Арина Коневская - Под псевдонимом «Мимоза»
— Эх, Вадди! Я ведь способна исправлять почти любую часть тела. Из таких уродин, ты даже не представляешь, каких красавиц делаю! А вот в душе — ничего уже не поправишь. Ни у кого! И что в ней сгорело, заново не восстановишь. У меня нет больше души — одни обгоревшие руины!
— Прости меня, Ютхен! Я виноват перед тобой! Но жениться я на тебе не мог. Нам нужно было с тобой расстаться раз и навсегда — так было бы лучше — и для тебя, и для меня!
— Нет-нет, что ты, Вадди, с ума сошел?! Нам ведь комфортно вместе, правда? Мало ли что я наболтала! Давай помиримся, а?! — И Мирбах судорожно бросилась к нему.
Смущенному скандалом Корфу ничего иного в ту минуту не оставалось, как покориться ее порыву… Теперь же, вспомнив пророненное ею «комфортно» — слово, так покоробившее его тогда, он мысленно благодарил дядю Лео, не позволившего ему связать свою судьбу с «зарвавшейся немецкой истеричкой»…
* * *Однако не переживание своей вины перед Юттой было причиной его нынешнего скверного настроения. Вадима Ильича терзала неопределенность в делах: неоткуда было ждать приказов и некому — приказывать! И если фирма «Лайерс» действительно принадлежала именно ему, и он успешно уже более десяти лет управлял ею: создал новое направление с филиалом в Кельне, — то особый проект под условным названием «Клад» после смерти Маричева просто повис в воздухе. «Клад» был самым невероятным из достижений дяди Лео и самым сложным, в котором даже Корфу — главному техническому исполнителю проекта, разобраться было необычайно сложно. Речь шла о Мозамбике и Анголе, где после военных действий нашего «ограниченного контингента» именно Льву Маричеву достался пакет акций на владение алмазными рудниками. Да, они принадлежали с тех пор дяде Лео, но по документам их владельцем оказался не кто иной, как Корф. Он-то и стал тем подставным лицом, на имя которого когда-то была зарегистрирована компания «Корф Диамант Корпорейшен»…
Что теперь делать? Куда, кому все это распределять?! — Некому! Да и все эти непонятные счета? Ведь они тоже числятся на мне, — размышлял граф-разведчик, все с большей тревогой осознавая свое странное положение. Как далее распоряжаться всем этим наследством «дядюшки Сэма», он действительно не представлял. В мозгу Вадима проигрывались десятки вариантов одновременно… и. помимо его собственной воли, росло раздражение на покойного шефа, не оставившего за собой ни внятных указаний, ни какого-либо завещания. Маричев полагал, что десяток лет еще проживет на этом свете. Тем более, что прилагал чрезвычайные к тому усилия. Что только ни пытались предпринимать медики для продления его дней, какие только курсы омоложения ни проводили. Что только — вплоть до золотых пластин и особых бриллиантовых сгустков — ни вживляли в его одряхлевшее тело! И невдомек было матерому цековскому «зубру», что сроки пребывания на земле — не во власти человеческой…
Воспользоваться самому свалившимся на него немыслимым богатством Вадиму Ильичу, беззаветно преданному интересам Родины, и в голову прийти не могло. «Мюнхенская фирма» — дело совсем другое. «В нее я вкладывал свой труд и занимаюсь ею постоянно — это мое по закону… а вот алмазы принадлежат нашему государству или партии? Хотя я и удержал все это, но не для себя же лично? Зачем все это мне? Это — не мое!» — так размышлял Корф, пытаясь определить, куда направить все оставшееся от Маричева. «Ну не этому же „меченому“ передать? Разве можно доверять такому балаболу наши государственные запасы? Ведь если он из трусости не прикарманит все себе, так „серый кардинал“, этот „бес хромой“, тут же воспользуется, устроит себе и прихлебателям своим красивую жизнь… все задарма иностранцам сплавит, а для страны не оставит ничего…Все этот подлец толкает к пропасти — и как это его в Канаде обработали и к нам наверх внедрили? Ведь теперь, когда нет больше Лео, этот монстр всю власть в Кремле захватит!» — и ненависть к обоим «небожителям» — «меченому» и «хромому», — заклокотала в душе Вадима Ильича.
Единственное, что он ясно осознал — это необходимость вычислить, знает ли кто-либо из «сильных мира сего» о «наследстве» Маричева. И проведя всевозможные изыскания и расчеты, пришел к выводу: у нас в СССР — никто, ведь все нити многомудрый Лео держал в… моих руках. Да! А вот американцы, голландцы, англичане — бывшие владельцы «Диамант Корпорейшен» — могут докопаться до истины — ведь после смерти такого кремлевского «зубра» они попытаются отобрать выхваченный у них из-под носа кусок сладчайшего пирога. Что же делать? Как затаиться от этих «проклятых капиталистов»? Ведь пока у нас нормальная, честная власть в стране не «устаканится», передавать такое добро просто некому! Ведь отдать все этим тщеславным мерзавцам, все то, что кровью наших солдат завоевано — безумие! Нет, на это я права не имею! Я должен сохранить «Клад» для будущего страны! Любой ценой!» — последняя мысль Корфа всколыхнула какие-то неведомые ему самому душевные струны, и комок подступил к горлу. Вадим беззвучно затрясся от бессилия, от незнания, что предпринять именно в данный момент и от понимания смертельной опасности, нависшей над ним.
* * *На следующий день он прямо с утра позвонил в Ильштетт Марии Силантьевне и просил ее срочно приехать в Кельн. Когда Маша в ранних сумерках приблизилась к капелле Святого Николая, с XII века стоявшей на берегу Рейна в окружении старинных памятников, ее охватило странное ощущение: будто время остановилось. А она сама — уже где-то в другом измерении. Но голос графа, раздавшийся откуда-то сверху, заставил ее опомниться. Миновав капеллу, они двинулись вдоль набережной под высокими липами и каштанами, легко качавшимися от ветра. В окнах особняков зажигались люстры, но берег казался пустынным, лишь изредка встречались одинокие прохожие, выгуливавшие собак. Заметив за деревьями цветущей магнолии каменную скамью, Корф предложил уединиться и, оглядевшись внимательно вокруг, прислушался. Кроме тишайшего плеска рейнских волн, сюда не доносились никакие иные звуки. Немного помолчав, он медленно сказал:
— Даже не знаю, с чего начать, Мария Силантьевна! Ну да ладно, вы ведь не робкого десятка, а? Скажу напрямик — необходимо срочно «залечь на дно». К сожалению. Опасность для вас возросла. Поэтому нам сейчас нужна совсем другая «легенда».
— Это что же, Вадим Ильич, из-за Редозуб, что ли? Ведь я так и знала, что Италия мне боком выйдет! — в сердцах воскликнула Мимоза.
— Кто-кто? Что за Редозуб?! — с недоумением спросил граф.
— Как кто? Ах, так вы не знаете, значит, не из-за нее? Это — близкая знакомая «серого карди», ее-то я и встретила в Аквиле на конгрессе — она вместе с Разуновым там была. Ну, я тут же попыталась дозвониться вам, но вы и Антон были недосягаемы!
— Еще этого не хватало! Ну, да не в том дело, Мари. Причина, по которой я вас вызвал — в перемене наверху. И тем более теперь, еще из-за Редозуб. Нам лучше перестраховаться, чем наоборот. И вас зовут теперь Эрика Кирхов! — четко произнес Корф ее новую фамилию и вручил оторопевшей Маше новенький немецкий паспорт в зеленоватой обложке.
— Но… но как же так?! — не веря до конца, что все уже решено за нее, попыталась возразить Ивлева.
— Это не обсуждается! Я несу ответственность за вашу жизнь, Мари! Ну, а об исчезновении из Ильштетта не беспокойтесь, — фроляйн Эйманн все быстро уладит!
— А где же я смогу работать, Вадим Ильич?
— Ах, Мари-Мари! — переходя на вальяжный тон, засмеялся граф, — до чего же вы исконно советская фроляйн! Ваша наивность мне даже импонирует. Поговорку-то небось знаете: работа не волк… Хм… ну а если серьезно, то о занятиях высоконаучных придется пока забыть. Погодите чуток, осмотритесь вокруг — красота-то какая! — и он кивнул в сторону проступавшего сквозь кусты силуэта: необычная вилла с причудливыми балконами-палубами напоминала корабль — с надстроенной башенкой в виде капитанской рубки со штурвалом, со свисавшим вниз якорем на мощной цепи.
— Потрясающе! Кто же в таком сказочном доме живет? Кто-то необыкновенный?
— Не знаю, Мари, может, бывший моряк. Но скорее всего — у кого деньги. Гм… а может, вы и правы. Иногда я, грешный, слишком приземленно все оцениваю, этак вульгарно-социологически.
Когда Корф вручал Маше ключи от ее новой квартиры, она вдруг запричитала:
— Не могу я так больше, Вадим Ильич! Неужели никогда… Я домой хочу!
— Я тоже в Россию хочу, Мари. Но научитесь ждать. Поверьте, перемены уже «на носу». Вы же радио Свобода слушаете?
— Да, конечно. Гм… а вы, Вадим Ильич, настоящий граф из эмигрантской семьи или это — тоже «легенда»?
— Представьте себе — настоящий. И родился в Париже. И княгиня Орликовски — мне сестра родная. Но учился я не только в Сорбонне и Мюнхене, но и в Москве тоже. Отсюда у меня и связи. Но вам-то об этом знать — зачем?
