Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

Ее слова вызвали грохот смеха.

Цетег побледнел и, все еще стоя на скамье, нагнулся к Семпронии, прогибаясь через стол.

— Ты бы хоть помолчала. Клянусь Вестой, ты порочна, как самая негодная блудница парфянских отрядов. Это тебя нужно было избрать нашим консулом. Ведь ты можешь принять нас всех за одну ночь и потребовать еще добавки. — Смех еще более усилился в таверне, и только Вибий сидел с горящими глазами, до боли сжимая кулаки. Даже Катилина рассмеялся над колкостью Цетега. Но Семпрония, как все распутные женщины, быстро приходила в бешенство. Она вскочила из-за стола и крикнула:

— Да, могу, но не таких мужчин, как ты, Цетег. Разве не ты два месяца назад бежал с ложа вольноотпущенницы Суллы — Иолы, не сумев даже к ней прикоснуться, хотя провел с нею всю ночь. Да, таких мужчин, как ты, я могу принять целый легион безо всякого вреда. Любая весталка охотно вступит с тобой в связь, зная, что останется девственницей.

На этот раз смеялись все, даже Эвхарист, пришедший в зал. Катилина громко хохотал, одобрительно кивая, а Лентул сбросил кувшин с вином, который почти неслышно разбился.

Цетег пошатнулся от нанесенного оскорбления и замахнулся кулаком на Семпронию, но тут Вибий резко дернул его за край туники, и он, покачнувшись, упал на стол, ломая выставленную на нем различную утварь. Вино из опрокинутых кувшинов и чаш растеклось по всему столу, и красные пятна стали проступать на складках одежды сидевших вокруг людей, словно пятна крови на их грязных душах. Женщины с визгом вскочили. Несколько мужчин резко встали, и скамья опрокинулась. Среди прочего шума были слышны причитания Эвхариста.

С трудом приподнявшись, Цетег пошатнулся и, изрыгая проклятия, достал свой меч. Вибий тотчас обнажил свой, но внезапно почувствовал, как его руку сжала чья-то еще более сильная рука. Он повернулся и увидел Катилину. Тот покачал головой.

— Уберите мечи, сейчас не время и не место выяснять отношения.

Увидев, что увещевания Лентула, пытающегося образумить Цетега, не очень действуют на последнего, он громко крикнул:

— Перестаньте все! Или во имя великих богов я достану свой меч, чтобы увидеть цвет вашей крови.

Недовольно ворча, Цетег вложил меч обратно. Вибий последовал его примеру. Семпрония, довольная одержанной победой, громко смеялась.

— Давайте выпьем, — предложил Лентул, прижимая к себе Леонию, свою вольноотпущенницу, — мы все равно выиграем эти выборы. Раз я прошел в прошлом году в преторы, ты, Катилина, пройдешь в консулы в этом. А потом мы быстро наведем порядок, — засмеялся пьяный претор.

В таверне Эвхариста снова загремели крики и смех присутствующих. Никто не заметил, как хозяин несколько раз обменялся быстрыми взглядами с сидевшим за дальним столом Луцием Веттием, словно между ними существовала какая-то тайная связь.

Веттий, поднявшись, пьяно качнулся и, выругавшись, направился к выходу. Эвхарист незаметно вышел за ним. На улице дождь уже прекратился, и римлянин жадно вдыхал свежий воздух. Молчание нарушил Эвхарист.

— Что передать консулу?

— Катилина не предпримет ничего до выборов. Но во время выборов Лентул предлагает напасть на консулов, хотя сам Катилина не дает на это согласия, — заговорил, вглядываясь, Веттий неожиданно трезвым голосом.

— Будь осторожен, Лентул ищет предателя. Квинту Курию повезло, что претор не застал его сегодня здесь, иначе этот старый пьяница не унес бы ног отсюда за прошлогоднее предательство.

— Я знаю. Курий ходит по всем тавернам и кабакам, оплакивая свою подругу Фульвию. Ее зарезали твои гости, Эвхарист, и я даже помогал им в этом. Так что придется быть осторожным, если я не хочу встретиться с Орком,[75] — усмехнулся гость.

Хозяин таверны кивнул головой, и Веттий, оглянувшись еще раз, шагнул обратно, возвращаясь в общий зал. Грек вздохнул, подумав, что нужно посылать сразу два донесения — Цицерону и Цезарю. Оба платили достаточно хорошо, и было просто непростительной глупостью отказаться от этих денег.

Неожиданно из-за туч выглянула луна, и узкий луч ударил в маленький дворик Эвхариста, словно пытаясь найти выход. Лунный свет осветил мрачные тупики «Вечного города».

Глава VII

Как в дружбе, так и в государственной деятельности должны быть исключены притворство и лесть.

Объявленный сенатом созыв избирательных комиций знаменовал собой последнюю, решающую фазу выборов консулов на следующий год. Трое кандидатов в консулы и все многочисленные кандидаты в преторы в последний раз давали угощения, устраивали театральные зрелища, бои гладиаторов, раздавали и без того скудные запасы хлеба в городе. Каждый из них не жалел усилий, дабы повидаться в последний раз с римлянами и заручиться поддержкой как можно большего числа граждан.

В аристократических кварталах Квиринала и Палатина слышались громкие голоса в поддержку кандидатуры Децима Силана. Полководца Лициния Мурену поддерживали кварталы Авентина и Виминала, где жили богатые работорговцы, всадники, менялы, ростовщики, заинтересованные в дальнейших успехах римской экспансии. А из мрачных трущоб Эсквилина и Целия, из гладиаторских школ и полуразрушенных таверн на окраинах города раздавались не менее громкие признания в поддержку кандидатуры Сергия Катилины, человека, обещавшего отмену долгов и наделение всех безземельных землей. Ситуация в городе, и без того напряженная, стала почти неуправляемой. На улицах и площадях, в банях и термах, в домах и храмах вспыхивали потасовки между сторонниками различных кандидатов. Даже городские когорты префекта Аврелия Антистия не всегда могли справиться с этим накалом страстей, выхлестнувшимся на улицы города.

В эти тяжелые дни Цицерон проявил удивительную твердость и настойчивость, столь мало свойственные его характеру. Пользуясь введением чрезвычайного положения, он не только удвоил обычные посты крепостной стражи, но и оцепил большую часть общественных зданий надежной охраной, составленной из ветеранов азиатских походов Суллы и Лукулла, уже наделенных землей и поэтому полностью верных сенату.

По его распоряжению у гладиаторских школ были выставлены целые манипулы городской стражи, и городским ланистам было приказано ежедневно проверять наличие гладиаторов в школах, хранить оружие под надежным контролем, сообщать о всяких фактах подозрительного оживления рабов и гладиаторов. Всем крупным работорговцам было приказано удалиться со своим беспокойным товаром из города до окончания выборов.

Цезарь, принимавший активное участие в предвыборных баталиях, видел, как настроено большинство сенаторов. Он понимал, сколь мало шансов у Катилины, которого ненавидят «отцы города». Сам Цезарь не мог пока из-за своего возраста выдвинуть свою кандидатуру на высшую должность Рима, но он проводил предвыборную кампанию с твердой верой в конечный успех.

Сегодня утром Юлий вышел из дома пораньше, так как в полдень намечалось жертвоприношение в храме Юпитера Капитолийского. Согласно римским законам, после того, как преконины[76] оглашали решение сената, верховный понтифик должен был принести жертву богам, обратившись к ним с просьбой о даровании удачи наиболее достойным.

Цезарь встал сегодня еще до того, как светило поднялось над горизонтом. После быстрого завтрака он позволил рабам искусно задрапировать его небрежно подпоясанную тогу. На ноги он надел калцеи[77] из красной кожи с серебряными украшениями. Поверх тоги он набросил широкую трабею.

Уже перед выходом он помазал специальной мазью Телеума шею и затылок. Сама мазь готовилась его вольноотпущенником Эпаминоном и состояла из оливкового масла и цедры особого сорта апельсинов.

Выйдя из дома, Цезарь не пошел налево, к Капитолию, а свернул направо, выходя по Священной улице к Виминалу. Расположенная на Палатинском холме, Священная улица была уже заполнена людьми, спешащими к Большому рынку на Авентин или к торговой пристани на Тибре, где были расположены Съестной и Овощной рынки. Некоторые сворачивали к кварталу Велабра, чтобы выйти к Скотному рынку и купить животных, необходимых для жертвоприношения богам.

В период выборов продукты и скот дорожали, и многие старались сделать большие запасы впрок, тем самым непроизвольно еще более увеличивая их цену.

Идти пришлось мимо большого скопления людей, и Цезарь не раз останавливался, здороваясь с приветствующими его римлянами. Несмотря на беспокойные времена, верховный понтифик ходил по улицам города безо всякой охраны и сопровождающих. Такой любовью и уважением пользовался Цезарь среди городского плебса, что ничто не могло угрожать потомку Юлиев в стенах этого города.

Его имя снова было у всех на устах. Два дня назад он устроил угощение у храма Эскулапа на несколько тысяч человек, а сегодня он объявил, что принесет в жертву богам черного быка, после чего даст угощение у храма Юпитера Статора еще для нескольких тысяч желающих в честь божественного предка рода Юлиев — Иула. И хотя деньги на эти угощения Цезарю давал Красс, весь город говорил о набожности Юлия, словно эта неслыханная щедрость заменяла столь необходимое для верховного жреца благочестие.