Тина Шамрай - Заговор обезьян
А беглец, поглаживая усы, прикрывал лицо: прямо передним был глазок камеры. И всё не мог дождаться, когда лифт, наконец, доедет до нужного этажа. У него там внутри всё поднялось, только не от волнения — от скоростного подъёма. На четырнадцатом этаже, у самого входа в радиостанцию, с ними столкнулся некто большой и лысый, и у стеклянной двери сразу образовалась заминка. И как только большой человек заговорил, по хорошо поставленному голосу, по отменной дикции беглец определил — Ганапольский!
— Веня, ты не забыл, у тебя встреча? Её что, отменили?
— Отменили, отменили, Мотя! Быстро в кабинет!
— А что так? Встреча ведь на таком уровне…
— Какая на хрен встреча! Сейчас тебе будет встреча!
И пока главный редактор давал какие-то указания охраннику, Ганапольский не унимался:
— Да что случилось, ты можешь объяснить? А этот конкурент зачем здесь? Его что, в очередной раз попёрли, и ты берёшь его обратно? Веник, ты берёшь его обратно?
— А ты сам давно вернулся, фрилансёр? Как прошли твои римские каникулы? — весело парировал Доренко.
— Матвей Юрьевич, ты можешь потерпеть? Всё в кабинете! — отмахнулся Венедиктов и стремительно, под звуки трансляции понёсся по коридору с красной дорожкой. И коридор этот был весь увешан портретами известных лиц, и этих лиц было так много, что висели в четыре ряда. «И ваш здесь!» — бросил на ходу хозяин и остановился у двери, там сбоку большим таким прибамбасом висел бронзовый колокол. В кабинете с четырьмя работающими мониторами на стене гостя усадили у окна с тяжёлой зеленоватой шторой, хозяин кабинета плюхнулся в чёрное кожаное кресло и, тут же схватив пульт, приглушил звук.
— Матвей, закрой, пожалуйста, дверь!
— Да что, наконец, случилось? — наливался яростью Ганапольский, и прикрыв дверь, повернулся и, взглянув исподлобья на незнакомца, тихо выматерился. И расхохотался Доренко, и Венедиктов напустил строгость:
— Ну, Матвей! Веди себя прилично! — и, повернувшись к гостю, пояснил: — Вы знаете, среди нас нет ни умных, ни образованных, а воспитанных и подавно…
— Абааалдеть! Господи, откуда вы? Как удалось? — не слушая, вертел круглой головой Ганапольский.
— И сам, Матвей Юрьевич, не понимаю, как смог добраться до Москвы. Добрые люди помогли, — улыбался от окна гость.
— Но откуда, откуда? Мы тут такого дерьма наелись за эти дни… Вы и убиты, и на ковре-самолёте за границу перебрались… По последним слухам, находитесь в городке Кэмп-Спрингс, и пользуют вас американские врачи…
— Как видите, я пока здесь, и ещё долго буду… здесь. Вот к вам добрался рассказать, как всё было на самом деле.
— Ну, прям Три дня Кондора! — всё не мог поверить Ганапольский.
— А вы, стало быть, не больше, не меньше Нью-Йорк таймс? — язвил Доренко.
— Нет, Лёшка, ты мне скажи, какого хрена он здесь делает, а?
— Не заводись! Вот интересно нашему гостю слушать о наших дрязгах. В эфире блистайте остроумием, а не в кулуарах! — И, улыбнувшись, главный редактор развёл руками: что с них взять!
— Нет, нет, я внесу ясность! — теперь уже завёлся и конкурент. — Ваш, как вы выразились, гость сел в мою машину! Это понятно? И не забывайте, я уже вписан в анналы вашей маленькой, но злой радиостанции!
— Всё, мужики, хватит! Что вы как дети! Можете хоть минуту помолчать? — прикрикнул главный и, подняв трубку, распорядился: — Срочно найдите Бунтмана! И кофе принесите, кофе! — И, положив трубку, оглядел присутствующих. — Для непонятливых объясняю: наш гость, да, да, наш гость на нелегальном положении. И у него, и у нас совсем мало времени… Ты понял, Матвей? Давай, действуй! Предупреди девчонок! Пошли машину в Орлово, кого-нибудь из ребят поставь на входе. И никого посторонних! Заявленных гостей — кто там у нас сегодня? — окружите заботой и вниманием. Повторяю — вниманием! Правда, здесь есть люди, не являющиеся сотрудниками радиостанции, а потому их перемещения по редакции будут ограничены.
— Я надеюсь, ты шутишь, коллега? — усмехнулся Доренко.
— Нет, Сергей Леонидович, какие шутки! Ты же понимаешь, я не могу тебя выпустить до окончания записи. Закрыть тебя в курилке, что ли?
— Издеваешься? — навис над столом конкурент.
— Извини, но ты сам понимаешь, насколько всё архисерьёзно! И крайне важно до определённой минуты сохранить такую новость в тайне. И оставьте нас хотя бы на пять минут одних. Матвей! — остановил коллегу редактор и очертил рукою круг. — Посторонних окружите контролем! Ты понял?
Когда кабинет опустел, Венедиктов вышел из-за стола и сел рядом с гостем на стул.
— Давайте обсудим подробности нашего мероприятия. Сначала вы сделаете заявление, так? Потом вопросы… Часа нам хватит? Жаль, придётся давать в записи, но сделаем это максимально широко. Телевизионная версия пойдёт по RTVi, видеофайл и текстовик будут выложены на нашем сайте тут же…
— Я прошу вас взвесить всё, и тогда…
— Такого рода решения принимаю я один. А что касается коллег, то эта рота без царя в голове, чего им бояться?
— Ну, если без царя, тем дороже эти головы.
— Ай, да не о нас речь! Мы можем максимально затянуть с выходом в эфир, но не больше, чем на два часа. К сожалению, приходится действовать с оглядкой на свидетелей. Но что потом, потом?
— Потом — Малая Дмитровка…
— И ничего нельзя сделать?
— Теперь уже нельзя…
— Да, да, понимаю… Ну что ж, машину и эскорт до прокуратуры мы вам обеспечим, подтянем и коллег… Попробуем и родителей привезти. На днях уже была предварительная договоренность с ними об интервью. Родители у вас — люди понимающие, и если не будет пробок, то через час они будут здесь. Хоть повидаетесь без конвоя! А получится, так и вашу жену вызвоним… Чёрт возьми! Какой-то библейский сюжет… Давайте-ка по пятьдесят грамм коньячку, а?
— Если можно, то чаю. И хорошо бы… — провёл рукой по щеке гость.
— Да, да, разумеется! — и, обернувшись, главный поднял телефонную трубку: «Оля, где там обещанный кофе? И чаю, чаю заварите, крепенького такого, настоящего! Бунтман не подошёл?» — ещё вопрошал он, когда в дверь постучали.
— Минутку! Минутку, я сказал!
— Какая минутка? Зачем тогда звал? — протиснулся в дверь усатый черноволосый очкарик. — Лёш, народ начал волноваться, с чего это у тебя дверь закрыта?
— Ладно, ладно, народ поймёт… Знакомьтесь — это мой заместитель Сергей Александрович, а это…
— А это, я так понимаю, — двойник? А ведь и в самом деле похож, очень похож. Прямо брат-близнец!
— Да нет, Серёжа! Близнецы у нашего гостя дома бегают. А здесь перед тобой он сам, собственной персоной…
— Ничего не понимаю! — растеряно всматривался Бунтман. — Разыгрываете, черти? Такого в принципе не может быть… Вот это, я понимаю, сюрприз, так сюрприз!
— Бунтий, остынь! Давай, пиши анонс! И такой, чтобы народ ничего не понял, но взбодрился. Ты это можешь! У нас час на запись, и… И час на встречу с родственниками. Жаль, предварительно тему разогреть нельзя. Сначала дадим в режиме хед-лайна, а потом… Потом будет жарко, потом новость сама разнесётся по сетям…
Они всё говорили, говорили и что-то спрашивали у него, а он переводил взгляд с одного на другого и только улыбался. Все эти полчаса, что он находился в редакции, его не оставляло какое-то особенное чувство, его будто обволокло благожелательной пеленой из сочувственных взглядов, улыбок, подбадривающих жестов. И потому не особенно понимал смысла слов, всю эту весёлую суету, которую сам и вызвал. Но радоваться сил не осталось. Он смертельно устал, как устает марафонец на финише. И боялся только одного: в ответ на приязнь изойдёт какими-то лишними словами…
Зря переживал! Там, где собрались вместе три журналиста да ещё монстры эфира, постороннему человеку трудно вставить слово. Ну, если только этого человека не надо расспросить…
И скоро Ганапольский повел его по коридору, и у одной из дверей остановил и предупредил:
— Запахи здесь соответствующие, пахнет мужским туалетом. А это, как вы знаете, запах звериный, его ничем перешибить нельзя. Но здесь и полотенце, и бритва… Действуйте!
Меж тем атмосфера кабинете главного редактора стала накаляться. Ворвавшийся туда конкурент попытался без свидетелей восстановить паритет.
— Так! Теперь слушайте меня! Пока вы здесь окончательно не очумели от своей удачи, выставляю свои требования — двадцать минут эксклюзива для Русской службы новостей. Нужен диктофон и свободный компьютер!
— Эти двадцать минут, Сергей, будешь не у меня просить, а у ньюсмейкера… А диктофон — пожалуйста, будет тебе аппарат! Но вот к компьютеру, извини, допустить тебя не могу. Ты хитрый, я ещё хитрее. Вот тебе бумага… Ручку дать?
— Я же и ответить могу!
— Кто бы сомневался! Но потом, потом, Сергей, будем разбираться, кто кому достоинство прищемил. А теперь извини! — и, обернувшись к возникшему в дверях Ганапольскому, потребовал:
