Михель Гавен - Три дня в Сирии
Сейчас, глядя на Алекса, стоявшего у большого камня, наверху, над ней, ей как никогда хотелось все бросить и бежать обратно, к нему, чтобы остаться навсегда. Но долг, тот долг, который немало проклинала еще бабушка Маренн, но всегда безоговорочно подчинялась ему, тянул ее в другую сторону. Видимо, ей достался в наследство тот же характер и та же судьба. Расставаться с тем, что дорого во имя каких-то высших целей. Волшебник Гендальф, извольте приниматься за работу. Перед вами черная гора зла, так извольте вскарабкаться на нее, чтобы мрак когда-нибудь развеялся, и вовсе не обязательно, что вы увидите это собственными глазами. В отличие от волшебников Толкиена у нее не несколько, а только одна жизнь. И не исключено, что ей придется с ней расстаться еще до того, как рухнет режим дамасского саурона.
Что она вспомнит тогда, на краю своей жизни, возможно, перед виселицей или перед расстрелом — вот этот последний миг прощания, как Алекс смотрел на нее, залитый лунным светом, а она смотрела на него из низины, а рядом с ним нетерпеливо переминалась с ноги на ногу Светлана, совершенно посторонний человек, о которой всего неделю назад она и слыхом не слыхивала. А теперь она стала важной, значимой. Конечно, и ее она тоже вспомнит. А еще свое детство с бабушкой в Провансе на Средиземном море, счастливое и безоблачное, как у большинства детей на свете. И много чего еще.
Махнув рукой, Джин повернулась и решительно зашагала вниз, проверяя палкой дорогу. Слезы против воли градом катились по щекам, и она больше не поворачивалась. Не потому что боялась, что они увидят ее слезы. Потому что чувствовала, еще раз заставить себя идти дальше, у нее возможно уже не хватит сил. Она просто побежит назад — и пропади пропадом эта Сирия вместе с Асадом. Но это недопустимо.
Трава шуршала под ногами, сбрасывая росу и иней на сетчатое покрытие кроссовок. Змеи, по счастью, не попадались. Она прошла низину и стала снова подниматься наверх, на этот раз уже на сирийскую сторону. Она знала, что Алекс и Светлана все еще стоят на противоположной горе и смотрят ей вслед. Они стояли и смотрели ей вслед, пока она не скрылась из вида. Она запомнит их такими. Она запомнит Алекса таким. Потому что отныне и довольно долго, если ей и предстоит встречаться с ним, то только во сне.
Обмерзшая влажная дорожка все так же петляла между камнями, залитая лунным светом, и на территории Сирии она совершенно не отличалась от той, по которой Джин шла с Алексом и Светланой на территории Израиля. Такие же валуны по правую сторону и густо поросший соснами склон по левую. «Это еще раз доказывает, насколько условны границы, придуманные людьми, — подумала Джин. — Для природы нет границ, для нее все едино. Все — одна маленькая планета, населенная жизнью, единственная во Вселенной, а может быть, и не единственная, кто знает?»
Разница заключалась в том, что по территории Израиля она шла вместе с Алексом, полагаясь на его защиту и помощь, а тут — совершенно одна. А опасностей не стало меньше. Только, наоборот, больше. К ее везению, высоких сосен больше не встречалось, так что ожидать, что змея упадет на голову, как чуть не свалилась на Светлану, уже не приходилось.
Сосны в основном были молоденькие, стелились по земле. На всем пути до поселка только один раз из их зарослей показалась треугольная голова змеи. Джин остановилась, как вкопанная, помня о том, что твари как в известном изречении передвигаются по паре. И стояла не шевелясь, пока гадюки, черные в желтых пятнах, свившись клубком, не перекатились через дорогу, свалившись в небольшое углубление в скале. Джин почувствовала, как все тело ее покрыл холодный пот, и она двинулась вперед, едва переставляя ноги и ощущая дрожь в коленках. Прошла мимо впадины, где гадюки вились, елозя друг на друге, видимо, совершали брачный обряд, прошла еще несколько шагов вперед. Женщине хотелось бежать, но она помнила, что этого делать категорически нельзя. Джин остановилась, обернувшись в страхе, так как ей казалось, гадюки обязательно бросятся следом за ней, но дорожка за спиной агента была пуста, змеям явно было не до нее, и надо думать, они и вовсе не заметили Джин.
Собравшись с духом, Джин снова начала карабкаться по тропинке вверх, и взобравшись уже почти на корточках на отвесный выступ, поднялась на скалу, с которой увидела перед собой ровное плато и несколько типичных сирийских домиков, построенных из камня вперемешку с глиной. Над самым крайним из них, подходящим к обрыву, вился дымок — там явно не спали и кого-то ждали. Вполне вероятно, именно ее. Спрятав палку в кустах (вдруг пригодится, если придется спускаться к тайнику на границе), Джин направилась к дому. При ее приближении залаяла собака. Дверь распахнулась, и на пороге появилась женщина. Ее было очень хорошо видно, так как луна освещала весь дом и небольшой прилегающий двор.
Накинув теплую овечью телогрейку поверх длинной вышитой рубахи, под которой виднелись цветные шаровары, женщина сошла во двор, подозвала собаку и поджидала, поправляя выбившиеся концы традиционного сирийского платка из тонкой белой прозрачной ткани, когда Джин подойдет ближе. Когда Джин приблизилась, женщина махнула ей рукой, приглашая в дом. У Джин отлегло от сердца — первая часть плана реализовалась удачно. Она пересекла границу, и сербская беженка Снежана, с которой она пока даже не была знакома, не подвела — она предупредила хозяев о ее приходе, и видимо, скоро даст знать о себе.
— Вы от Снежаны? — тихо спросила женщина, придерживая собаку, когда Джин подошла к ней.
— Да, именно так, — Джин кивнула.
— Проходите скорее в дом, чтобы соседи не заметили.
Джин направилась к дверям. Справа за домом ей бросилось в глаза большое деревянное колесо, со множеством ковшей, прикрепленных к нему по ободу. Традиционная сирийская нория — старый способ, используемый крестьянами для доставки воды в оросительные каналы на поля. Колесо медленно поворачивалось, ковши наполнялись внизу водой из горной реки, а сверху выливались в желоб, откуда вода попадала в систему полива. Подобное ярко свидетельствовало о том, что она уже в Сирии. Такого не увидишь ни в Израиле, ни в Ираке. Сирия — древняя земля, по которой ступала нога Цезаря и крестоносцев, но в системе орошения здесь ничего не изменилось с тех самых пор. «Небольшая тропинка километра три с половиной длиной ведет из одного мира в другой, — подумала Джин. — Природа не меняется, природа все та же, а вот люди разные, и все у них по-разному. Разные цивилизации, а не просто народы».
— Вы дверь-то быстрее закрывайте, а то змеи внутрь заскочат. В такую ясную погоду их много ползает, хоть лишний раз нос на двор не показывай. Я и собаку в доме для этого держу. Не встретились вам? — прошептала ей женщина на пороге.
— Встретилась парочка. Я от них палкой отбилась, — призналась Джин.
— Вы смелая. Я живу тут, почитай, тридцать лет, а до сих пор их как огня боюсь. Больше всего, что в кровать заползут. У меня так свекровь умерла. Она не проверила постель перед сном, а там змея пригрелась и ужалила несчастную, — женщина покачала головой.
Джин снова стало не по себе.
— Мы уже ученые, все проверяем теперь, — успокоила ее женщина. — Входите, входите, — пригласила она. — Не стесняйтесь. У нас никто не спит, хоть и света нет, мы вас ждем. Свет не жжем, чтобы соседи не заметили, только печь топим.
Войдя в дом, Джин сразу споткнулась в темноте обо что-то острое. От пореза ее спасли только кроссовки.
— Осторожно, — предупредила хозяйка, — у нас тут всякой всячины понаставлено. Места мало, хранить негде, вот все в дом приходится тащить, подальше от соседей. У меня так дочка ногу расшибла, до сих пор поправиться не может. Говорила отцу все переставить, а он так и не сделал, пес, — добавила она в сердцах, но тут же сжалилась: — Понять его можно. Очень устает.
«Всякой всячиной» хозяйка дома именовала разнообразные орудия крестьянского труда. Джин разглядела их, когда дверь в комнату открылась и в небольшие узкие сени, похожие на террасу, проник огонь очага. Такие приспособления она видела только на картинках в учебниках истории — соха с железным сошником, мотыга, бревнообразная борона, серп, о который она чуть не покалечилась. Ничего подобного уже давно не встречалось у фермеров Соединенных Штатов и в Европе — там труд был не только механизирован, но и компьютеризирован. Один-два человека могли без труда обрабатывать большие территории, вообще не выходя из дома. Здесь, в Сирии, все еще оставался традиционный ручной уклад, малопроизводительный и порой непосильный для человека.
— Меня Абия зовут. Я же и не назвала свое имя. Уж не знаю, говорила ли Снежана, — представилась хозяйка.
— Говорила. Меня зовут Зоя, — кивнула Джин.
Она решила назваться именем, которое нравилось ей с детства. Так звали одну из школьных подруг ее матери в Петербурге, и она частенько о ней вспоминала.
