Лев Гурский - Спасти президента
— Красиво идут, — завистливо шепнул мне на ухо Сердюк. — Интеллигенция... Куда там нашему быдлу!
Первая фраза показалась мне очень знакомой, однако я не смог сообразить, откуда мой референт ее выкопал. Из какой-то телерекламы, не иначе. Любимый отдых Сердюка — торчать у телевизора и переключать каналы. При этом передачи на ридной украиньской мове-нэньке этот тип нахальным образом игнорирует. Патриотизма ни на грош.
— Ведите себя прилично, господин референт, — вполголоса посоветовал я своему спутнику. — И не забудьте, что по штатному расписанию вы еще и переводчик премьер-министра. Перекладач першого министра, розумиете?
— Трохи розумию, — кислым голосом прошелестел Сердюк. — Со словарем. Сами ведь знаете, Василь Палыч: детство в Донецке, школа КГБ в Москве... Разве я должен здесь чего-то переводить? — опасливым шепотом добавил он и покосился на почетный караул.
— А як же! — с серьезным видом ответил я, решив немного попугать референта. На такую высокую встречу я брал его впервые, пусть слегка понервничает. — Протокол, пан перекладач.
— Перекладаты усю розмову? — мигом струхнул несчастный Сердюк. Как видно, служба в Безпеке не приучила его к нештатным ситуациям такого рода. Он бы, наверное, сейчас предпочел ночной десант в горах Джанкоя, с одним лишь ножом в зубах. — Усю? Вид початку до конца?.. до кинця?
Сжалившись над референтом, я отрицательно помотал головой.
— Тильки привитання, — тихо объяснил я. — Приветствие. Хоть с этим-то справитесь?
Конечно, во время протокольных мероприятий такого уровня обеим сторонам официально предписывалось вести весь диалог на своих государственных языках. Другое дело, предписание это пока никем у нас не выполнялось. В высших эшелонах трудолюбиво корпели над учебниками, истово зубрили мову, но всеми тонкостями языка Шевченко и Коцюбинского еще никто не овладел. Даже разговорный украинский самого пана президента нашей республики еле-еле тянул на суржик харьковского розлива. Пан президент всю жизнь проработал директором электробритвенного завода-гиганта на Харьковщине. Кто же знал, что в конце века нам обломится независимость? Она же незалэжность.
— Це я зможу зробыты, — успокоился Сердюк. — Приветствие у нас на мове будет... будет... Вот! «Доброго ранку», верно?
— Почти, — вздохнул я. — Так, немного промахнулись во времени.
«Доброго ранку» было часов шесть назад, когда в утреннем аэропорту нас встречал мой российский коллега, премьер-министр Шлычков со свитой. На летном поле было довольно прохладно, и мы сократили процедуру до минимума. Торопливо обняв меня и церемониально чмокнув в щеку (для этого низенькому Шлычкову пришлось встать на цыпочки), премьер сунул мне хлеб-соль на рушничке и поспешил к другому самолету, на котором немедля отбыл в Брюссель. Я не обиделся на краткость ритуала встречи: за два дня до выборов Москва надеялась получить от МВФ внеочередной беспроцентный валютный транш на развитие демократии в России...
Сердюк тактично тронул меня за рукав, отвлекая от воспоминаний. Я снова вернулся в Кремль. Штатские гвардейцы уже завершили свой марш и теперь красиво выстроились у входа в Екатерининский зал. Фотографы числом около полудюжины направили свои объективы на закрытые двери. Невидимый оркестрик под управлением фортепьяно сыграл сначала гимн Александрова, а затем «Ще не вмерла Украина». Мой внутренний голос, до поры притихший, недовольно завелся снова. Внутренней Безпеке не понравилось, что начало нашего гимна сыграно-де было не в той тональности. Не сделано ли это с дальним умыслом? Не играет ли невидимый пианист на руку антиукраинскому лобби? Я мысленно призвал к порядку свою больную интуицию, напомнив про совет не стрелять в пианистов, которые играют как умеют. «Значит, плохо умеют», — огрызнулась интуиция, однако притихла.
И вовремя. Как только отзвучали последние такты обоих гимнов, двери в зал распахнулись и румяный протокольный чиновник важно, но без излишнего подобострастия объявил:
— Президент Российской Федерации.
11. МАКС ЛАПТЕВ
Бац-бац — и мимо! Бац-бац-бац — и... все равно мимо. Плохим танцорам известно что мешает. А плохим стрелкам? Целых три вещи: мушка, патроны и мишень.
Первые пули из автоматов поразили деревянный столб, на котором висел почтовый ящик. С треском разлетелись во все стороны щепки. Новая порция автоматного свинца — еще выше — прямиком угодила в сам облезлый коробок для писем. Ржавое железо с гулким металлическим звуком, похожим на стон, приняло удар на себя. Терпи, старик, благодарно подумал я, поскорее пригибаясь и выхватывая из-за пояса свой табельный «Макаров». Терпи, дружище. Тот, кто висит прибитый к столбу, почему-то всегда расплачивается за других. Так уж заведено у нас, у людей.
Стрелки из «Мерседеса» взяли ниже, но теперь я был в безопасности. От выстрелов меня надежно заслонил мощный корпус асфальтового катка, памятника несостоявшейся стройке на пустыре. Каток с легкостью выдержит не только пули, но и кумулятивный снаряд из базуки, если понадобится. Очень надежный агрегат этот каток — простой, как ручная мясорубка, и увесистый, как три тяжелых танка. Да здравствует асфальт, мысленно проговорил я, окидывая взглядом свое убежище. И да здравствуют строители, бросающие полезную технику в самых неожиданных местах. Под хлипким прикрытием деревянного столба с распятым ящиком я не продержался бы и минуты.
Следующая очередь — дзынь-дзынь-дзынь-дзынь! — пришлась по передней части моего железного защитника, не причинив тому ни малейшего вреда. Так расходовать боеприпасы было, по-моему, совсем уж глупостью. Ясно же, что издали меня им никак не достать. И не надо пытаться, жечь заряды понапрасну. Я бы на их месте тормознул «Мерседес» как можно ближе к столбу, быстро взял меня в кольцо и расстрелял наверняка, как в тире. Но эти дальнобойщики геройски держатся от меня на солидной дистанции. Наверное, из вежливости. А скорее всего не хотят рисковать по пустякам ценным автомобилем: вдруг моя шальная пуля разобьет им фару или даже попадет в лобовое стекло? Убытков ведь не оберешься, долларов триста придется выложить за техобслуживание и ремонт... Что ж, дурацкая экономия сгубила уже не одного автовладельца. Погубит, даст бог, и этих.
Я на секунду высунулся из-за укрытия, не целясь пальнул раза два в сторону «Мерседеса». Стрелял я не на поражение, пока лишь для острастки. Главное — удержать их на расстоянии, поближе к своей машине и подальше от меня. Пусть займут оборону, залягут, изведут лишний десяток-другой патронов, а я пока подумаю, кому же я так крепко насолил? Международной наркомафии или местным наци? Дальневосточным контрабандистам или ближневосточным террористам? За последние полгода у меня в оперативной разработке появилось каждой твари по парс: генерал Голубев, по своему обыкновению, сваливал на меня все малоперспективные дела, типа тайваньских «бурых волков» или лжепринца Хатанги. Я внезапно вспомнил, что у Хатанги помимо липового диппаспорта Монако есть еще и настоящее ливийское подданство. Может, сам полковник Каддафи открыл на меня большую охоту? Да-а, это было бы здорово.
Автоматные пули снова затренькали по корпусу моего убежища. Разумеется, снова впустую. Со времени предыдущей очереди каток не превратился из металлического в картонный и по-прежнему был прекрасным укрытием. Чтобы не оставаться в долгу, я тоже выстрелил еще разок по нападавшим. Опять-таки вслепую и наугад. Запасная обойма в кармане позволяла мне быть расточительным, словно нефтяной шейх из арабских сказок.
Возможные ливийцы ответили на одиночный выстрел ураганным и таким же слепым автоматным огнем. Мой каток с легким презрительным звоном отразил нападение стальным трамбующим валом. Ладно уж, займите себя хоть чем-то полезным, пока я ищу новую обойму для «Макарова». Как найду, опять поиграем в охотника и зайчика.
Я запустил руку в карман — без суеты, гордо и неторопливо, как и подобает личному врагу полковника Каддафи. Все-таки красивую ливийскую версию придется отвергнуть, с сожалением признал я, нашаривая прохладный брусок обоймы. Среди террористов-джамахирийцев, конечно, полным-полно неумелых стрелков и любителей роскошных авто. Но выходцы из Триполи не стали бы кататься по Москве на немецких «Мерседесах» и палить из российских спецавтоматов «Вал». Будучи большими патриотами своей малой родины, они отчего-то стараются пользоваться техникой смертельных врагов родной страны — американского империализма и израильского сионизма: брезгливо ездят на проклятых дорогих «Кадиллаках» и с отвращением носят с собой трижды проклятые Аллахом многозарядные «Узи».
Пробарабанила еще одна очередь. Пиф-паф, ой-ей-ей, умирает зайчик мой. Все никак не умрет. Значит, опять мой ход.
Обойма в кармане оказалась неожиданно легкой, гладкой и все время выскальзывала у меня из пальцев. Пока наконец я не ухватил ее и не извлек на свет божий... Ну что я за дурак! Феноменальный. Грандиозный. Клинический. Вот какой рассеянный с улицы Лубянки.
