Александр Ачлей - Палач. Наказание как искупление
Он многого добился. Он выполнил все стоящие перед ним задачи. Он блестяще подготовил распад самого большого государства в мире. Его труды были достойно вознаграждены. Он стал одним из них, одним из невидимых правителей мира. Он живет в столь любимой им Средней Англии (жаль, что мама этого не видит). Он могущественен и богат и может себе позволить с улыбкой вспоминать заштопанные детские колготы и грубые сандалии с вырезанными для выросших пальцев носками. Одним словом, можно уже расслабиться и получать на старости лет удовольствие. Хотя какая там старость? Ведь ему нет и шестидесяти!
Но все же что-то его мучило. Нет, не угрызения совести за то, что разрушил когда-то великую страну, сбросил в яму нищенского существования и нужды десятки миллионов соотечественников, украл миллиарды у честных тружеников, служащих, рабочих и колхозников. С его семьей обошлись не лучше. Так что так им всем и надо.
Нет! Чабисова мучил страх! Страх за свою блестящую жизнь.
А бояться было чего! Его ненавидели. Да еще как! Это про Ельцина и Горбачева забыли достаточно быстро. А вот его у народа забыть не получалось! Его именем называли собак, ему приписывали все самое дурное и злое, что могло произойти, его ненавидели так, как в свое время ненавидели Гитлера. Причем многие находили даже внешнее сходство между ним и фюрером. Его проклинали и всячески хулили. А самое главное — ему желали смерти. Причем не только на словах.
Несколько прорусских организаций вынесли ему смертный приговор и активно охотились за ним. Он сначала не придавал этому значения. Трусом никогда не был. Но после того, как машина, в которой он должен был ехать на одну из встреч, взлетела на воздух, подорванная его же шофером, тщательно отобранным его же службой безопасности, он не на шутку перепугался. Именно после того случая он стал рано просыпаться, перестал доверять своему окружению, стал подозревать всех в желании его убить. Визит к маститому психологу успокоения не принес. У него на фоне глубочайшей депрессии развивалась элементарная паранойя. И с этим он ничего не мог поделать.
Вот и сегодня, встав до рассвета, он перебирал в голове различные комбинации выхода из лабиринта опасностей, которые сам же придумал. И чем больше он находил решений, тем больше возникало препятствий к их осуществлению. От этих бесконечных головоломок взрывался мозг, болела спина, дрожали руки. Но справиться со всем этим он был не в состоянии. Гасить болезнь с помощью спиртного он не мог, так как с юношеских лет питал к нему отвращение. Наркотиков боялся — они вели к потере контроля. А этого он страшился еще больше. Единственное, что оставалось, — это радости плоти, что вполне благосклонно и с пониманием воспринималось его новыми соратниками. Но набор услуг, предлагаемый ему в Англии, с ее, с одной стороны, пуританской, а с другой, ханжеской этикой, не удовлетворял Чабисова. Он, как и все нормальные люди, хотел любви, нежности и ласки. В какой-то степени понимания. А у местных гейш найти это было делом абсолютно немыслимым, несмотря на то что привозили их из различных стран, в том числе и из бывшей родины. И потому он все чаще вспоминал одну случайную встречу, которая произошла недавно в одном из элитных районов Лондона, где он познакомился с очень интересной итальянкой, не вызвавшей никаких вопросов со стороны его бдительных охранников. Он провел с ней удивительную ночь, после чего впервые уснул как младенец. Он уже давно так спокойно не спал. Проснувшись сильным и бодрым впервые за много месяцев, он сразу же потянулся к ней. Увы, на месте ее не было! Попытки достать ее через подчиненных успеха не имели. В офисе красавицы сказали, что она в длительной командировке в одной из стран Юго-Восточной Азии. Бдительные стражники из службы безопасности с точностью до детали установили маршрут ее передвижения по миру и круг знакомых. Однако ничто не вызвало их подозрений. Просто дама не желала встреч с олигархом, и все! И это его мучило больше всего. Как бы хотелось вновь оказаться рядом с ней, такой понимающей, принимающей, ласковой и нежной. Выспаться, наконец, забыв обо всех навязчивых мыслях!
Зазвонил мобильный телефон. Личный. Только для самых близких людей. Чабисов посмотрел на дисплей. Номер незнакомый. В таких случаях он обычно трубку не брал, номер телефона передавал своим опричникам, которые выясняли, кто и зачем мог звонить. Но на этот раз что-то заставило его нажать на зеленую кнопку приема сигнала.
— Здравствуй! — услышал он в трубке до боли знакомый и столь ожидаемый голос. — Я в Лондоне.
Глава XIV
Венецианский гамбит
(Адриатика. 2016)
Дин стоял посреди шикарной каюты и не без любопытства смотрел на интересного пожилого ухоженного мужчину, который назвался Франческо Риччарди. Имя это ему ничего не говорило. Но чувствовалось, что за ним что-то стоит. Иначе Бенетти не привез бы его сюда.
— Вы в недоумении, — Риччарди обратился к нему на языке Данте так, как будто точно знал, что Дину он знаком. — Надеюсь, это чувство со временем пройдет. И чтобы ускорить процесс, я предлагаю выпить по бокалу хорошего дербентского коньяка, вкус которого вам, безусловно, знаком. Особенно учитывая тот факт, что на Дербентском коньячном заводе долгое время технологом работал ваш дядя, Данилян Валерий Михайлович.
Если Риччарди хотел его удивить, то ему это вполне удалось. Дин пристально посмотрел на итальянца, затем подошел к массивному письменному столу, за которым, словно за барной стойкой, стоял хозяин кабинета, взял протянутый ему фужер с золотистой жидкостью и после короткого приветственного жеста, обозначающего желание выразить благодарность виночерпию, осушил его в один присест.
— Меня всегда поражала способность русских вот так вот залпом пить крепкие напитки в больших дозах.
— Я не русский, — заметил Дин, располагаясь в удобном кресле напротив Риччарди.
— Знаю, что вы принадлежите к какому-то редкому племени на Северном Кавказе. Но поверьте, для нас, иностранцев, все выходцы постсоветского пространства русские. И это нормально.
Выпитый коньяк подействовал на Дина, и он не стал обижаться на слово «племя». Хозяин же вновь наполнил фужеры, что удивило Дина. Итальянцы не большие любители крепких напитков. Да и пьянеют от них быстро.
— Не переживайте, — угадав его мысли, сказал Риччарди, — мне доставляет удовольствие видеть вас у себя в гостях. Да и алкогольный стаж у меня такой, что я давно уже не боюсь переборщить и впасть в беспамятство.
«Зато я боюсь», — подумал Дин, осушая второй фужер божественного напитка. Он смертельно устал. День был трудным. Со стрельбой и беготней, что в его возрасте особого удовольствия не доставило. Хотелось напиться и уснуть. А тут этот симпатичный дядя мозги сушит.
— Ну, мозги сушить я вам долго не буду, — угадав его мысли, заметил архитектор. — Буквально пару минут. Уважьте же старика! — у него было такое искренне добродушное выражение лица, что Дин как-то сразу расслабился и успокоился.
— Так получилось, что нам придется дружить, — многозначительно начал Риччарди. — Мне об этом сообщил мой давнишний приятель с Урала. Настолько давнишний, что я уже не помню, как давно мы с ним знакомы. — Риччарди сделал глоток коньяка. — Так вот он сообщил, что у русских возникли какие-то проблемы с ненавистными моему сердцу «васпами». И, учитывая нашу с ним давнишнюю дружбу… — ирония, проскользнувшая в сказанном, не ускользнула от Дина, — я должен вам помочь.
Дин ничего не понимал. Бред какой-то. Что за проблемы? И при чем тут он? Видимо, его недоумение было замечено внимательным и чутким собеседником, потому что он тут же отреагировал: «Не удивляйтесь. Я говорю об этом именно с вами, поскольку вам предстоит стать руководителем международной группы, в задачу которой входит похищение, уж простите меня за откровенность, могильщиков вашего государства и их, так сказать, перемещение в Екатеринбург. Они должны предстать там перед международным трибуналом по обвинению в развале русской государственности. Самостоятельно ваши спецслужбы решить эту задачу не в состоянии. Поэтому мой старый друг, вы даже себе представить не можете, насколько старый, обратился ко мне с просьбой оказать вам содействие, — Риччарди дополнил фужер Дина коньяком и продолжал: — Поскольку его просьба сопровождалась обещанием передать мне то, чего я давно добиваюсь, я не смог отказать ему. И потому мы союзники. Хотя я менее всего этого хотел и ожидал». — Дин обратил на Риччарди вопросительный взгляд.
— Да-да! Это истинная правда! — продолжал итальянец. — После того, что произошло в далеком 1054 году после Рождества Христова, я полагал, что уже никогда не смогу договориться о чем-либо с восточными еретиками. — Дин подумал, что ослышался, но перебивать Риччарди не стал.
— Это не фантазии старого человека, впавшего в маразм, усугубленный принятием крепкого спиртного. Дело действительно происходило в 1054 году. Тогда папой в Риме сидел Лев IX. Великий человек. Редкость для наших иерархов того времени. Но амбициозный чрезмерно. Решил, что он самый главный и крутой. И без повода стал подминать под себя церковные приходы на юге Италии. Но те до того уже имели вполне конкретного патрона в лице константинопольского патриарха Михаила Керулария, который в ответ на это закрыл все храмы латинского обряда в подведомственных ему землях. И вот я под личиной папского нунция Гумберта поехал с посольством в Константинополь для переговоров относительно возникших разногласий. — Дин запил это сообщение большим глотком коньяка. Удивляться услышанному он уже устал.
