Игорь Прелин - Автограф президента
Когда мы втроем снова пришли на автостоянку, «фиата» у пивного бара уже не было. Сначала я подумал, что те, кто сопровождал нас до клуба, сменились и предоставили возможность побаловаться пивком своим коллегам, но ошибся: по пути к дому ни Иришка, которая снова взгромоздилась на подлокотник, ни я не заметили за нами слежки.
5
Еще во время беседы с Рольфом возле манежа я уже почти не сомневался, что будет принято решение продолжить с ним работу.
Конечно, я понимал, что и мне, и моим руководителям придется еще долго и всесторонне обсасывать его предложение, как мозговую косточку, но я также понимал, что обсосать ее до искомой белизны мы при всем нашем желании все равно не сумеем. Впрочем, это было невозможно, потому что в таких делах не бывает полной ясности не только на начальном этапе, но иногда и на протяжении всей последующей и притом весьма продолжительной работы. И хотя окончательное решение являлось прерогативой руководства, от моего мнения тоже многое зависело, потому что работать с Рольфом предстояло мне, и никому другому.
А в том, что работать придется, я почти не сомневался, потому что во всех его действиях и ответах на мои вопросы было нечто такое, что вызывало к нему доверие. Все его поступки, начиная с того момента, как он подсунул конверт под дверь моей квартиры, подчинялись жесткой логике, и эта логика соответствовала моему профессиональному пониманию подобных ситуаций.
Он не стал изображать из себя друга нашей страны, а честно сказал, что не испытывает к Советскому Союзу особых симпатий. Я поверил этому гораздо больше, чем если бы он клятвенно стал уверять меня в том, что ему очень нравится советский образ жизни. Бесспорно, было бы замечательно, если бы он, решаясь на такой небезопасный для него шаг, руководствовался, как говорят в таких случаях, идеологическими мотивами. Но где их взять, этих идейно близких нам людей, если в подавляющем большинстве сотрудники западных секретных служб враждебно настроены к нашей стране, поскольку набираются из привилегированных слоев общества? Да и за что им любить наше государство, если они с детства воспитывались в духе неприятия всего советского?
Конечно, если хорошенько поискать, то и среди сотрудников секретных служб можно найти, хотя и немного, тех, кто согласился бы нам помогать из политических убеждений. Но как их найти, если они тщательнейшим образом скрывают свои истинные взгляды даже от самых близких им людей, потому что в лучшем случае это может стоить им работы, а в худшем и всего остального? И кто будет их искать? Это же не таксисты или официанты, которых можно встретить на любом углу, а люди, окруженные завесой абсолютной секретности!
Остается ждать, когда они, разочаровавшись в избранной ими профессии, разуверившись в целях и методах своей деятельности, сами предложат нам свои услуги, если до этого не решат порвать со своей секретной службой и выступить с публичным разоблачением карательной сущности ее деятельности! Вот только не всех устраивает такая пассивная позиция, и меня в том числе!..
Стремление Рольфа заработать на этой «сделке» тоже выглядело вполне естественно для людей его круга, где все продается и покупается, да и проблема, вынудившая его искать дополнительный источник дохода, с житейской точки зрения, даже на мой не искушенный в делах такого рода взгляд, тоже выглядела вполне убедительно. Такое случается сплошь и рядом, и не только на Западе.
Впрочем, не исключалось, что в действительности Рольф руководствовался совсем иными мотивами, которые он до поры до времени предпочел от меня утаить, но в этом можно было разобраться только в процессе последующей с ним работы.
И это было еще не все!
На протяжении всей беседы я не мог отделаться от странного ощущения, что испытываю к Рольфу какую-то необъяснимую симпатию. Еще до беседы с ним, мысленно представляя себе облик человека, с которым рано или поздно мне предстояло встретиться, я почему-то видел его если не совсем, то примерно таким, каким он и оказался. Мне импонировали его прямота, откровенность, ясность побуждений, хорошие аналитические способности, ну и, конечно, профессионализм. Не скрою, беседуя с Рольфом, я уже предвкушал, как мне интересно будет с ним работать, какую ценную информацию я буду от него получать и каких поразительных результатов в работе смогу добиться с его помощью.
О том, что Рольф совершает не слишком благородный поступок, предавая интересы своей службы, я в тот момент не думал, да и позднее не придавал этому обстоятельству большого значения. Не это было сейчас для нас самым главным. Главным было то, что Рольф являлся сотрудником «русского отдела» и действительно располагал чрезвычайно важной для нас информацией о планах и замыслах не только своей контрразведки, но в какой-то мере и Центрального разведывательного управления США, с которым она работала в тесном контакте.
К тому же я не только в теории, но и на практике убедился, что любой сотрудник секретных служб — это индивидуалист, всего лишь послушный инструмент в руках правящей верхушки, и, если он не связан с нею родственными или финансовыми узами (а дело в случае с Рольфом, судя по всему, выглядело именно так, иначе бы он не жил на одну зарплату и не ломал голову, где раздобыть денег на любовницу), его идеал — преуспеть в жизни, преуспеть любой ценой, войти в вожделенный «клуб» избранных, стать или хотя бы почувствовать себя частью правящей элиты!
Даже не зная его как следует, я мог предположить, что определяющими чертами его характера являются равнодушие к политике, неразборчивость в выборе средств, цинизм и готовность на все ради достижения поставленной цели. Не очень симпатичный, конечно, получался портретик, но тут уж ничего не поделаешь, наша задача заключалась в том, чтобы приобретать себе партнеров и во враждебной нам среде. И пусть это будет «брак» не по любви, а по расчету, вероятность, что он будет удачным, была от этого ничуть не меньше. В нашем деле расчет играет далеко не последнюю роль.
А что касается его поступка, то это должно было в первую очередь волновать руководство местной контрразведки, а не нас!
В общем, дело это стоило того, чтобы рискнуть. Впрочем, риск этот был не так уж велик, как могло показаться на первый взгляд, и носил, если можно так выразиться, персональный характер, потому что единственное, чем или, вернее, кем мы рисковали, это мной: если Рольф действует по заданию своей контрразведки, то максимум, на что они могли рассчитывать, это убедиться, что я являюсь сотрудником разведки. А вот это как раз меня не очень-то и волновало, потому что, во-первых, каждый разведчик должен быть всегда готов к тому, что рано или поздно его принадлежность к разведке может быть раскрыта, а, во-вторых, я уже давно подозревал, что этот факт не является больше тайной для некоторых секретных служб, в том числе и для ЦРУ.
Давно известно: не расшифровывается только тот разведчик, который ничего не делает, и то случается, что секретные службы узнают о его принадлежности к разведке, например, в результате предательства или провала, к которому он даже не имел непосредственного отношения. К тому же меня утешало и оправдывало то обстоятельство, что за свою недолгую, но достаточно бурную жизнь в разведке я уже неоднократно вступал в «боевое соприкосновение» с сотрудниками самых различных секретных служб и кое в чем преуспел. А если учесть, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, то мне давно уже было пора избавиться от всяких иллюзий по этому поводу…
Итак, я не ошибся в своих прогнозах: предложение Рольфа было принято, и обусловленная с ним встреча состоялась. За ней последовали новые встречи, и таким образом наши отношения приобрели регулярный характер.
Кстати, о встречах с Рольфом. В условиях страны, гражданином которой он являлся, это было не таким уж простым делом. Да и в других странах при проведении встреч с сотрудниками секретных служб приходится сталкиваться с большими трудностями и поэтому идти на разные ухищрения. Главная трудность заключается в том, что как для иностранного дипломата, так и для сотрудника контрразведки любые неофициальные контакты недопустимы и компрометируют как одного, так и другого. Это положение многократно усугубляется в том случае, если речь идет о контактах с советским дипломатом, поскольку сотрудникам западных секретных служб категорически запрещены любые внеслужебные контакты с советскими гражданами вообще, не говоря уже о советских дипломатах. Если служащий любого государственного учреждения может до определенного момента в силу своей «наивности» или «забывчивости» не докладывать о контактах с советским гражданином, считая, что в этом нет ничего «предосудительного», то сотрудник секретной службы отлично знает, что он грубо нарушает служебную дисциплину. Еще можно как-то объяснить, почему общаются между собой дипломаты, журналисты, представители деловых кругов различных стран, но попробуйте найти объяснение «дружбе» советского дипломата с сотрудником контрразведки!
