Роберт Ладлэм - Заговор «Аквитания»
– “Аккумуляция”, “резкое ускорение”… – так вы говорили, не правда ли?
– Еврей всегда был слишком болтлив.
– Он говорит, что вы самая тщеславная задница на целом свете. Они с ван Хедмером собираются запереть вас в стеклянном аквариуме с мальчиками и девочками и понаблюдать, как скоро вы доведете себя до инфаркта.
– Он никогда не отличался хорошим вкусом… Впрочем, я вам не верю.
– Вот мы и вернулись к началу нашего разговора. – Джоэл отошел от окна и уселся в кресло наискось от Бертольдье. – Значит, вы мне не верите? Интересно, почему?
– Просто потому, что это – немыслимо. Конверс жестом указал на телефон.
– Вы знаете номера их домашних телефонов, – сказал он. – Позвоните в Бонн Ляйфхельму или Абрахамсу в Тель-Авив. Если угодно, можете позвонить и ван Хедмеру, хотя, насколько мне известно, он сейчас в Штатах, по-видимому в Калифорнии.
– В Калифорнии?
– Спросите любого из них, приходил ли он ко мне в тот каменный домишко в усадьбе Ляйфхельма. Спросите, о чем мы разговаривали. Телефон перед вами, действуйте.
Бертольдье бросил быстрый взгляд на телефон, и Джоэл почувствовал, что у него перехватило дыхание. Но Бертольдье снова повернулся к Конверсу – сомнения взяли вверх над соблазном.
– Чего вы добиваетесь? Что означают все эти фокусы?
– Фокусы? Вот телефонный аппарат. Я ведь не могу перебрать схему аппарата, или изменить механизм набора, или, находясь за тысячи миль, нанять кого-то, чтобы имитировать их голоса.
Француз снова поглядел на телефон.
– А что я могу им сказать? – тихо спросил он, не столько Джоэла, сколько себя самого.
– Попробуйте сказать им правду. Вы ведь большой любитель правды, когда речь идет о глобальных проблемах, и, утверждая ее, не стесняетесь прибегать к мелким натяжкам или опускать кое-что. Вот и ваши партнеры, следуя той же системе, умолчали о том, что виделись со мною. Хотя, возможно, умолчания эти были не столь уж несущественны.
– А откуда мне знать, действительно ли они приходили к вам?
– Вы не слушали меня. Я ведь советовал вам: скажите им правду. Похитил я только вас, больше никого. Я сделал это потому, что пока еще не все понимаю и, честно говоря, стараюсь спасти собственную жизнь. Вам, генерал, не завладеть всем тем огромным миром, который окружает нас. Так что и для меня найдется уголок, где я смогу спокойно коротать свою жизнь, если только мне не нужно будет бояться, что в один прекрасный день откроется дверь и кто-то всадит мне пулю в голову.
– Значит, вы не тот человек, за которого я – нет, все мы – принимали вас.
– Мы все меняемся вместе с обстоятельствами. Мне пришлось здорово попотеть. Миссия крестоносца – не по мне, я решил выйти из этого дела. И хотите знать, почему?
– Разумеется, – ответил Бертольдье, глядя на Джоэла с любопытством и некоторой растерянностью.
– Возможно, потому, что я внимательно выслушал всех вас тогда в Бонне. А может быть, потому, что меня просто бросили на произвол судьбы. А что, если нашему миру и в самом деле нужны сейчас такие наглые мерзавцы, как вы?
– Вот именно! И иного пути нет!
– Значит, это – год генералов, не так ли?
– Нет, не просто генералов! Мы – символ консолидации, дисциплины и законопорядка. Естественно, то, что появится в результате наших усилий – международный рынок, единая внешняя политика и, что там говорить, общий законопорядок, – все будет нести на себе отпечаток нашей ведущей роли, и тогда появится то, чего недостает современному миру. Стабильность, мсье Конверс! Не будет безумцев типа выжившего из ума Хомейни, взбесившегося Каддафи или разнузданных палестинцев. Эти люди и эти нации будут сокрушены превосходящим могуществом правительств-единомышленников, их настигнет возмездие, быстрое и повсеместное. Я – военный стратег высокой репутации и заверяю вас, русские не посмеют и пикнуть, зная, что теперь нас не расколоть, мы – неразделимы.
– “Аквитания”, – тихо подсказал ему Джоэл.
– Символическое название, да, именно “Аквитания”, – согласился Бертольдье.
– Вы говорите не менее убедительно, чем в Бонне, – заметил Конверс. – И очень может быть, что это и могло бы сработать, но только не с теми людьми, что у вас.
– Простите?
– Вас и не нужно разделять, ибо вы уже разделены.
– Не понимаю вас.
– Позвоните, генерал, и убедитесь сами. Начните с Ляйфхельма. Скажите ему, будто только что позвонил Абрахамс из Тель-Авива и вы глубоко возмущены. Скажите, что Абрахамс собирается встретиться с вами – у него якобы есть новая информация обо мне, что он также признался, будто вместе с ван Хедмером виделся со мной в Бонне. Можете добавить, будто я сказал Абрахамсу, что он и его африканский друг – не первые, кто побывал у меня, первым был сам Ляйфхельм.
– А зачем бы мне говорить ему все это?
– Потому что вы – вне себя от возмущения. Никто не сказал вам об этих сепаратных переговорах со мной, и вы считаете подобное поведение нелояльным, а именно таковым, черт побери, оно и является. Несколько минут назад вы сказали, что моя жизнь ничего не стоит. Так вот, позвоните, генерал. Вы будете в шоке.
– Объяснитесь, пожалуйста!
– Зачем? Воспользуйтесь телефоном. Послушайте, что он скажет, как будет реагировать на ваши слова, как они все будут реагировать. И тогда вы все поймете. А поняв, решите, прав я или нет.
Бертольдье оперся руками о подлокотник кресла и начал было подниматься, не сводя глаз с телефонного аппарата. Конверс сидел совершенно неподвижно, пристально следя за французом и чувствуя лихорадочные удары собственного сердца. И тут генерал внезапно снова упал на подушки кресла, плотно прислонился к спинке и вцепился руками в подлокотники.
– Ладно! – закричал он. – Так что же там говорилось? О чем шла речь?
– Я полагаю, что вам лучше сначала поговорить по телефону.
– Бессмысленно! – коротко бросил Бертольдье. – Как вы сказали, вы не можете изменить механизм набора, а если бы и могли – что тогда? Подставные лица? Глупости! Мне достаточно задать им пару вопросов, чтобы понять, с кем я говорю.
– Тем больше у вас оснований позвонить им, – спокойно возразил Джоэл. – Вы убедитесь, что каждое мое слово – правда.
– И тем самым дам им преимущество, которого не было у меня.
У Конверса отлегло от сердца.
– Вам решать, генерал. Я же хочу только выбраться из всего этого.
– В таком случае скажите мне, что они вам говорили.
– Каждый из них спрашивал у меня одно и то же. Можно было подумать, что они не полагаются на действие наркотиков либо на тех, кто вводил их мне, или не доверяют друг другу. Они спрашивали, кого я представляю. – Джоэл помолчал: он понимал, что подцепил на крючок важного свидетеля, но, если рыба начнет биться, следует отпустить леску. – Полагаю, под наркозом я говорил о Биле на острове Миконос? – сказал он как бы в раздумье.
– Говорили, – подтвердил генерал. – Мы вышли на него несколько месяцев назад, но наш связной не вернулся. Вы объяснили, что произошло.
– Вы полагали, что Биль мог бы присоединиться к вам, не так ли?
– Мы считали, что он отказался от блестящей военной карьеры из отвращения к военной службе. Очевидно, это было отвращение особого рода – та самая слабость, которую мы презираем. Но сейчас я хочу услышать другое. Вы говорили о некоторых аспектах ценности жизни. Это то, что меня интересует. Говорите.
– Вы ждете прямого ответа, без всяких экивоков?
– Я требую правды, мсье.
– Ляйфхельм говорил, что вас выведут из игры в ближайшие месяцы, если не раньше. Слишком уж вы раскомандовались. Ваши приказы уже всем осточертели, а кроме того, вы требуете слишком многого для Франции.
– Ляйфхельм? Этот лицемер, запродавший собственную душу, отрекшийся от всего, за что боролся?! Тот, кто предал своих вождей на Нюрнбергском процессе, снабдив суд всеми возможными доказательствами, лишь бы втереться в доверие к союзникам! Он опозорил благороднейшую в мире профессию. Позвольте сказать вам, мсье, это он будет выведен из игры, он, а не я!
– Абрахамс утверждал, что ваши сексуальные отклонения представляют угрозу для общего дела, – продолжал Конверс, делая вид, что не заметил реакции Бертольдье. – Кажется, он назвал это “сексуальной угрозой”, да, именно так. Он упомянул о материалах – один из них есть и у него – относительно ваших связей с лицами обоего пола, эти материалы, сказал он, положены под сукно только потому, что вы чертовски хороши в своем деле. Но может ли бисексуал, который преследует женщин и совращает молодых мужчин и мальчиков, который скомпрометировал слово “допрос”, а также весь офицерский корпус, может ли такой человек считаться истинным представителем Франции в “Аквитании”? Он сказал также, что вы добиваетесь слишком большой власти и не прочь сформировать собственное правительство. Но, добавил он, к тому времени, когда станет вопрос о разделении власти, вас уже не будет.
