Грэм Грин - Доверенное лицо

— Что она сказала?

— Она сказала, что вас все равно убьют, ясно, как дважды два.

Он с облегчением рассмеялся.

— Мы говорили о войне у меня на родине. Там, верно, людей убивают. Но она никогда не видела, как это происходит.

— Здесь за вами тоже охотятся, — сказала девочка.

— Ничего серьезного они мне сделать не могут.

— Что вы! У нас тут такой ужас был, — сказала она. — Они там сейчас наверху разговаривают.

— Кто? — спросил он резко.

— Хозяйка и один человек.

— Что за человек?

— Маленький, седой, очки в стальной оправе.

Так. Значит, он выскользнул из кино раньше них. Девочка продолжала шептать:

— Они задавали мне всякие вопросы.

— Какие вопросы?

— О чем вы со мной говорили, не видела ли я каких-нибудь бумаг. Ну, конечно, я отвечала только нет и нет. Я б им все равно ничего не сказала, хоть под пыткой.

Его тронула ее преданность. Почему в этом мире такие душевные сокровища растрачиваются понапрасну? Она сказала горячо:

— Пусть хоть убьют.

— Тебе это не грозит.

Ее голосок задрожал:

— Она на все способна. Она, знаете, иногда, как сумасшедшая, если ей перечат. Ну и пусть. Я вас не подведу. Вы джентльмен.

Аргумент был абсолютно несостоятельный. Она печально продолжала:

— Я для вас все сделаю, как та ваша девушка.

— Ты уже сделала значительно больше.

— Она уедет с вами вместе в вашу страну?

— Что ты, конечно, нет.

— А мне можно?

— Маленькая, — сказал он, — ты не представляешь, что там у нас творится.

Он услышал долгий, разочарованный вздох.

— А вы не знаете, что тут у нас творится!

— Где они сейчас? Управляющая и этот ее знакомый?

— На втором этаже, — сказала девочка. — Они ваши заклятые враги, да?

Бог знает, из каких грошовых книжонок вычитала она это выражение.

— Скорей наоборот — они мои друзья. Но точно не знаю. Хорошо бы мне это выяснить до того, как они обнаружат, что я пришел.

— О, они уже знают. Она все слышит. Из кухни слышит, что говорят на чердаке. Она велела мне ничего вам не рассказывать.

Его пронзила мысль: неужели и этому ребенку тоже грозит опасность? Быть того не может. Что они могут ей сделать? Он осторожно начал подниматься по неосвещенной лестнице. Одна ступенька скрипнула. Лестница сделала поворот, и он неожиданно ступил на площадку. Дверь комнаты, выходившей на площадку, была распахнута. Электрическая лампочка под розовым, шелковым, в сборочку абажуром освещала фигуры двух людей, терпеливо дожидавшихся его.

Д. вежливо приветствовал их:

— Бона матина. Вы не сказали мне, как будет ночь на энтернационо.

— Войдите и закройте за собой дверь, — приказала управляющая.

Он повиновался — ничего другого не оставалось. Ему подумалось, что пока ему ни разу не позволили взять на себя инициативу. Он был чем-то вроде кегли, которую все норовят сбить шаром.

— Где вы были? — требовательно спросила управляющая.

У нее было бычье лицо — ей бы родиться мужчиной с эдакой-то квадратной челюстью да прыщавой физиономией.

Д. сказал:

— Мистер К. вам все расскажет.

— Что вы делали с той девицей?

— Развлекался.

Стоило приглядеться к этому логову. Точнее слова не подыщешь, во всяком случае ничто не свидетельствовало о том, что здесь живет женщина. Массивный стол без скатерти, обитые кожей стулья, тумбочка для обуви. Ни цветов, ни безделушек. Дверца тумбочки была распахнута, и виднелись здоровенные, тяжелые туфли на низком каблуке.

— Ваша девица — знакомая Л., — продолжала управляющая.

— Я тоже знаком с Л.

Даже дешевые цветные картинки на стене подбирались на мужской вкус: на каждой непременно присутствовали женщины в шелковых чулках и нижнем белье — он как будто попал в комнату закоренелого холостяка. Что-то смутное, пугающее, как тайное робкое желание порочной близости витало в воздухе. Неожиданно заговорил мистер К. Пожалуй, именно он внес женскую ноту в мужской разговор. Он начал визгливо, истерично:

— Пока вы были в кино, сюда кто-то звонил — хотели вам что-то предложить.

— Едва ли. Уж они-то должны были знать, что меня нет в гостинице.

— Вы ведь готовы отказаться от завтрашней встречи, если они примут ваши условия. Они их приняли.

— Я никому не ставил никаких условий.

— Но они просили меня передать вам об этом, — вставила управляющая.

— Следовательно, их не смущало, что об этом все узнают? И вы, и К.?

Мистер К. сцепил костлявые пальцы.

— Мы хотим убедиться, — сказал он, — что секретные документы все еще при вас.

— Боитесь, что я их уже продал? По дороге в гостиницу?

— Мы обязаны проявлять осторожность, — сказал К., словно прислушиваясь, не ходит ли за дверью доктор Беллоуз на бесшумных резиновых подошвах. Видно, его даже здесь не отпускал смертельный страх быть оштрафованным на шиллинг.

— Вы действуете по инструкции? — спросил Д.

— Наши инструкции достаточно гибкие. Многое оставлено на наше усмотрение. Быть может, вы все-таки покажете нам бумаги?

Женщина молчала — она предоставила слабым помериться силами.

— Нет, не покажу.

Он посмотрел на К., потом на нее. Ему показалось, что инициатива, наконец-то, переходит в его руки. Еще бы поэнергичней на них поднажать… Но он был слишком измотан. Англия на каждом шагу воскрешала в его душе образы былого и напоминала, что он занимается не своим делом. Сидеть бы сейчас в библиотеке Британского музея и читать средневековые рукописи на старофранцузском. Он сказал:

— Я допускаю, что нами руководят одни и те же люди. Но доверять вам у меня нет никаких оснований.

Седой человечек сидел, как приговоренный. Опустив голову, он разглядывал свои обгрызанные ногти. Его сообщница в упор смотрела на Д. У нее было грубое властное лицо, хотя вся ее власть ограничивалась гостиницей сомнительного пошиба. Он знавал немало людей по обе стороны фронта, позже расстрелянных за предательство, чьи лица и манеры не внушали подозрений. Людей типа Ганелона по внешности не распознаешь.

— Уж не оттого ли вы так волнуетесь, что хотите получить свою долю из тех денег, которые я выручил за продажу документов? Так вот знайте — я не торгую государственными секретами.

— Ну, что ж, тогда вы, вероятно, не откажетесь прочитать это письмо? — внезапно сказала женщина. Единоборство мужчин кончилось, управляющая брала игру на себя.

Он медленно и внимательно прочел письмо. В его подлинности не могло быть никаких сомнений. И подпись, и даже сорт бумаги, на которой в министерстве писали такого рода документы, были ему хорошо знакомы. Все без обмана. Стало быть, это конец его миссии — женщине предоставлялось право забрать у него секретные бумаги, с какой целью — не указывалось.

— Как видите, — сказала женщина, — вам не доверяют.

— Почему же вы не предъявили мне это письмо, когда я приехал?

— Доверять вам или нет — было оставлено на мое усмотрение.

Фантасмагория! Ему поручили доставить бумаги в Лондон; мистеру К. велели следить за его передвижениями по городу, но не сообщили о секретном смысле его миссии; этой бестии готовы были доверить и документы, и содержание задания, но опять-таки с оговоркой «только в крайнем случае» — если его поведение окажется подозрительным. Он вдруг сказал:

— Вам, конечно, известно содержание бумаг.

Она отрубила:

— Конечно.

Но он понял по ее каменному лицу игрока в покер — ни черта она не знает. Следовательно, это еще не конец сложным хитросплетениям полудоверия и полуобмана. А что, если министерство ошиблось, что если он отдаст им документы, а они продадут их Л.? Он знал, что верить можно только себе. Больше он ничего не знал. В комнате отвратительно пахло дешевыми духами — единственный признак того, что здесь жила женщина. И это было противно, как пахнущий духами мужчина.

— Теперь вы видите, — сказала она, — что можете ехать обратно? Ваша работа закончена.

Ситуация была одновременно слишком простой и слишком неопределенной. Министерство полностью не доверяет ни ему, ни им, ни вообще кому-либо на свете. Они в свою очередь не верят друг другу. Только каждый в отдельности знает о себе, честен он или ведет двойную игру. Мистер К. знает, как К. собирается поступить с документами. Управляющая знает собственные намерения. Ни за кого нельзя поручиться, — только за себя. Он сказал:

— Мне таких приказов не давали. Бумаги останутся у меня.

Мистер К. закричал пронзительно:

— Если вы будете действовать за нашей спиной…

В прыгающих глазках полунищего преподавателя энтернационо горели жадность и зависть. Да и чего ждать от человека с такой зарплатой? Под покровом высоких идей в измученных душонках идеалистов нередко вызревает предательство.