Леонид Юзефович - Поздний звонок
– Извини, у меня не прибрано, – сказала она, хотя уж этим трудно было его удивить.
В апогее их романа, пришедшемся на конец зимы, он всей душой старался ее понять и все-таки не понимал, почему она снимает один валенок за порогом, а другой – уже в комнате, на тех же местах оба и оставляя, с какой целью пьет чай одновременно из двух стаканов и как ей удается так свободно вести себя на людях, если на платье, на самом видном месте, оторвана пуговица, пришить которую выше ее сил.
– Выпустили? – спросила она.
Он изобразил недоумение:
– С чего ты взяла, что я был арестован?
– А что я должна была подумать? Тебя увели под револьвером.
– Ошибаешься. Меня попросили поехать с ними как свидетеля и члена правления, вот и всё. Заодно, – добавил Свечников, чтобы сделать эту версию более правдоподобной, – обсудили мою идею насчет эспер-отрядов особого назначения.
Подробности были излишни. Как все клубные активисты, Ида Лазаревна прекрасно знала, что сначала в эти отряды должны влиться эсперантисты из ее родной Польши, а затем, по мере продвижения на запад, – из Германии, Франции, Италии. Интернациональные по составу, они могли бы стать связующим звеном между регулярными частями Красной Армии и дружинами восставшего европейского пролетариата.
В ответ Ида Лазаревна продекламировала:
Деревянными молотками солдаты колотят вшей.Мое сердцеусталостучатьв тактэтому звуку.
– Стихи одной девочки, моей ученицы, – пояснила она.
– И к чему ты их вспомнила?
– Ненавижу солдат! Знаешь, кстати, почему в эсперанто именно восемь грамматических правил?
– Восемь? Разве не шестнадцать?
– Это вместе с дополнительными. Основных – восемь, по числу сторон света.
– Их же четыре. Север, юг, восток и запад.
– Четыре основных и четыре промежуточных. Северо-восток, юго-запад и так далее.
– Ага, – кивнул Свечников. – В эсперанто, значит, считаются только основные правила без дополнительных, а в географии – основные стороны вместе с промежуточными.
– Да, эта цифра символизирует единство человечества во всех концах света. Слово «гомарано» тоже состоит из восьми букв.
Ида Лазаревна обернулась к фотографии Заменгофа на стене.
– Гранда бен эсперо… Великая и благая надежда двигала им. Он в гробу перевернется, если узнает, что эсперанто нужен тебе для войны.
На квартире у Свечникова была прилеплена к зеркалу почтовая марка с точно таким же портретом – бородатый лысый человек в очках. Если прикрыть лысину, он становился похож на подростка, наклеившего себе бороду. Все его изображения отличались только размерами и тоном ретуши, портрет был один и тот же. По мнению Иды Лазаревны, в этом проявилось полное отсутствие у Ла Майстро тщеславия. «Один раз уломали его сфотографироваться, а больше не захотел», – говорила она, но Даневич уверял, что фотографий Заменгофа было много, из них уцелела одна, остальные уничтожены гомаранистами, чтобы сохранить его облик в единственном каноническом варианте. Именно гомаранисты после смерти создателя эсперанто завладели его архивом. «Они, – доказывал Даневич, – с удовольствием уничтожили бы и этот портрет с целью окончательно превратить своего кумира в божество, недоступное никакому иному зрению, кроме внутреннего, но опасаются недовольства со стороны рядовых участников движения. Им приходится учитывать, что не все эсперантисты – евреи, попадаются и христиане, а они привыкли поклоняться иконам».
– Эсперанто нужен не для войны, а для революции, – возразил Свечников.
– Напрасный труд, – парировала Ида Лазаревна. – После вашей революции будет другая, если Россию вы оставите Россией, Польшу – Польшей, а Германию – Германией. Слово «советская» ничего не меняет, оно лишь маскирует суть дела.
Свечников был в курсе этих идей, которые она обычно излагала ему в постели, прежде чем разрешала до себя дотронуться. Перед соитием он еще находил в них зерно истины, но после они теряли для него всякий интерес.
Гомаранисты считали, что название государства не должно быть связано с какой-то одной из проживающих в нем наций, даже если эта нация составляет большинство, и давно предлагали переименовать Россию в Петербургрению, Францию – в Паризрению, Польшу – в Варсовландиюх У них был составлен список тех стран, где возможны революционные потрясения из-за их не соответствующих духу времени названий. Образцом для подражания выставлялись Австрия, Австралия, Соединенные Штаты Америки и еще какие-то выморочные государства типа Перу. Это, разумеется, тоже было половинчатое решение, всего лишь переходный этап на пути к идеалу, но все-таки петербургренец или варсовландец находились ближе к гомарано, чем русский, поляк или даже еврей.
– Вчера ты стояла возле аппарата, а потом я тебя там не видел. Где ты была, когда этот курсант начал стрелять? – спросил Свечников.
– Ушла в конец зала.
– Зачем?
– Было душно, а там открыли окно.
– Тебе не показалось, что стреляли из двух разных мест?
– Нет, – не сразу ответила Ида Лазаревна. – А что?
– Ничего. Нет, так нет.
– А тебе не показалось, что от нее пахло мукой? – в свою очередь поинтересовалась она с той хорошо знакомой Свечникову интонацией, которая ничего хорошего не предвещала.
– От кого? – не понял он.
– От Казарозы.
– Почему от нее должно пахнуть мукой?
– Певицы никогда не моют голову. Малейшая простуда, и тембр голоса уже не тот. Они волосы посыпают мукой, а потом вычесывают ее вместе с грязью.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Я заметила, как ты вчера на нее смотрел. Ты мне рассказывал, что когда-то она произвела на тебя впечатление, но я не думала, что настолько сильное. Я, грешным делом, ей позавидовала. На меня ты тоже иногда смотрел такими глазами, но только на голую, и то не совсем так. Чем она тебя пленила?
– Перестань, – попросил Свечников.
– Я, – не вняла его просьбе Ида Лазаревна, – обратила внимание, у нее изумительно тонкие длинные пальцы. Конечно, очень красиво, но должна тебе заметить: если у женщины длинные пальцы на руках, такие же у нее и на ногах. А это уже не столь привлекательно.
– Я тебя прошу, прекрати!
– С волосами та же история, – невозмутимо продолжала она. – Если их много на голове и они пышные, то под мышками и на лобке заросли тоже дай бог. Как у меня. Тебе ведь это не нравилось, правда?
Свечников резко встал и плечом задел полочку с книгами. Они посыпались на пол, среди них что-то упало с коротким железным стуком. Ида Лазаревна быстро нагнулась, но он ее опередил. За книгами был спрятан маленький пистолет без кобуры.
У курсантского нагана калибр семь шестьдесят два, у этого – явно меньше. Свечников выдвинул из рукояти обойму, в которой не доставало одного патрона, и с пистолетом в руке повернулся к притихшей Иде Лазаревне.
– Твой?
– Теперь мой.
– А был чей?
– Не знаю.
– Ты же ненавидишь солдат, войну, оружие. Откуда он у тебя?
– Нашла.
– Вот как?
– Честное слово, Коля, я его нашла! Вчера после того, как тебя увели, зашла во двор училища, и он там валялся.
– Что тебе понадобилось во дворе?
– Всё нужно объяснять? Сам не догадываешься?
– Нет. Чего тебя туда понесло?
– Решила зайти в Особый Отдел.
– Не понял.
– Ну, в два нулика. Если считать нули за буквы «о», по первым буквам получается Особый Отдел, как в Чека. В училище уборная не работает, а во дворе есть будка. Мне срочно нужно было сделать пи-пи.
– Что ли, до дому дотерпеть не могла? Тут ходу пять минут.
– Не могла, – строго сказала Ида Лазаревна.
– Хорошо, – с усилием смирил себя Свечников. – Значит, нашла ты этот пистолет, принесла домой. Предположим, я тебе верю. Но зачем ты его спрятала?
– Так. На всякий случай.
– Кого-нибудь застрелить?
– Самой застрелиться.
– Здрасте! Из-за чего?
– Не из-за тебя, не думай.
Ида Лазаревна снова села на кровать.
– Что ты вообще обо мне знаешь! Думаешь, если я с тобой спала, ты знаешь обо мне всё?
– Я так не думаю.
– Думаешь, думаешь. Все вы так думаете. По-вашему, главная тайна у женщины – между ног. Побываешь там, и всё с ней понятно.
Свечников знал, в такие моменты лучше не прерывать ее, а дать ей выговориться. Поигрывая пистолетом, чтобы она о нем все-таки не забывала и не слишком далеко уклонялась от темы, он молча ждал продолжения.
– Однажды я уже хотела покончить с собой. Когда убили моего жениха, – сказала она, отворачиваясь к окну.
Там зеленели грядки школьного огорода, сбоку маячила знакомая фигура в черной кепке. Этого малого Свечников заприметил еще возле гортеатра, но тогда кепка на нем была белая, парусиновая. При старом режиме уличные филеры носили с собой два-три головных убора и время от времени меняли один на другой, чтобы не задерживать на себе внимание наблюдаемого. Теперь это средство применяли в борьбе с контрреволюцией. С врагом приходилось сражаться его же оружием, а к тому, что под наружное наблюдение попал он сам, Свечников отнесся с пониманием. Караваев с Нейманом имели право не доверять ему и установить за ним слежку. На их месте он повел бы себя так же.
