Роман Ким - По прочтении сжечь
Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали в город. Маруя попросил проехать мимо резиденции Рузвельта. Машина направилась на Пенсильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток был пуст — президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной вилле. На большой поляне перед резиденцией школьники играли в бейсбол.
Посол доставил гостя в отель «Уордман-парк».
— Обычно мы занимаем номера для наших дипкурьеров в отеле «Фэйрфакс», но на этот раз я снял для вас номер в этом отеле. На третьем этаже живет сам Хэлл. Некоторых послов он принимает здесь в приватном порядке.
— Здесь, наверное, полным-полно шпиков, — Маруя улыбнулся. — Придется быть осторожным с бумажным мусором.
Маруя вылез из машины и поблагодарил посла за прогулку. Не успел Маруя отойти на несколько шагов от машины, как к ней подошел высокий, седой американец во всем черном. Он только что подъехал на такси. Увидев посла, он помахал ему перчаткой. Номура приказал шоферу открыть дверцу.
— Как поживаете, адмирал? — приветствовал он американца.
— Как поживаете, адмирал? — ответил тот.
Адмирал Пратт, старинный друг посла, сделал приглашающий жест:
— Буду очень рад, если заглянете ко мне. Я тоже остановился в этом паршивом отеле. Мои домашние уехали в Филадельфию, и я перебрался сюда. Мне надо сказать вам несколько очень важных слов, адмирал. В совершенно приватном порядке.
Пратт и Номура прошли к лифту через пустой холл. Пратт занимал маленький номер на пятом этаже в конце коридора. Окна выходили в грязный двор, забитый автофургонами.
Посол отказался и от виски, и от кофе. Друзья заговорили о прошлом — вспомнили то время, когда Номура был морским атташе в Вашингтоне и играл по воскресеньям в гольф с Праттом, работавшим в штабе. Пратт подробно рассказал о своей семье, о подагре и о том, как играет в кегли с морским министром Ноксом. Закончив неделовую, интимно-дружескую часть беседы, Пратт закрыл дверь на ключ, накрыл телефон подушкой и, сев в кресло рядом с послом, похлопал его по колену.
— Плохи дела, дружище, очень плохи, — протянул он и покачал головой.
— Очень плохи, — согласился Номура. — Большая часть наших армейцев занимает непримиримую позицию. Но его величество искренне хочет найти почву для соглашения. Любой компромисс лучше войны. Война между нами будет катастрофой для обеих сторон. Страшно даже подумать…
— Мы, военные, лучше всех знаем, что такое война. При современном уровне техники война — это драка, в которой погибнут обе стороны на радость другим. В войне между нами победителем окажется третий.
— Я делаю все, чтобы наметить путь к какому-нибудь компромиссу, но ничего не получается. — Номура пристально посмотрел на Пратта. — Помогите мне… Война между нами не укладывается в моем сознании. Это слишком чудовищно.
— Я говорил с Хэллом несколько раз… — задумчиво протянул Пратт. — Старик утверждает, что конгресс ни в коем случае не даст санкции на принятие условий, выдвинутых вашими армейцами. Америка потеряет лицо, если признает за Японией право держать войска в Китае. Я с вами говорю, как друг… по своей инициативе. Надо найти какую-нибудь почву…
Номура кивнул:
— Надо придумать что-то. Хотя бы что-нибудь временное. Лишь бы обе стороны сохранили лицо.
Пратт снова похлопал посла по колену.
— Надо придумать какой-нибудь модус вивенди… Приемлемую для обеих сторон формулировку. Будет величайшим идиотством, если мы сцепимся. — Пратт понизил голос. — Между прочим, у нас имеются сведения о том, что русские стали убирать войска с Дальнего Востока. Хотят остановить немцев у Москвы.
— Нам это известно, — так же тихо сказал Номура. — Мы не думаем, что немцам удастся быстро справиться с русскими. Процесс ликвидации военной мощи России будет довольно затяжным.
— Но если между нами вспыхнет война, — Пратт поднес палец к носу, — ситуация может измениться коренным образом…
— И не в пользу наших стран, — заметил Номура.
Пратт пододвинулся вместе с креслом к послу и тихо заговорил:
— Вам и нам надо сохранить свободу действий. Японии ни в коем случае нельзя лезть в войну с нами и Англией. Вы должны сохранить свой флот в целости. Это у вас главный козырь. И на будущей мирной конференции ваш голос будет звучать очень внушительно, подкрепленный новейшими линкорами и авианосцами. Мы поддержим вас в вопросе о Приморье и Сахалина.
Номура снял очки и посмотрел одним глазом на старого друга.
— А как насчет Камчатки? — мягко спросил он.
Пратт скользнул взглядом по карте Америки, висящей на стене:
— Камчатка примыкает к нашей Аляске, дорогой мой.
Номура тоже посмотрел на карту и тихо, но настойчиво произнес:
— Камчатка примыкает к нашим Курильским островам
Пратт примирительным тоном сказал:
— Все эти вопросы будут стоять на повестке дня будущей мирной конференции. Сейчас о них рано говорить. Сейчас надо думать о том, как избежать катастрофы на Тихом океане.
— Правильно! — согласился Номура. — Нам нельзя воевать ни в коем случае. Я буду прилагать все усилия, чтобы как-нибудь выйти из тупика. Я готов отдать жизнь за то, чтобы Америка и Япония… шли рука об руку, обеспечивая мир на Тихом океане… — Номура поднес мизинец к глазу и вытер слезу.
Пратт встал и положил ему руку на плечо:
— Надо непременно достигнуть компромисса, и в такой форме, которая обеспечивала бы сохранение престижа Японии в вопросе об эвакуации японских войск из Китая. Договориться в принципе, а насчет срока эвакуации можно выработать эластичную формулировку. Давайте думать в этом направлении. Только прошу иметь в виду, что наш разговор совершенно неофициальный, приватный… все останется между нами.
Номура встал с кресла и поклонился.
— И надо еще подумать, — сказал он, — в какой форме Америка сможет отменить ограничения американо-японской торговли. Обе стороны должны взаимно наметить соответствующие компенсации… чтобы создать предпосылки для принципиального соглашения относительно почвы для компромисса.
Вместо ответа Пратт сложил большой и указательный пальцы в виде буквы «о» и дернул подбородком — это означало: о'кэй. Он спустился с послом в лифте и проводил его до машины.
6 ноября
У Уайта заметно портился характер. Он стал раздражительным, разучился сдерживать себя, по малейшему поводу набрасывался на других, особенно доставалось Пейджу. И все из-за работы.
Ее было много, и надо было провертывать все сверхсрочно — начальство не любило ждать. Начальство не принимало никаких объяснений насчет того, что японцы, и особенно японский министр иностранных дел и послы, когда заходила речь о сугубо деликатных делах, прибегали к витиеватым оборотам, употребляя многоэтажные глагольные наращения, затуманивающие смысл текста.
Адмирал Номура к тому же любил прибегать к терминологии профессиональных борцов. А многие термины нельзя было найти ни в одном японо-английском или толковом словаре, даже у Такенобу и в «Котоба но идзуми», потому что составители этих словарей — почтенные филологи — были круглыми невеждами по части борьбы.
— Ну, вот опять… — Пейдж снял очки и растерянно заморгал подслеповатыми глазами. — «Нодо» — это шея, а «ва» — это петля, следовательно, «нодова» — петля на шее. Но что-то не получается.
Уайт шумно вздохнул:
— Надо по смыслу, по контексту. — Он повысил голос: — У тебя башка на плечах или что?
Пейдж виновато повел плечами:
— Номура пишет, что его «выталкивают из занятой им позиции с помощью нодова». Если на шее петля, то этого человека либо подвешивают, либо душат, но не выталкивают… Непонятно что-то.
После недолгого раздумья Уайт объяснил:
— Нодова — это такой прием, когда зажимают пальцами одной руки подбородок противника и отгибают ему голову назад, а другой рукой толкают в грудь и выставляют с арены.
Пейдж выругался и стал по очереди проклинать посла, японских борцов, Уилкинсона и Макколла, Т-бюро и тот день, когда решил изучать японский язык в Колумбийском университете, вместо того чтобы пойти на гомеопатический факультет Мичиганского университета. В заключение он проклял еще тот вечер, когда встретил Уайта на концерте и дал себя уговорить пойти в Т-бюро.
— Плавал бы себе на каком-нибудь кораблишке, дышал бы свежим морским воздухом и не видел бы этих чертовых телеграмм с проклятыми определительными предложениями длиной в несколько метров, потенциальными залогами и всякими аффиксами. — Пейдж ударил себя по голове: — Идиот!
А Уайт проклинал Федеральное бюро расследований. Недавно из Эф-Би-Ай поступили данные о том, что брат жены Шривера участвовал в испанской войне на стороне красных и сейчас работает в Коминтерне. Уилкинсон немедленно распорядился отстранить Шривера от «магии» и попросил военно-морскую контрразведку провести расследование — не попали ли секреты Т-бюро к американским коммунистам.
