Александр Маркьянов - Агония 4. Предчувствие беды

Тараки встал со своего места, молча прошелся по кабинету, перебирая четки, подошел к окну. Вот и настало новое время. Время новое, а методы решения проблем старые — пуля в спину, нож, удавка. Возможно, этот дворец, в котором раньше жил король — проклят и тот, кто правит из этого дворца страной обречен быть королем…

Тараки вернулся за стол.

— Если позиции Амина в органах госбезопасности так сильны — значит любой, кто прикажет его арестовать будет арестован сам.

— Да, это так. Но проблемы можно решать разными способами…

И вот тут Тараки сделал ошибку. Если бы он созвал как положено пленум ЦК НДПА — а в ЦК Амину не доверял никто, и решил бы проблему законным путем — скорее всего история Афганистана, да и не только Афганистана потекла по другому руслу. Но Тараки решил как и Амин играть тайно, несмотря на то, что бы генеральным секретарем партии и главой государства. В подковерных играх сильнее безусловно был Амин. И те, кто за ним стояли.

Нур Мухаммед Тараки, генеральный секретарь ЦК НДПА задумался, потом провел по лицу ладонями — привычный жест, оставшийся еще с тех времен, когда он пять раз в день совершал намаз…

— Можешь готовиться. Совсем скоро я выезжаю в Гавану, на конференцию неприсоединившихся государств. По пути заеду в Москву, встречусь с товарищем Брежневым. Перед отлетом — я дам тебе знать. До этого — не делайте ничего.

— Как вам будет угодно, учитель…

Тарун заметил, что Сарвари вышел из кабинета в гораздо более бодром и веселом настроении, чем вошел. Значит, разговор был важным — и закончился он успешно. И конечно он был записан. Тарун снова огляделся, снова выдвинул ящик стола и отключил магнитофон — пленки оставалось совсем мало, а встретиться для получения новой у него никак не выпадало время. Генеральный секретарь в последнее время работал допоздна. Но сегодня он скажется больным и передаст-таки пленки…

Кабул, Аэропорт

На сей раз летел как белый человек.

Как белый человек — это не в брюхе транспортного Ила или АНа — а на обычном аэрофлотовском ТУ-154, рейсом из Шереметьево в Кабул. Примерно треть самолета занимали такие же как я — возвращающиеся с отдыха, с лечения и по замене специалисты. Остальные две трети — афганцы, в основном молодежь, студенты, которые в массовом порядке ехали учиться в Союз. Молодой, еще неокрепшей революции нужны были подготовленные кадры…

Что берет с собой советский человек, когда едет в загранку, в развивающуюся страну. Нет не большую сумку, это когда в развитую — большие сумки, а в развивающуюся… Первым делом — это, конечно же водка. Куда без нее, родимой. Таможня пропускала по две бутылки в одних руках, но договориться было можно. Везли в основном "Пшеничную" и "Московскую — но кое у кого была и "Старка". Водку везли и те, кто не пил — потому что с ее помощью в совзагранучредждениях открывались любые двери и решались любые проблемы.

Второе что везли — это мелочевку. То, что в Союзе стоит копейки, даже не обращаешь внимание — купил и купил, за границей может стоить на порядок дороже, а что-то и вовсе — просто не купишь. В общем — пустым не ехал никто.

Не ехал никто и трезвым — особенно неприятно было то, что многие уже садились в самолет пьяными, а сразу после взлета — доставали и начинали добавлять. В основном гражданские — гражданских контрактов в Афганистане для СССР было все больше и больше — но и военные несильно отставали. Может, мои слова и покажутся кому то глупыми — но нажираясь в хлам на глазах у возвращающихся в страну молодых афганцев ты позоришь не только себя — ты позоришь и всю страну.

Сели сразу и мягко — с первого захода — кружить не пришлось. С высоты Кабул вообще выглядит изумительно — он расположен в горной котловине, и зрелище просто изумительное — горы, лепящиеся к ним дома, рассекающая надвое город река…

Сосед мой — пехотный майор, от которого разило пивом — не алкоголем, а именно пивом проснулся перед самой посадкой. Зевнув, уставился в иллюминатор

— Первый раз? — не отрывая взгляда, от медленно плывущих внизу гор спросил он

— Второй… — в разговор мне вступать не хотелось.

— А я третий уже… Эх, Афган, Афган… Куда распределяют?

— Пока не знаю…

— Ты вот что… — майор наклонился ко мне — если в Кабуле остаться не удастся, просись на север. Понял? Куда нибудь на север.

— А что так?

— Граница наша рядом. Понял?

— Понял… — протянул я — спасибо…

— Не за что…

Это что же такое творится, что у служивого люда такие мысли — далеко ли граница. Когда я отсюда уезжал таких мыслей ни у кого не было, точно

На трап я вышел одним из первых — просто у меня было меньше всего вещей, а с вещами протискиваться через узкие самолетные проходы между креслами… сами знаете. Если в Москве уже было пасмурно — то здесь по-прежнему солнце не только светило, но и грело, по-настоящему грело. Народ выходил из самолета, делился на группы — за кем-то прислали машину из посольства, кто-то на автобусе поедет, кто то — на частнике. Увидел майора, помахал ему — тот в ответ махнул рукой мне. Заметив старенький ПАЗ, направился к посольскому автобусу, пристроившись в хвост редкой цепочки людей.

Ни один из прилетевших — кроме меня — не заметил маленькой, но очень важной детали. Там, где была диспетчерская вышка, на высоте, за стеклами постоянно отсвечивал этакий солнечный зайчик, причем в одном и том же месте. Может, кто-нибудь и поверил бы, что это случайность — но не я. Кто-то целенаправленно отслеживал — кто прибывает в страну рейсами из Москвы…

Кабул, район Вазир-Акбархан

Место встречи было всегда одним и тем же. Чуть дальше посольства Великобритании — там улица делает такой удобный поворот, раздваивается на две, причем одна идет к отелю Интерконтиненталь, вторая же — к известному ресторану Баг-Е-Бала, в котором гуляла вся элита страны. Конечно, если бы они хотели скрыть свои встречи от АГСА — то не встречались бы в элитном квартале, где расположены все дипломатические представительства, а выбрали бы другое место. Но фокус то в том и был, что АГСА до этих встреч не было никакого дела.

Первым на место как всегда прибыл Тарун. Машину он не покупал — пользовался служебной черной Волгой — она полагалась ему по должности — но без водителя. Машину он остановил слева, въехав наполовину на тротуар — сигнал того, что все в порядке. Открыл окно, вращая хромированную ручку. Задумался…

Карьера Таруна складывалась еще при короле. Он был одним из тех офицеров, которых король посылал учиться военному делу у великого северного соседа — в Советский союз. Из СССР он привез диплом об окончании военного училища — с ним в армии продвигаться было легко потому что военных специалистов было мало, и русскую жену Наталью.

Тарун, за счет хитрости и полезности — теперь диплом подкреплялся и опытом — умудрился быть на коне и при короле и при Дауде, пригодился он и после Саурской революции — поняв куда идет дело, он вступил в НДПА. Вообще то, по логике вещей он должен был относиться к парчамистам — представителям более образованных и менее радикальных слоев афганского общества. Но так получилось, что вступил он в Хальк — и принимал его туда лично Хафизулла Амин. Он же был его путеводной звездой — всегда и во всем Тарун придерживался своего учителя. И не прогадывал сразу после того, как НДПА в результате Саурской революции пришла к власти, Амину удалось продвинуть своего ученика на один из ключевых постов — начальника Царандоя, народной милиции. Даже после того скандального инцидента с гибелью посла в гостинице Амин снова помог — поставил не куда-нибудь, а в адъютанты самого товарища Тараки, генерального секретаря партии. Правда и условия поставил…

Но нельзя сказать, что Тарун, равно как и многие другие поддерживали Амина исключительно из-за карьерных или денежных соображений. Восток уважает силу и коварство и жестоко наказывает за слабость, даже мимолетную. Тараки был слаб духом, он даже жестокость проявлял половинчатую. Если бы он, например, приказал схватить и расстрелять Бабрака Кармаля — это бы все поняли. А он — просто отправил его и его сторонников послами в разные страны. Это поступок государственного деятеля? Это поступок труса! А вот за Амином видели именно силу — силу, коварство, бешеную работоспособность — и считали что именно то, что нужно Афганистану — это Амин. Не все тогда было просто и описывать Тараки в белых красках, а Амина в черных нельзя…

Тарун нащупал кассеты. Их было много, больше трех десятков. У генерального секретаря постоянно был народ и Тарун как адъютант и секретарь не только решал — пускать их в кабинет или нет, но и — писать разговор Тараки с посетителем или нет. Если писать все подряд — не хватит никаких кассет. Поэтому писалось только то, что представляло интерес — разговоры с советскими представителями (на этом посланник Амина, имевший дело с Таруном настаивал особо, Амина очень интересовала реальная позиция Советского Союза), разговоры с "твердой четверкой" — министром обороны Мухаммедом Асламом Ватанджаром, министром по делам границ Шир Джаном Маздурьяром, министром связи Саидом Мухаммедом Гулябзоем, министром безопасности Асадулло Сарвари. Остальные разговоры писались выборочно, на усмотрение Таруна. Сайед знал, что учитель помнит о нем.