Хаджи-Мурат Мугуев - Кукла госпожи Барк
– Ни за что!.. Можете быть в этом уверены…
– Вы еще не раз покаетесь в этом! – тоже по-русски ответил ей маленький человек, и в его глазах появилась такая злоба, что я подошел к даме и сказал:
– Извините, может быть я понадоблюсь вам?
То, что я говорю по-русски и слышал их разговор, неприятно поразило обоих, особенно обеспокоило даму. Она сейчас же овладела собой и, улыбнувшись, сказала:
– Даже очень… Я поссорилась с мужем и попрошу вас проводить меня к вокзалу.
Человек в шлеме ухмыльнулся и пошел к отелю.
– Вы русский? – спросила дама.
Я сказал, что я осетин, с Кавказа, что работаю шофером в «Ирантрансе».
– Вы знаете персидский язык? – спросила она.
– Да.
– А английский?
– Нет… только «сенк-ю» да «виски», – сказал я, и дама засмеялась.
– Знаете что, я передумала… Спасибо, что вы так мужественно предложили мне свою помощь, но муж всегда муж, и мне надо помириться с ним. Благодарю вас… – и очень ласково сказала: – А вы видели меня когда-либо раньше?
И тут что-то удержало готовые слететь с языка слова: «Да, в Тегеране».
Я ясно увидел быстрый, настороженный, внимательный взгляд, так не гармонировавший с ее ласковым тоном и улыбающимся лицом.
– Нет, никогда, мадам, – сказал я.
– И немудрено. Я только вчера приехала сюда из Адена и сегодня впервые еду в Тегеран.
Она кивнула головой и быстро направилась в отель.
Я пошел обратно к порту, думая, как верно предупреждали меня опытные, бывалые товарищи о том, что за границей надо держать глаз и ухо востро и никому не доверять.
Эту самую женщину, красивую, нарядную и важную, я и раньше встречал в Тегеране по крайней мере раз десять – двенадцать.
Через день я выехал обратно в Тегеран, а позднее узнал, что она уже второй год живет в Иране, часто ездит в Пехлеви, Мешед и Багдад. Пишет книги, мужа не имеет, любит ездить верхом, хорошо стреляет из пистолета и иногда на три-четыре месяца исчезает из Ирана. Увидя ее на базаре, разговаривающей с вами, я спрятался в толпу, чтобы она не узнала меня.
– Благодарю вас, – сказал я, записывая последние слова сержанта.
Дни проходят в постоянных заседаниях смешанной Союзной комиссии, на которых довольно быстро были согласованы наши общие действия по эксплуатации железной дороги, мы договорились о разграничении функций союзного контроля на общих участках пути, об охране транспортных грузов и о непосредственной материальной и моральной ответственности за грузы той части Союзной комиссии, на участке которой произойдет гибель груза.
Этот пункт был наиболее важен для нас. Расписка в получении и заприходовании давалась американскому управлению снабжения лишь после того, как грузы приходили в нашу зону. Это предложение было весьма неохотно встречено представителем американской стороны генералом Чейзом.
– Но ведь до сих пор все это оформлялось в Бендер-Шахпуре на Персидском заливе. Зачем же менять установленную структуру деловых операций? Оставим это по-старому, как и было. Вы принимайте прямо с пароходов грузы и отправляйте их по Трансиранской дороге и на грузовых машинах по шоссейным путям, нам же давайте лишь расписки в получении грузов.
– Нет, господин генерал, теперь, когда три зоны уже точно определены, лучшим и наиболее удобным для всех нас видом доставки станет именно такой порядок, когда грузы, дойдя до нашей зоны, будут приниматься на ней нашими приемщиками.
– Но зачем же эта лишняя надстройка? Она только задерживает доставку? – развел руками Чейз. – Ведь мы охотно идем на то, чтобы ваши солдаты охраняли грузы от Персидского залива и до самого Каспия.
– К сожалению, ничего сделать не могу. Вопрос этот нами согласован с командованием, и грузы мы будем принимать только на территории нашей зоны.
– Как хотите! Нам важно передать их, а когда они дойдут до русских, это уже дело самих русских.
Английский бригадный генерал Стоун, не вмешиваясь в нашу беседу, прослушал нас и затем также молча подписал соглашение о зональной доставке грузов.
Дежурный офицер принес авиапочту, адресованную нам. Я вскрыл один, затем другой пакеты. Это были дополнения к той работе, которую вели мы. Я вскрыл третий конверт. Это оказалось письмо от Аркатова, даже не письмо, а целое послание с подробным и точным рассказом о том, что произошло после нашего отъезда с фронта.
Привожу его целиком:
«Здравствуйте, дорогие начальники, товарищ генерал и товарищ полковник.
Вот уже 22 дня прошло с того момента, как вы покинули нас. Где вы и что делаете, мы, конечно, не знаем, но уверены, что и на новом поприще не забываете тех, кто с уважением вспоминает вас. Не подумайте, пожалуйста, что пишу это в порядке подхалимажа, нет, незачем это, да и не такие мы люди, чтобы курить друг другу фимиам. Но долгая совместная работа научила нас тому методу работы, который называется советским стилем, а ваши личные качества облегчали и скрашивали нам, работникам отдела, трудную, суровую и подчас непосильную работу. Вот за это мы уважаем и помним вас. А теперь, чтоб больше никогда не писать об этом, скажу от имени оставшихся товарищей, что именно они уполномочили и просили меня начать деловое письмо этими, хотя и частными, но искренними правдивыми строками.
Адреса вашего не знаю и посылаю на полевую почту Центра, откуда и перешлют мое письмо.
Итак, возвращаюсь к делу о «привидениях», как обещал при расставании.
Через день после вашего отъезда меня вызвали в штаб польской дивизии, где работники особого отдела сказали, что этой ночью младший капрал Юльский исчез из части. Второй же, шофер, рядовой Ян Кружельник, опрошенный работниками отдела, показал, что несколько дней назад его приятель, тоже шофер, Тадеуш Юльский, сказал ему, что он «спутался с одной врачихой», что она смертельно надоела ему и что капрал не знает, как избавиться от нее… Она то угрожает донести, что он тайный андерсовец, то говорит, что покончит жизнь самоубийством или убьет его и себя. Кружельник, по его словам, хорошо относившийся к Юльскому, пожалел товарища и посоветовал ему перевестись в другую часть. Юльский поблагодарил его за участие, а через два дня сказал, что врачиха снова устроила ему скандал и грозила покончить с собой.
«Я, – рассказывает Кружельник, – даже сказал: «болтает, берет тебя на испуг».
Но однажды к Кружельнику пришел перепуганный, весь бледный Юльский и шепотом сказал, что врачиха отравилась, лежит мертвая и что надо как-нибудь замести следы. Он же предложил: «Когда двинемся колонной, я выброшу ее из машины, ты будешь ехать за мной, постарайся прикрыть машиной мои действия».
Кружельник, сочувствуя приятелю, согласился. Кружельник уверяет, что не знал умершей и даже не видел ее трупа.
Условным сигналом, что труп сброшен, у них по договоренности были два резких коротких гудка и включение заднего света. Что было дальше, он не знает. Деньги у Юльского водились и довольно большие. Никто на это не обращал особого внимания так как знали, что у него был состоятельный отец, работавший в богатой английской фирме.
О своих политических симпатиях Юльский никогда не распространялся, очень хвалил англичан и всегда ругал немцев. К Советской России ни любви, ни злобы не проявлял.
Как видите, товарищ генерал, особенно ценного в показаниях шофера Кружельника не было, и я решил сам произвести допрос. Он сразу же не понравился мне, хотя следователь не должен поддаваться внешним впечатлениям и настроениям минуты. Был вежлив, спокоен, без намека на лесть. Держался он независимо и свободно – так, словно беседовал со своим старым знакомым. Отвечал толково и ясно, смотрел прямо в глаза. Все, что он говорил, было логично и обстоятельно, и все-таки во мне росло недоверие и неприязнь к нему.
– Откуда вы родом?
– Из Варшавы. Я жил там до тех пор, пока не призвали в армию.
– Женаты?
– Нет!.. Была мать. Умерла за год до войны. Есть или, вернее, была сестра, моложе меня. Когда началась война, она еще училась. Слышал, будто бы жива… бежала от немцев, но не знаю, правда ли.
– Почему вы отказались от армии Андерса?
– Раздумал… сначала хотел уйти, а потом решил остаться… Не все ли равно, где воевать с немцами, лишь бы воевать, к тому же отсюда ближе к Варшаве.
– Вы в Куйбышеве познакомились с Юльским?
Кружельник глянул на меня, помолчал, подумал и сказал:
– Нет, раньше. В Куйбышеве мы просто встретились… случайно…
– Где?
– В казарме. И он и я попали в одну и ту же формировавшуюся часть. Потом меня, как шофера, перевели в автобазу, а Юльского…
– А Юльского? – переспросил я.
– …взяли ненадолго вторым шофером к генералу Андерсу. Он хороший механик, знает языки, воспитанный человек. Иногда даже заменял переводчика при беседах офицеров с английскими чиновниками из посольства.
– Почему же такой приближенный к Андерсу, нужный и полезный человек вдруг отказался уйти с Андерсом?
