Николай Лузан - Фантом
— С Украиной понятно — там нас нет, зато церэушники чувствуют себя как дома! А вот какие секреты, вам, Анатолий Алексеевич, лучше знать, — резонно заметил Кузьмин.
Сердюк и Писаренко обменялись быстрыми взглядами. Это был справедливый упрек. За их спинами были пять лет учебы в высших ракетных училищах Ростова и Перми, а потом армейская служба в боевых дивизиях РВСН на Урале. Не обижаясь на колкий выпад, Сердюк признал:
— Николай Александрович, тут ты прав, поэтому, если плясать от печки — секретов, то надо ориентироваться на тот круг лиц, кому известна мощность боевых блоков.
— Он станет еще уже, если отталкиваться от математического алгоритма их траектории. О нем знает не больше десяти, максимум пятнадцати человек! — еще дальше пошел Писаренко.
— Молодец, Василий Григорьевич! — похвалил Градов.
— В таком случае придется расширить перечень объектов и включить в него 4-й НИИ и Академию Петра Великого, — напомнил Сердюк.
— А Киев? Почему все-таки Инициативник выбрал Киев? — снова задался этим вопросом Кузьмин.
— Ну, не в Минск же ему ехать, где церэушников Батька по стойке «Смирно!» строит! — с улыбкой заметил Писаренко.
— Я, кажется, знаю?! — оживился Сердюк и, обращаясь к Градову, спросил: — Георгий Александрович, не напоминает ли вам эта ситуация дело над оренбургским Инициативником?
— Дудником?! — произнес тот, и через мгновение его лицо просветлело.
Семь лет назад друзья из Службы национальной безопасности Украины, с которыми еще в советской контрразведке был «съеден не один пуд соли», помогли в изобличении предателя. Они сообщили о попытке Инициативника продать резидентуре ЦРУ в Киеве важные секретные сведения по ракетным комплексам, стоявшим на вооружении Оренбургской ракетной армии. Вскоре оперативная группа Сердюка установила его, им оказался старший инструктор штаба армии майор Дудник.
«Дудник?! Дудник», — повторил про себя Градов. В его глазах блеснул задорный огонек, и он спросил:
— Анатолий Алексеевич, ты хочешь сказать, что у «нашего» изменника родня в Киеве?!
— Утверждать не берусь, но то, что на Украине, так это точно! — подтвердил Сердюк.
— В таком случае в нашем уравнении одним неизвестным становится меньше! — оживился Градов.
— Георгий Александрович, а не получится, как в известной украинской истории: в огороде — бузина, а в Киеве — дядька! — усомнился Писаренко.
— Василий Григорьевич, нам такая история не подходит! Этого Гастролера, кровь из носа, мы должны взять пока он не сдал секреты!
— Гастролер? А что, хорошая кличка для дела! С такой он долго не попляшет, — бодро заявил Кузьмин.
— Хорошей, Николай Александрович, она станет, когда предателя в тюрьму посадим! — не поддержал его тона Градов и, заканчивая совещание, распорядился: — В дальнейшей проверке подозреваемых основное внимание сосредоточить на тех, кто связан с Украиной!
— Все ясно, Георгий Александрович, будем искать! — ответил за всех Сердюк, и офицеры дружно потянулись на выход.
На выходе из приемной Кузьмина перехватили ветераны его отдела. Когда-то еще «зеленым» лейтенантом под их началом он начинал службу в управлении особых отделов в Группе советских войск в Германии. С тех пор они почти не изменились, их энергия и задор по-прежнему били через край, и Кузьмину не удалось выскользнуть из дружеских объятий. Его блестящий глянцем, бритый затылок затерялся за широкими спинами ветеранов.
Писаренко с грустью посмотрел вслед — предпраздничный дух уже витал по коридорам, и побрел к Сердюку составлять план розыска. Его кабинет располагался на седьмом этаже и отличался от остальных не столько своими размерами, сколько необычной обстановкой. Одна из его стен напоминала музей ракетно-космической техники. Макеты ракет, пусковых установок, начиная от первых королевских и заканчивая последними образцами, выстроились грозными батареями на полках. Противоположную стену занимала фотогалерея из известных в стране лиц.
Бесстрастное время, друзья и сослуживцы запечатлели на черно-белых и цветных снимках тридцать пять лет службы и жизни Анатолия Сердюка.
Русоволосый рослый лейтенант с серьезным лицом и строгим взглядом светло-карих глаз, в глубине которых таилась лукавинка, в выгоревшем «пэша» и запыленных «хромочах» с подножки «Урала» кому-то энергично махал рукой. За его спиной сплошной стеной стоял дремучий лес, а вдалеке, над верхушками елей и берез, угадывалась густая паутина антенн боевой стартовой позиции.
На другой фотографии широкоплечий, уже заматеревший здоровяк, широко улыбаясь, изо всех сил упирался в песчаный степной берег и тащил из воды отчаянно трепыхавшегося, чуть больше пальца окунька. Рядом с ним, с подсаком в руках, суетился жилистый с колючим ежиком смоляных волос рыбак. В нем без труда можно было узнать нынешнего слегка раздобревшего полковника Писаренко. Прошедшие годы обильно усыпали сединой голову Василия, согнали со щек юношеский румянец и заставили слегка потускнеть когда-то темные, как переспелые ягоды оренбургской смородины, глаза.
Замыкал этот фоторяд большой цветной снимок: на нем внушительный генерал-майор в окружении инженеров и военных наблюдал со смотровой площадки за стартом ракеты. Власть и ответственность за долгие годы службы наложили на Сердюка свой отпечаток. В строгом прищуре глаз и затвердевшем подбородке читались воля и решительность. В крепко стоявших на бетонке ногах и широком размахе плеч чувствовались уверенность в себе и основательность в решениях.
Писаренко пробежался взглядом по фотографиям, остановился на той, где объектив запечатлел их с Сердюком на рыбалке, и с грустью произнес:
— Было же время, Анатолий Алексеевич, хорошую рыбу ловили, а сейчас приходится разных гадов!
— Поймаем, куда денется! — с ожесточением ответил тот, открыл сейф и достал из него папки с оперативными наработками, полученными за последнее время на ряд офицеров штаба РВСН, 2-го НИИ и Академии Петра Великого.
Приступить к их изучению им не удалось. Зазвонил городской телефон. Сердюк поднял трубку, в ней раздался надтреснутый, с придыханием, но еще бодрый голос. Его лицо смягчилось, и в интонациях зазвучали непривычно теплые нотки:
— Спасибо, Виктор Григорьевич! Взаимно! — благодарил он собеседника.
— Как поживаете?..
— Ничего, все будет нормально!..
— Об этом не может быть и речи…
— Поможем…
— Завтра пришлю ребят…
— Ну что вы!..
— Если не мы, то кто?….
— Служба?
— Служба нормально! Не скучаем.
Писаренко догадался: разговор шел с генералом Тарасовым. В семидесятых годах под его началом в Особом отделе по Оренбургской ракетной армии он вместе с Сердюком осваивал азы контрразведки, а затем овладевал непростым искусством оперативной разработки и анализа, в которых Виктору Григорьевичу трудно было найти равного. Но главное, чему они и десятки других, пришедших из войск в Особый отдел, армейских офицеров научились у ветерана-фронтовика, так это его преданности делу.
И потом, в «смутные» девяностые, когда контрразведку не лягал разве что ленивый, они не кинулись за длинным рублем в мутные воды разрухи, в которых вовсю шуровали и набивали себе карманы «капустой» бритые затылки и лощеные с волчьей хваткой «прорабы перестройки». Стойко выдержав испытания, обрушившиеся на контрразведку, безденежье, Сердюк, Писаренко, Кузьмин и Градов и с ними тысячи других сотрудников продолжали упорно делать то дело, которому отдали всех себя генерал Виктор Тарасов и ветераны контрразведчики.
Писаренко ерзал на стуле и порывался к телефону. Сердюк не стал больше испытывать его терпение и, заканчивая беседу, предложил:
— Виктор Григорьевич, я думаю, вам будет приятно услышать вашего самого беспокойного и неугомонного ученика Васю Писаренко.
— Одну минуту…
— Спасибо! Взаимно, и вам всего доброго! — попрощался Сердюк и пододвинул телефон к Писаренко.
Он взял трубку, и его энергичный, бодрый голос зазвучал не только в кабинете, а и в приемной. Несколько минут шел этот согревающий взаимным теплом разговор ученика с учителем, и когда он закончился, Сердюк отключил все телефоны и вместе с Писаренко взялся за изучение оперативных материалов. К концу дня им удалось выжать из них все, что могло иметь отношение к поиску Инициативника, и на экране дисплея компьютера в хитросплетении кружков и стрел появилась схема.
— Осталось одно, чтобы она заработала, — последний раз щелкнув «мышкой», устало произнес Писаренко.
— Не совсем, — возразил Сердюк.
— А что еще?
— С безымянным делом, сам знаешь, кроме маяты, ничего не будет.
— Это точно! Как говориться, как назовешь, так и поплывет, — вспомнил Писаренко.
