Максим Теплый - Остров Сердце
Все это с невероятной скоростью прокрутилось в голове Беркаса. Паренек, по-прежнему улыбаясь, сделал еще несколько шагов вперед.
– Тебе чего, Вовик? – безмятежно спросила Вера. – Что это у тебя?
– Граната! – ответил мальчишка и сделал еще шаг. Говорил он вроде бы правильно, но все же не так, как должен говорить мальчик четырнадцати лет от роду. А ему было именно столько. Букву "р" он произносил нечетко, получалось что-то вроде "гданата".
– Какая граната, Вова? – улыбаясь, переспросила Вера.
– Настоящая! – с гордостью ответил мальчик. У него вышло "настоячая". – Ему! – он кивнул на Каленина.
Вова подходил все ближе, и теперь Каленин окончательно понял, что боек запала удерживает только рукоятка, зажатая в ладони мальчугана.
Пару месяцев назад при виде человека с боевой гранатой Каленин бы растерялся. Страх парализовал бы его…
Но после майских событий Беркас Каленин стал совсем другим. Смерть дважды подошла к нему в упор, и теперь он доподлинно знал, как она выглядит и как это бывает, когда проживаешь каждую секунду, как последнюю. Он явственно помнил вселенское чувство страха, которое охватило его в те жуткие мгновения. Страх обессиливал тело, сжигал мозг, заставляя забыть обо всем, кроме неизбежно надвигающейся гибели.
Особенно страшно было слышать, как веселые боевики Дибаева обсуждали прямо при нем, как будут его убивать. Они говорили о его предстоящей смерти так обыденно, будто обсуждали ход предстоящего футбольного матча, который собираются посмотреть вечерком в кругу любимых домочадцев. Но он выжил…
Мгновенно оценив ситуацию, Каленин словно взлетел и бросился навстречу пацану. Через долю секунды он уже лежал на песке, а его ладони крепко сжимали мальчишеский кулачок, из которого по-прежнему торчал кончик запала.
Мальчишка вскрикнул, следом завопила Верка – то ли от страха, то ли от неожиданности. Каленин рявкнул, перекрывая их голоса:
– В часовню, быстро! Ну!!!
Верка застыла, как завороженная. Тогда Каленин совсем тихо сказал на ухо перепуганному мальчугану:
– Володя! Будь умницей, отдай мне эту штуку. Давай, разожми кулачок, но только вместе со мной. Вот смотри: я беру вместо тебя эту железочку… – Каленин побелевшими пальцами перехватил скобу, -… теперь ты, давай убирай свои пальчики…
Неожиданно мальчишка громко заплакал и, разжав кулак, стал утирать слезы.
– Больно! – хныкал он. – Ты Вове больно сделал! Плохой! Уходи…
Тут, наконец, пришла в себя Вера. Она схватила мальчика и решительно потащила его внутрь часовни.
– Не высовывайтесь! – успел крикнуть ей вслед Каленин и медленно поднялся с земли. Последний раз он держал в руках такую штуку во время занятий на военной кафедре в университете. Хорошо, что навыки обращения с оружием не забылись…
Беркас медленно шел с зажатой в руке гранатой на другой конец кладбища. Там, за оградой, глубокий овраг, куда десятилетиями сваливали прогнившие кресты, ржавые каркасы венков и прочий кладбищенский мусор. Он помнил это с юности, когда с дедом Георгием приезжал из Москвы навестить могилки островной родни. Тут была похоронена и его бабушка Нюра, которая померла в Москве, но Георгий привез ее на остров и себя наказал потом схоронить тут же.
Уже тогда Беркас подивился странности человеческой натуры. Вот кладбище, сосновая роща, чистейший песок. Вечность… И тут же вонючая свалка, куда, всплакнув над могилкой и опростав бутылочку водки, посетители сваливали все, что оставалось после их визита или образовывалось в результате иной кладбищенской жизнедеятельности.
За сто с лишним лет овраг почти заполнился, хотя был велик и весьма глубок. Каленин подошел к самому краю и крикнул что было силы:
– Э-э-й!!! Есть кто?!
Эхо гулко стукнулось в роще и тут же вернулось.
– Эй! – снова крикнул Беркас. – Отзовись!
– В-в-вись! – спружинило эхо.
"Ну, ладно! – подумал Каленин, чувствуя, что весь покрыт липким потом. – Надо бросать. А то руку уже не чувствую… Вроде, никого…"
Он высмотрел в куче мусора ложбинку, которая круто вела вниз и терялась где-то в глубине свалки, резко выдохнул и катнул гранату по выбранному маршруту. Послышался щелчок: это сработала боевая пружина взрывателя. Каленин бросился на землю, обхватив голову руками. Он понимал, что осколки его не достанут, но мусор мог точно накрыть.
Пять секунд… десять… минута. Взрыва не было. Каленин осторожно поднялся.
"Все-таки учебная! – с облегчением подумал он. – Ну, пацан! Сейчас разберемся, где ты ее раздобыл…"
Он развернулся и двинулся было назад, к часовне, как вдруг за его спиной гулко ухнуло. Потом, с задержкой на долю секунды, мусорная куча тяжко вздохнула, вспухла и выплюнула из себя фонтан всякой гадости, которая посыпалась на Каленина, причем больно ударила его по затылку.
В усадьбе, куда они с Веркой притащили упирающегося пацана, ничего толком объяснить не смогли. Дети были на каникулах. Человек десять забрали родители. А все прочие остались на все лето на острове. В школе их кормили, привлекали к работе на школьном огороде, вывозили на "большую землю" собирать помидоры. Были еще мероприятия, организованные школьными воспитателями, чтобы дети были заняты. К примеру, чуть ли не каждую неделю приходил участковый и объяснял детям, что бить стекла и купаться без разрешения вредно для детского организма.
Но в основном дети были предоставлены самим себе и слонялись по острову. К ним привыкли и воспринимали как неотъемлемую часть островного образа жизни. Может быть, поэтому никаких ЧП с детьми не происходило, поскольку жители их привечали, жалели и подкармливали.
Директор интерната, статная женщина с миловидным лицом и суровыми манерами, смотрела на гостей неприветливо.
– Где взял?! – рыкнула она глубоким басом и тряхнула мальчугана так, что у того тут же налились слезами глаза. Всем присутствующим стало ясно, что с директрисой шутки плохи.
Потом вскинула почти на темя очки, которые мешали ей трясти пацана, и отрезала:
– Не скажешь, пойдешь к Егорычу!
– Не надо к Егорычу! – захныкал мальчик. – Боюсь! Там темно!
– Перестаньте ребенка трясти, – обратился Каленин к директрисе. – Он от страха ничего не скажет. Егорычем пугаете…
– Уж как-нибудь… без посторонних! Я здесь третий десяток работаю и прекрасно знаю, как с детьми разговаривать…
В дверь заглянул мрачного вида пожилой мужик с помятым лицом, при виде которого мальчуган сразу юркнул за спину грозной директрисы.
– Ираида Хасбулатовна! Ты какой день мне обещашь деньги дать? А? Пожар ить будет!
По комнате сразу поплыл стойкий перегар, смешанный с запахом дешевого табака.
– Уйди, Егорыч, с глаз долой! Потом!… Видишь, я занята!…Сторож наш! – пояснила она, когда мужик скрылся. – Дети его, как огня, боятся… Ладно, Вова, не пойдешь к Егорычу.
Мальчик выглянул из-за широкой спины Ираиды и неожиданно признался:
– Дядя дал! Гданату!
– Какой дядя? – насторожился Каленин.
– Вздослый! – сопя, пояснил мальчик.
По словам Вовика, незнакомый дядя подошел к нему, дал пятьдесят рублей и завел на кладбище. Там издали показал Каленина и попросил отнести гранату ему. И велел руку не разжимать, пока "этот дядя" – он показал на Беркаса – "не заберет "гданату".
– Фантазирует! – уверенно отозвалась на рассказ мальчугана Ираида Хасбулатовна. – Тут на острове новый человек как на рентгене. И кому это вообще нужно? Гранату пацану давать, на вас указывать!? Глупости! – подвела она черту. – Володенька, ты про дядю придумал? Да? Ты гранату нашел, скажи?
Мальчуган взглянул исподлобья на дверь, в которой недавно исчез Егорыч, и неожиданно подтвердил:
– Нашел…
– Вот! – обрадовалась Ираида Хасбулатовна, поправляя очки, упорно падавшие на нос. – Где?
– Там! – всхлипнул Вова, указывая в окно. – На пристани.
– Вот видите! – твердо сказала Беркасу женщина. – И не надо вам никуда ходить. Вы со своей столичной пропиской заявите куда следует про гранату, будет нам разбор полетов… Приедут из Астрахани, милиция, инспектора всякие из управления… Финансирование урежут. А мы и так детей кормим на двенадцать рублей в день. Картошку вон сажаем, патиссоны…
Беркас промолчал.
Приободрившись, директриса глянула на него с хитрецой:
– Взрыва же никто не слышал. Может, и не было гранаты? Газ какой-нибудь. Болотный, к примеру. Или, может, почудилось вам? А, товарищ из Москвы?
– Была гданата! – неожиданно вмешался мальчуган. – Настоящая!
Директриса всплеснула руками, хотела что-то сказать, но вместо этого прижала мальчугана к груди и погладила по вихрастой голове. Потом отработанным движениями поправила выбившуюся из штанов футболку и что-то шепнула пареньку на ухо. Из складок ее черного старомодного платья, никак не вязавшегося с жарой ни цветом, ни фасоном, неожиданно возникло огромное яблоко, которое она, согласно принятому в деревне обряду, потерла о рукав, внимательно оглядела, словно пытаясь разглядеть на нем то ли грязь, то ли микробов, и, удовлетворившись увиденным, протянула яблоко мальчику. Тот заулыбался и благодарно потерся носом о ее ладонь.
