Юрий Рогоза - Убить Юлю II

И все равно... Все равно я меньше всего хочу увидеть в утренних новостях такую знакомую золотистую косу, залитую кровью...

Косы уже не было.

Несколько минут назад объект распустила ее несколькими ловкими движениями и с пришедшим Татариновым разговаривала уже иная – непохожая на себя, трибунно-телевизионную – Юля. 

Офицер снова бросил в рот большой кусок шоколада, запил водой из пластиковой бутылки. Медленно подступающая усталость снова улетучилась, тело налилось молодой упругостью, припавший к прицелу глаз фиксировал происходящее остро, до мелочей…

«Слушать» Татаринова было трудно – спрятанные в кольцо бородки кривые губы почти не шевелились, а лишь едва заметно меняли угол кривизны. Конечно, никакая это была не «школа», просто некоторые люди от рождения говорят без интонаций, с мутной иезуитской приглушенностью, за которой прячется желание когда-нибудь замогильно взреветь над покоренным миром с очередного броневика.

Но офицер справился, лишь чуть напряженнее, чем раньше, припал к окуляру прицела… 

- Они сегодня опять мне звонили.

- Кто – они? Да говори спокойно, здесь не слушают, в обед проверяли…

- Утром – Даманский. А в пять часов – они оба, он и Ерофеев.

- И что?

- Ну как – что?.. Все то же. 

- Деньги назад требуют? Мы же им часть вернули… Скажи, пусть подождут немного…

- Тут все не так просто. Они не просто деньги назад требуют. Грозят, что…

- Ну, это понятно… Скажи, а ты уверен, что расписка действительно у них?

- У них. Они мне копию по факсу прислали.

- Вот идиоты!.. Никто не видел?

- Нет, конечно.

- Она с тобой? Дай посмотреть… Очень плохая бумага…

- Да. Плохая.

- А что можно сделать?

- Я работаю в этом направлении. Лишь бы они ее раньше не опубликовали. 

- А что, могут?

- Не знаю. Вообще-то, они на нерве… Не знаю… Но мы работаем…

- Нужно электорат готовить. Слышишь? Срочно готовить.

- В каком смысле? Мы и так готовим – избирательная кампания будет непростой, с использованием грязных технологий, и так далее…

- Мало. Еще что-то нужно.

- Что именно?

- Пока не знаю… Слушай, а кто на них может повлиять? Нет, ну какая бумага… Как это я так расслабилась?..

- Ну, тогда совсем другая ситуация была. Все в эйфории… 

- Больше никогда так нельзя расслабляться. Слышишь?

- А я не расслабляюсь.

- А Каравайский с ними не может поговорить? Хорошо бы все уладить сразу, по-хорошему.

- По-хорошему уже не получится. Но я что-нибудь придумаю, не волнуйся так…

- Дай мне еще раз глянуть. Безумие… И главное – деньги – то никакие!.. Нужно решить этот вопрос. Слышишь, обязательно!..

- Я же сказал – я работаю по этому вопросу…

- И подготовить электорат! Это очень важно!..

- Я понял.

- Может, позвонить им сейчас?..

- Я бы не стал. Только хуже сделаем…

Оптика у офицера на пыльном чердаке была прекрасной. Но не настолько, чтобы навести фокус на текст загадочной «бумаги». А если бы он все же сумел сделать это, то увидел бы обычную, собственноручно написанную на белом листе расписку (такую в конце 90-х называли «бандитской»), в которой объект его наблюдения «ЮВТ» в обмен на полученные 10 миллионов долларов США обязалась предоставить олигархам Даманскому и Ерофееву (или людям на их усмотрение) ряд директорских постов крупных государственных предприятий и несколько ключевых должностей в Службе Безпеки Украины.

Как настоящий профессионал, офицер не мучил себя ненужными вопросами, ответы на которые ему не полагалось знать по характеру службы. Он лишь попутно отметил, какой пугающей свинцовой решимостью наполнилось худощавое, как у узника, лицо Юли и подумал – прав Виктор Семенович, нужно по-любому дочку в Лондон на учебу отправлять. Хрен его знает, что здесь в ближайшие пять лет будет…

Наверное, я ехал все-таки слишком быстро…

Во всяком случае, за магазином «Спортмастер», прямо напротив моего родного небоскреба, полосато вспыхнул жезл ГАИшника. Я, конечно, уже успел пролететь мимо, но законопослушно, хотя и с наглой лихостью, развернулся, выбросив вперед заднее колесо (два месяца учился!..), с ревом пролетел назад, проделал тот же трюк, замер, как вкопанный, прямо рядом с владельцем волшебной полосатой палочки, снял шлем, вынул из внутреннего кармана тонкую, как паспорт, корочку с документами. Ю за моей спиной молчал. То ли ангелы-хранители бессильны против дорожных инспекторов, то ли ему просто было интересно, что будет дальше, я так и не понял…

ГАИшник был молодой, подтянутый, смазано козырнул, абсолютно неразборчиво пробормотав фамилию и звание (наивная уловка, для пацанов, но они зачем-то продолжают ее упорно отрабатывать), взял документы, отошел к патрульной машине – та тускло поблескивала, притаившись в засаде около Круглой Башни…

Я, как ни странно, нормально к ним отношусь, к ГАИшникам. Даже почти никогда не показываю им те самые «важные бумажки», о которых уже говорил. Разве что совсем редко, когда очень спешу.

Да и чего к ним плохо относиться? Простые сельские хлопцы, которых переодели в форму и разрешили останавливать машины наглых киевлян. У них и прав-то всего ничего. И останавливать без причины они не должны (- А что, в стране комендантский час? – прикалываюсь я иногда), и аптечки проверять полномочий не имеют – те проверяются раз в два года, при прохождении техосмотра, и наличие огнетушителей, да и вообще… Грустнеют инспектора, когда видят, что я полностью «в курсе», да к тому же трезвый (я почти не пью, не люблю это состояние). 

Но в целом, нормальные они ребята, не хуже и не лучше других. Да и в руководстве у них большинство – правильные мужчины (Юрия Александровича Догаева так до сих пор с любовью вспоминаю, Царство ему Небесное, хороший был дядька!). Уроды попадаются, конечно, но редко, да и где их нет… Платить бы им нужно много, как и всем людям Украины, а за взятки – сажать. Вот только при таком правильном раскладе не с них начинать нужно, они в очереди будут не первыми и даже не двадцатыми…

В салоне затаившейся патрульной машины зажегся тусклый свет, стали видны силуэты в фуражках, и это мне навеяло…

- Ю, слушай, а почему ты о Душко ничего не говоришь? Он, как ни крути, пока еще министр…

- Да ладно тебе, – равнодушно отозвался ангел. – Какой министр… Так, обычный мужик. Только ума небольшого…

Мне даже весело стало.

- А вокруг него – сплошные Биллы и Гейтсы!.. 

- Не в этом дело. Те бобры в пиджаках, может, «Муму» в школе и не дочитали, но в шашки на деньги с ними играть – себе дороже! А Вася… Сбился он со своего пути, короче. А это штука хреновая… Да что я тебе рассказываю, сам же помнишь, как тебя колбасило, пока назад на тропу не выбрался?!

- Помню.

- Вот. Но выбрался же! Даже у тебя ума хватило…

Я как раз собирался нахамить в ответ, но Ю уже применил свою небесную технологию – вместо слов в меня медленно и неумолимо вливалось ПОНИМАНИЕ в чистом виде…

… Запах прогретой южной земли, ломаные линии виноградника, виражи обещающих дождь ласточек, а главное – спокойное ощущение счастья, когда понимаешь, что все в мире на своих местах, все правильно… И он, Василий, стоит на земле, которая его трудом и волей вдыхает соки в упругую лозу, и та крепнет, наливаясь своей, особой жизнью, готовясь выстрелить в солнечный мир щедрыми пьянящими гроздьями…

И как же подло и быстро правильный мир сменился другим – с душными от многолетнего жестокого свинства кабинетами, карусельным бардаком расколотого Парламента, какими-то фракциями, комитетами, унылыми кулуарными «терками» и партийными интригами! Впрочем, так оно всегда и бывает. Это по СВОЕМУ пути идешь спокойно, уверенно и не спеша, а ЧУЖОЙ несет тебя навстречу телекамерам, пустым заученным фразам, тупику и краху обезумевшим эскалатором, словно боится, что ты прозреешь, одумаешься, решишь вернуться… Собственная жизнь – и та уже проносится перед глазами ускоренной хроникальной пленкой – карьерные победы, приносящие вместо радости мутную тревогу, чужие команды, выбитые двери, визгливые репортажи, потом вдруг – резкая, до темноты в глазах - боль, тихие голоса врачей, больничный запах… И еще – досада. Беспомощная и запоздалая, от которой душа болит больше надломленного сердца. Ведь все бы отдал за то, чтобы вернуться в ту, прежнюю, правильную, такую СВОЮ судьбу, на СВОЕ место – спокойного сильного человека, стоящего под солнцем на СВОЕЙ плодородной земле!.. Но – поздно, ставки сделаны, захочешь – не отмотаешь. Неумолимо подрагивает в капельнице прозрачная жидкость, пахнет казенной постелью и пластиком, мысли путаются, а после укола, когда проваливаешься в бездонную серую пустоту, голоса немецких врачей становятся отчетливей и вдруг начинает казаться, что ты просто ранен и попал в плен к фашистам…