Фредерик Форсайт - День Шакала
— Понятно, что это такое? — спросил он, снова повернув блокнот к оружейнику.
— Да-а, вполне, — ответил тот, рассматривая четкий, скупой набросок.
— Прекрасно. Свинчивается эта штуковина из алюминиевых трубок. Здесь, — показал он карандашом, — один стержень приклада, здесь — другой. Затыльник в открытую соединяет эти две трубки, вот так. То есть выполняет двойное назначение. В этой, — он перевел карандаш, и глаза бельгийца изумленно расширились, — в самой толстой трубке помещается казенная часть с затвором, наглухо соединенная со стволом. Раз есть оптический прицел, значит, без мушки и прицельной планки. Две последние секции — эта и эта — содержат прицел и глушитель. Патроны заделываются вот сюда, в наконечник. В собранном виде все должно выглядеть натурально и не вызывать ни малейших подозрений, а целиком вмещать винтовку с амуницией. О'кей?
Коротышка-бельгиец еще несколько секунд изучал чертеж.
— Сударь, — почтительно сказал он, — это гениально просто. Комар носу не подточит. Будет сделано.
Англичанин остался невозмутим.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Теперь к вопросу о времени. За две недели управитесь?
— Да. Ружье будет куплено дня через три. Еще неделю я буду над ним работать. Оптический прицел достать нетрудно, я подберу вам какой нужно для стрельбы со ста тридцати метров. А уж разметите его вы сами. Глушитель, патроны, упаковка… да, двух недель мне хватит, если не мешкать. Но все же хорошо бы вы явились за день-два до срока, вдруг понадобятся какие-нибудь доделки. Через двенадцать дней сможете?
— Через неделю и далее я в вашем распоряжении. Но четырнадцать дней — крайний срок, четвертого августа мне нужно быть в Лондоне.
— Четвертого утром абсолютно все будет готово, если вы явитесь первого; мы соберем винтовку и обсудим последние мелочи.
— Договорились. Осталось прикинуть, во что это вам обойдется и сколько вы с меня запросите. Или пока не знаете?
Бельгиец немного подумал.
— За всю работу, с учетом ее особой специфики и требуемой квалификации, я по совести не могу запросить меньше тысячи английских фунтов. Это, конечно, непомерно дорого за обычную винтовку, но ваша-то — не обычная, а произведение искусства. Я думаю, во всей Европе, кроме меня, не найдется мастера, который сумеет в точности выполнить ваш заказ, воздать ему должное. В своем деле, сударь, как и вы в своем, я — специалист экстра-класса, а за это — плата особая. Плюс к ней — цена покупного ружья, патронов, прицела, ну и прочие затраты… скажем, еще двести фунтов.
— Идет, — сказал англичанин, и не подумав торговаться. Из того же внутреннего кармана пиджака он вынул стопку пятифунтовых бумажек в пачках по двадцать штук и отсчитал пять пачек.
— Если вы не против, — ровным голосом продолжал он, — то я выплачу вам пятьсот фунтов задатка для пущей верности и на покрытие расходов. Остальные семьсот получите через одиннадцать дней. Устраивает?
— Сударь, — поклонился бельгиец, упрятывая деньги в карман, — приятно иметь дело с настоящим специалистом и неподдельным джентльменом.
— И вот еще что, — сказал заказчик, пропустив комплимент мимо ушей. — Не вздумайте наводить обо мне справки у Луи или еще у кого-нибудь. Не пытайтесь выяснить, кто мой наниматель и кто будет моей жертвой. Если вздумаете и попытаетесь, я непременно об этом узнаю и убью вас, равно как и в том случае, если вы свяжетесь с полицией или попробуете меня шантажировать. Понятно?
Гоосенс огорчился. Стоя в дверях кабинета, он поднял глаза на белокурого англичанина, и мороз пробежал у него по коже. На своем веку он навидался матерых бельгийских уголовников — изготовлял для них какое-нибудь особое, необычное оружие либо доставал обыкновенные тупорылые кольты. Опасный народ, что и говорить, но перед этим — сущие дети. Гость из-за Ла-Манша, который намеревался подстрелить какую-то важную, недосягаемую персону — не главаря бандитской шайки, а птицу куда покрупней, наверно, политика, — был не просто опасен, а холоден и неумолим, как сама смерть. И бельгиец, подумав, не стал ни возмущаться, ни протестовать.
— Сударь, — спокойно сказал он, — мне совершенно незачем узнавать про вас что бы то ни было. Я сотру серийный номер на вашей винтовке. Для меня всего важнее замести собственные следы, а кто вы такой — что мне за дело? Всего доброго, сударь.
Шакал вышел на солнечную улицу, через два квартала остановил такси и поехал к центру города, в отель «Амиго».
Он не сомневался, что у Гоосенса есть на примете изготовитель поддельных документов, но предпочел подыскать такового на свой вкус. И опять помог Луи из Катанги: правда, не слишком утруждаясь. Мошенничество этого рода издавна процветает в Брюсселе, и многим иностранцам очень нравилось, что тут можно обзавестись подложными паспортами без лишних проволочек. А в начале шестидесятых Брюссель стал центром вербовки конголезских наемников: французы, южноафриканцы и англичане завладели этим поприщем позднее. После крушения режима Чомбе больше трехсот «военных советников» остались без работы и околачивались по барам в кварталах, озаренных красными фонарями; чего-чего, а фальшивых документов у них хватало.
Луи устроил Шакалу встречу с нужным человеком в баре на улице Нев. Они уединились в углу, а Шакал достал свои собственные водительские права, выданные два года назад Советом Лондонского графства и действительные еще несколько месяцев.
— Владельца этого документа, — сказал он, — нет в живых. А у меня права надолго отобраны — и нужно, чтобы здесь, на первой страничке, было мое имя.
Он положил на стол паспорт на имя Дуггана.
Бельгиец сперва взял в руки новенький паспорт, отметил про себя, что он выдан три дня назад, и понимающе посмотрел на англичанина.
— En effet,[20] — пробормотал он и раскрыл маленькое красное водительское удостоверение. Через несколько минут он поднял глаза.
— Это проще простого, сударь. Джентльмены, которые удостоверение выдали, видно, гнушаются мыслью, что документы можно подделывать. Такую бумажонку, — он шевельнул листок с номером и фамилией, наклеенный на первой страничке удостоверения, — ребенок отпечатает. Водяной знак обычный. Словом, безделица. И это все?
— Нет, нужны еще два документа.
— Ага, ага. А то вы меня, признаться, даже удивили: что, думаю, за черт, неужто в Лондоне ему это за час-другой не спроворят? Еще два, говорите? Какие?
Шакал дал подробные объяснения. Бельгиец задумчиво сощурился, достал пачку «Бастос», предложил сигарету собеседнику — тот покачал головой — и закурил.
— Это сложнее. Ладно еще французское удостоверение личности — их тут сколько хочешь, только руку протяни. Чтоб как следует получилось, надо, сами понимаете, держать образец перед глазами. А с другим хуже: я, пожалуй что, такого и не видывал. Редкостный документик.
Шакал подозвал официанта; тот наполнил стаканы и удалился. Бельгиец продолжал:
— Да еще с фотографией, вот какое дело. Сами говорите — и возраст не ваш, и рост не тот, и цвет волос другой. Обычно-то фальшивый документ нужен с правильной фотографией, и данные подделываются. А тут нужна ваша фотография, где вы не в своем виде, — это голову сломишь.
Он отпил полстакана пива, разглядывая англичанина.
— Надо, стало быть, отыскать человека, подходящего по возрасту, какой значится в документе, и более или менее похожего на вас, хотя бы с лица и посадкой головы; обстричь его, как вам требуется, сфотографировать — а уж потом вы, наоборот, как хотите, так и старайтесь походить на его фотографию в документах. Я понятно говорю?
— Понятно, — отозвался Шакал.
— Тут враз не управишься. А вы долго пробудете в Брюсселе?
— Нет, — сказал Шакал. — Не сегодня-завтра уеду, но к первому августа вернусь и пробуду здесь дня три. Четвертого мне нужно быть в Лондоне.
Бельгиец еще немного подумал, глядя на фотографию в паспорте. Потом извлек из кармана клочок бумаги, записал на нем: «Александр Джеймс Квентин Дугган», спрятал бумажку и водительские права, а паспорт закрыл и протянул англичанину.
— Ладно, сделаем. Только нужна ваша хорошая, портретная фотография — анфас и в профиль. Да, времени я на это порядком ухлопаю, и деньги изрядные понадобятся… вы еще учтите, что, может, придется мне съездить с приятелем-карманником во Францию за образчиком второго документа. Конечно, сперва-то я его попробую раздобыть в Брюсселе, но как бы не пришлось…
— Сколько? — перебил его англичанин.
— Двадцать тысяч бельгийских франков.
— То есть… скажем, сто пятьдесят фунтов. Идет. Сто фунтов в задаток, остальные при расчете.
Бельгиец поднялся.
— Что ж, поедемте ко мне в ателье, сделаем портретные снимки.
Они проехали милю с лишним и вылезли из такси у невзрачного, замызганного здания, в полуподвальном этаже которого помещалась фотостудия с жалкой вывеской, гласившей, что здесь изготовляются в присутствии клиентов снимки на паспорт. Грязноватую витрину, само собой, украшали на радость прохожим былые шедевры мастера: два безобразно отретушированных портрета жеманящихся девиц, гадкое свадебное фото, внушающее отвращение к браку, и два снимка грудных младенцев. Бельгиец спустился по ступенькам, отпер двери и пригласил гостя.
