Белый Север. 1918 (СИ) - Каляева Яна
— Немедленно прекратите! — выпалил Максим. — Вы за это ответите!
— Да кто вы такой? — дознаватель не спеша затянулся папиросой. — Почему мешаете вести следствие?
Максим сунул ему подписанную Чайковским бумагу о назначении его комиссаром для особых поручений. Печати у Верховного управления Северной области еще не было.
— И чего? — спросил следователь, пробежав документ глазами. — С какого перепуга вы вмешиваетесь в допрос? Вы понимаете, что большевики уничтожили или вывезли партийные списки? А подозреваемая знает их всех, поименно. Хотите, чтобы эти мрази резвились на свободе, господин комиссар? А вместо них в тюрьме гнили непричастные?
— Я добиваюсь, чтобы следствие велось согласно закону, — проговорил Максим. — Пытки совершенно точно в число законных методов не входят.
— Три часа работы псу под хвост… — поморщился следователь.
— Вся ваша карьера псу под хвост! — взорвался Максим. — Я напишу на вас рапорт в управление юстиции. Раз мы воюем с мразью, тем важнее, чтобы сами мы не становились мразью! Хотя для вас, должно быть, уже поздно. Сейчас уходите. Я забираю себе дело этой заключенной.
— Подозреваемой, — следователь не выглядел напуганным, только раздраженным. — Ее статус сейчас — «подозреваемая». Могли бы потрудиться узнать это, господин комиссар, прежде чем влезать в дела следствия… Она же уже почти раскололась, они все раскалываются, как бы ни рисовались…
Маруся, тяжело дыша, переводила взгляд с одного собеседника на другого. Максим с трудом сдерживался, чтобы не ударить следователя. Только мысль, что тогда слова о законности будут звучать нелепо, останавливала его.
— Порыцарствовать решили, господин комиссар? — не унимался следователь. — Даму в беде выручить? Вы хоть знаете, что это за тварь и чем она занималась? Списки «старорежимных элементов» составляла для Чрезвычайки. Из них кого арестовали, а кого и сразу — во Мхи… Только из нашего участка троих честных служак порешили. Твари, как их земля только носит…
— А мало мы в вас стреляли! — выкрикнула Маруся, сплюнув кровь. — Говорили мне старшие товарищи — классового врага щадить нельзя! А я, дура, не слушала!
— Кто именно говорил? — следователь схватился за блокнот. — Фамилии, адреса, должности?
Маруся грязно выругалась. Следователь шагнул к ней, сжав кулаки.
— Так, хватит! — Максим встал между ними. — Я забираю это дело. Уходите.
Следователь презрительно скривился, не спеша собрал документы, прихватил папиросы и вышел, не потрудившись прикрыть за собой дверь. Максим жестом отослал коменданта, обошел стул и развязал девушке руки. Кожа под веревками превратилась в сплошную гематому. Огляделся, нашел ведро, зачерпнул ковшом чистую на вид воду и поднес Марусе. Ее руки дрожали и с трудом удерживали ковш, вода полилась на колени. Максим закрыл наконец дверь.
Странно, что Маруся даже не пытается застегнуться. В каких они все-таки отношениях? Там, в типографии, она обращалась к нему, как к близкому человеку… Да, она, конечно, в его вкусе. Максим неслышно обматерил себя и оторвал взгляд от едва прикрытой мокрой блузкой груди. Маруся в шоке — в медицинском смысле, да и кто на ее месте не был бы? Максим снял поддевку, накинул девушке на плечи — она была такой хрупкой, что его одежда укутала ее полностью даже вместе со спинкой стула. Забрал опустевший ковш. Пододвинул второй стул, сел напротив, заглянул Марусе в глаза, спросил:
— Ты сейчас можешь разговаривать?
— Могу, — буркнула Маруся. — Только не буду. Не с тобой, предатель.
— То, что здесь сейчас произошло — это преступление, — терпеливо объяснил Максим. — Виновный, этот следователь, ответит по закону. Ты дашь против него показания?
— Не стану я вам давать показаний, никаких! Три часа это твердила!
Максим задумался. Работа с несговорчивыми клиентами приучила, что сперва надо любой ценой добиться сотрудничества хотя бы в самом незначительном вопросе. Одежда Маруси явно была в беспорядке, но что стало причиной этого, понять не удавалось. Максим решил зайти наудачу. Раз такая красивая девушка оказалась совершенно беспомощной, наверняка кто-то попытался этим воспользоваться.
— Маруся, но ведь это неправильно, — Максим старался говорить как можно мягче. — Моя обязанность — навести здесь порядок. Были ведь не только пытки, верно?
Маруся оскалила зубы — на них тоже была кровь — и ничего не ответила.
— Я понимаю, что ты не хочешь нам помогать — ни в чем. Но подумай о других женщинах, которые могут попасть под следствие. Преступление не должно остаться безнаказанным. Даже те, кто нарушил закон, имеют право на защиту закона. Особенно женщины. Он ведь домогался тебя, этот следователь?
Маруся на несколько секунд опустила глаза. Должно быть, ненависть к предателю боролась в ней с тягой к справедливости.
— Не он, — нехотя сказала она наконец. — Другой. Рядовой надзиратель. Фамилии не знаю, но опознать легко: плешивый, щуплый, лишай через полчерепа. Руки распустил во время обыска… ну я терпеть не стала, врезала ему. До сих пор, должно быть, ходит враскорячку.
— За это-то тебя и избили? — Максим глубоко вздохнул. — За нападение на сотрудника?
— Во второй раз — за это. В третий — когда опознали мою визу на приговорах. Тогда уже побоялись, что не сдержатся и совсем убьют, потому… папиросами.
Она резко побледнела, отвернулась в сторону и наклонилась. Ее вывернуло кровью.
— Ясно-понятно, — сказал Максим. — У вас тут сложились токсичные отношения в команде.
— Ч-что?
— Не важно… Я перевожу тебя в больницу. Ради всего святого, хотя бы там веди себя прилично. Если тебя убьют, Гуковский меня со свету сживет, чтобы я это оформил согласно законам и подзаконным актам… — последние слова Максим выделил нарочито казенным тоном, пародируя своего непосредственного начальника.
Маруся усмехнулась, но тут же снова нахмурилась.
— Ты ведь все подстроил. Не воображай, я тебя насквозь вижу. Появился, как рыцарь-спаситель…Когда ты только успел стать такой дешевкой? Надеешься, я разрыдаюсь у тебя на груди и забуду, что ты сделал там, в типографии?
Максим быстро соображал, что ответить. Сказать, что смысла печатать воззвание все равно уже не было, и он решил внедриться в ряды противника? Шито белыми нитками. Маруся умна, в такую сказку не поверит.
Лучше объяснить как есть.
— Понимаю, ты видишь во мне предателя, Маруся. Но у меня были некоторые причины отречься от дела большевиков.
— Причины? — выплюнула Маруся.
— Да. Я многое передумал… Большевизм — это прежде всего диктатура, причем никакого не пролетариата, а самой партии. Это террор, который не будет временной мерой, Маруся, он станет образом жизни…
— Да что за муха тебя укусила? — Маруся скривила окровавленные губы. — Тебе чего, видение свыше было?
— Ты и сама поймешь, что я прав, если посмотришь на вещи трезво…
— Да пошел ты! Я как раз смотрю на вещи трезво! И вижу, что помешанный на терроре садист здесь — ты! Ты приказал, чтобы меня избили, тушили об меня папиросы — и ради чего? Ради ответов на вопросы, которые тебе известны гораздо лучше, чем мне? Что я тебе сделала, за что ты мстишь?
Максим оторопел смотрел на девушку. Ее била крупная дрожь, она кричала, брызгая окровавленной слюной:
— Ты ведь был провокатором с самого начала, да⁉ Создал ячейку, завербовал нас, наладил сеть — затем только, чтобы все это сдать офицерью и построить завидную карьеру⁉ И меня не пожалел, всех использовал, до кого дотянулся… в голове не укладывается. Когда ты стал такой мразью, Максим? Какой же я была дурой, что… а, не важно теперь! Для кого ты ломаешь эту комедию⁉
— Ты можешь добровольно дать показания и так облегчить свою участь, — тихо сказал Максим. — Ты ведь понимаешь, что это ничего не изменит, мне все известно.
— Да пошел ты! Не стану я играть роль в твоем паршивом спектакле! Не будет никаких показаний!
Она зажмурилась и сжалась, словно ожидая удара.
Маруся себя не контролирует, понял Максим; у нее сильный характер, но сейчас она на грани. Наверно, ее можно раскачать, запутать, надавить — заставить что-то выдать. Раз она полагает, что он все знает о подполье, причин скрывать информацию у нее нет…
