Юлиан Семенов - Экспансия — II
Сначала Роумэн не поверил глазам; ведь Макайр сказал, что с этим безумием все кончено, Америка убедилась в шаманстве Рут Фишер,[58] катившей черт знает что на братьев: «Не может быть, бред какой-то!»
Он отошел к стойке бара, попросил кофе, принялся читать сообщение о предварительном допросе Ганса Эйслера, композитора, которого по праву называли одним из самых великих музыкантов века.
«Эйслер. — Господин председатель, могу ли я просить у вас разрешения сделать заявление перед началом собеседования?
Председатель. — Дайте мне ваше заявление. (Читает его.) Нет. Я не разрешаю вам выступить с этим заявлением…
Эйслер. — Вы не хотите позволить мне выступить с заявлением после всего того, что мне довелось пережить начиная с прошлого года?!
Председатель. — Следователь, задавайте свои вопросы.
Следователь. — Я хочу зачитать выдержки из газеты «Дейли уоркер» от пятнадцатого января тридцать пятого года… Цитирую: «Выдающийся революционный композитор Ганс Эйслер прибывает двадцать седьмого января… С тех пор, как в Германии к власти пришел Гитлер, Ганс Эйслер проживает в Париже и Лондоне; всему миру известны произведения этого блистательного музыканта; нельзя не восторгаться его высокоталантливыми операми, песнями и фильмами, такими, как — немецкое название я произношу по буквам — кэй-ю-эл-и-даблью-ай-эм-пи-и…» Что это значит, Эйслер?
Эйслер. — Это опера и фильм, сделанные мною в Берлине в тридцать втором году. Называется «Куле Вампе».
Следователь. — Продолжаю цитату: «эм-ай-эс-эсэн-ай-эм-и…» Что это такое?
Эйслер. — Это мое произведение «Масснаме»… По-немецки это звучит как «мероприятие», «целесообразность»…
Следователь. — Продолжаю цитату: «Рот фронт»… Это все вы сочинили, Эйслер?
Эйслер. — Да.
Следователь. — В статье говорится, что вы один из выдающихся композиторов современности, вас называют борцом-коммунистом против гитлеровской тирании, утверждают, что вы не только великий музыкант, но и товарищ, стоящий в первой линии борьбы. Вы подтверждаете, что это написано про вас?
Эйслер. — Про меня так много писали, что я не могу помнить каждую статью…
Следователь. — Я просмотрел нью-йоркские газеты этого же периода, о вас нигде не писали как о великом композиторе, кроме как в газете американских коммунистов.
Эйслер. — Вы плохо смотрели, я могу показать вам сотни статей обо мне, они где-то валяются в моих архивах.
Следователь. — Подойдите ко мне и посмотрите фото в газете «Дейли уоркер». Это ваша фотография?
Эйслер. — Совершенно верно, моя.
Следователь. — Что за жест вы делаете на фото?
Эйслер. — Это салют немецких ра…
Следователь (перебивает). — Вы подтверждаете, что на фото изображены именно вы и именно вы держите правую руку над головой, причем пальцы сжаты в кулак?
Эйслер. — Подтверждаю, посколь…
Следователь (перебивает). — Вы не отвергаете, что вы держали руку в коммунистическом салюте?
Эйслер. — Да, подтвер…
Следователь (перебивает). — Продемонстрируйте комиссии этот жест!
Эйслер демонстрирует коммунистический салют, подняв правую руку, сжатую в кулак.
Председатель. — Вы не хотите опровергнуть подлинность фотографии?
Эйслер. — Нет. Это салют не только коммунистов, но всех антифашистов. Это не партийное приветствие, а салют антифашистов всего мира.
Следователь. — Вы писали музыку к фильмам режиссера Йориса Ивенса, работавшего с Хемингуэем в Испании?
Эйслер. — Да.
Следователь. — Им мы еще займемся, этим Ивенсом… В статье про вас написано, что вы заявили: «В единстве голосов и действий — надежда на будущее мира». Вы говорили эти слова корреспонденту?
Эйслер. — Журналист вправе писать, что он хочет. Я могу отвечать только за себя…
Следователь. — Это вы написали оперу «Мать»?
Эйслер. — Да. Опера «Мать» написана по мотивам повести Горького.
Следователь. — В одной из арий этой оперы есть слова: «Учи азбуку, не бойся, ты только начни, рабочий, и ты возьмешь власть, ты победишь!» Вы писали музыку и к этим словам?!
Эйслер. — Не мог же я писать музыку к одним словам повести и не писать ее к другим?!
Председатель. — Вы имеете в виду, что сейчас надо быть готовым к тому, чтобы «взять власть и победить»?!
Эйслер. — Я не понимаю вопроса…
Председатель. — Где вы писали эту оперу?
Эйслер. — В Берлине, в двадцать девятом, мне кажется…
Председатель. — Значит, ваша опера обращена к немецким рабочим?
Эйслер. — Не только… Это же опера, произведение искусства.
Председатель. — Но это «произведение искусства» показывали в Соединенных Штатах?
Следователь. — Да.
Председатель. — Значит, эти слова из вашей оперы обращены не только к немцам, но и к итальянцам, французам, американцам?
Эйслер. — Повторяю, опера написана по мотивам повести великого Максима Горького… Слова песни соотнесены с ситуацией, которая существовала в России в девятьсот пятом году…
Председатель. — Могли бы вы написать подобную оперу в Соединенных Штатах с призывом «захватить власть и победить» здесь, в этой стране?
Эйслер. — Нет.
Председатель. — Вы изменили своей позиции?
Эйслер. — Нет. Просто здесь я гость, путешественник… Ваше рабочее движение будет само решать свои дела…
Следователь. — Вы когда-нибудь посылали приветствия в Советский Союз?
Эйслер. — Конечно.
Следователь. — Вы ненавидите Сталина?
Эйслер. — Простите, я не понял вопроса?
Следователь. — Вы ненавидите Сталина? Мы слышали, что вы говорили офицерам иммиграционной службы, что вы ненавидите Сталина.
Эйслер. — Я был бы идиотом, если бы говорил им это. Я считаю Сталина весьма серьезным персонажем современной истории.
Следователь. — В советской энциклопедии, изданной в тридцать третьем году в Москве, дано ваше фото и заметка: «Эйслер, композитор, коммунист, глава пролетарского направления в германской музыке…» Вы член коммунистической партии, мистер Эйслер?
Эйслер. — В России коммунистом называют каждого, кто так же активен в своем творчестве, как я. Я не имею права — особенно после тех пятнадцати лет, когда германские коммунисты сражались в подполье против Гитлера, — считать себя членом партии, потому что все они были героями, настоящими героями… Да и в любой стране, где коммунисты работают в подполье, — они герои. А я не герой. Я просто композитор…
Следователь. — Как зовут вашу сестру, мистер Эйслер?
Эйслер. — Ее зовут Рут Фишер.
Следователь. — Вы получили от нее письмо, датированное двадцать четвертым апреля сорок четвертого года?
Эйслер. — Что за письмо?
Следователь. — В этом письме миссис Фишер обвиняет вас в том, что вы являетесь агентом ГПУ. Она пишет следующее: «Если местное отделение ГПУ попытается устроить мне „естественную“ смерть, то это у вас не получится, — ни у тебя, ни у Герхарда Эйслера, являющегося шефом германского отдела ГПУ в Соединенных Штатах. Это так легко вам не сойдет с рук. Вы всегда играли терроризмом и всегда боялись нести ответственность за это. Я сделала следующие приготовления на случай ваших террористических актов: во-первых, три врача провели тщательное медицинское обследование и засвидетельствовали, что я абсолютна здорова, так что нет никаких оснований для моей естественной смерти. При этом я нахожусь под постоянным врачебным надзором и тщательно слежу за своим состоянием. Доктора проинформированы обо всем, и в случае какого бы то ни было ухудшения моего здоровья они незамедлительно примут соответствующие шаги. Во-вторых, престижные журналисты и политики получили копию этого письма, так же как и ряд немецких иммигрантов…»
Мистер Эйслер, вы подтверждаете получение этого письма?
Эйслер. — Письмо совершенно сумасшедшее…
Председатель. — Вы получили это письмо?
Эйслер. — Я неоднократно читал подобные послания…
Следователь. — Зачитываю цитату из журнала «Советский Союз сегодня», май тридцать шестого года, страница тридцать три: «В день Первомая трудящиеся всего мира наравне с „Интернационалом“ и „Вставай, проклятьем заклейменный“ поют песни Эйслера и Брехта». Конец цитаты. Вы ни разу не называли человека, который писал слова для таких ваших песен, как «Вперед, мы не забыли», «Общий фронт», а ведь в этом журнале говорится, что для вас писал Бертольт Брехт? Да или нет?! Почему вы молчите?! Господин председатель, у меня больше нет вопросов к Эйслеру, я требую его отправки в Голливуд для новых допросов на месте.
