Эдуард Тополь - Лобное место. Роман с будущим
В супермаркете на улице Пырьева немецкого пива уже не было, мы взяли чешское «Пльзеньский Праздрой» и сидели теперь во дворе акимовского дома на той самой скамейке, где он меня нокаутировал. Было сколько-то после десяти, жара спала, никто не скрипел на детских качелях, и вообще, было хорошо. Конечно, от немецкого пива было бы еще лучше, но все хорошее всегда кончается быстрее, чем нужно. К тому же говорить о демонстрации в защиту Чехословакии правильнее под чешское пиво.
Акимов допил первую бутылку и продолжил:
– Тогда, в две тысячи тридцать четвертом, мы уже не будем снимать ни телесериалы «Боронины-Хренонины», ни ремейки «Кавказской пленницы». Мы будем делать настоящее кино, – и он поднял руку, упредив мой вопрос «Откуда ты знаешь?». – Стой, не перебивай! Я знаю, потому я там был. Ты же видишь, я абсолютно трезвый. А позавчера, когда увидел на нашей площадке Наталью Горбаневскую – ну, не ее, конечно, а ту актрису, которая ее сыграет, – я был еще трезвей. Так?
Я молчал. Я решил дать ему высказаться до конца, какую бы чушь он ни нес.
– Вот, – удовлетворенно сказал Акимов. – Вчера у нас съемки не было, я мог себе позволить, но у меня закон – если я накануне принял больше пол-литра, то на следующий день отпиваюсь только чайным грибом. Ты гриб видел у меня на кухне? Не видел? А еще писатель! Ладно, проехали. Поскольку позавчера мы с Ярвашом нажрались так, что ночью завалились к Безлукову, то вчера я, вообще, ни грамма! Только гриб! Ну, ты меня видел…
Я не сдержался:
– Я тебя видел под яблоней, и мы с тобой пили не гриб, а коньяк.
– Вот! – сказал Акимов. – Вчера я нарушил свой закон! Представляешь? А всё почему?
Если я начну вспоминать, по каким причинам (и без них) Акимов нарушает свой «закон», не хватит стихов Маршака «Для пьянства есть такие поводы: поминки, праздник, встреча, проводы…». Но я сказал:
– Потому что срок Горбаневской шила твоя бабушка. Мы второй день ходим по кругу.
– Нет! – отрезал Акимов. – Не поэтому…
После этих слов он оглянулся по сторонам так, словно за каждым кустом могли сидеть американские шпионы или агенты КГБ. И сказал очень тихо, почти шепотом:
– А потому что в ту ночь я побывал в будущем. Заткнись и не перебивай! Можешь мне верить или не верить – твое дело! Но лучше молчи и слушай. Как они это делают, я не знаю, но в две тысячи тридцать четвертом году они будут путешествовать во времени так же просто, как мы ездим в лифте. Причем, как мне объясняли, путешествовать в древние века им даже проще, чем на какие-то двадцать-тридцать лет назад. Потому что по Эйнштейну материя «пространство-время» как-то там искривлена так, вроде согнутого листа, что прыгнуть на десять тысяч лет назад легче, чем ползти по этому листу в наше время. Ты же знаешь, археологи постоянно находят древние наскальные рисунки летающих тарелок и людей в космических скафандрах и думают, что наши предки рисовали инопланетян. А это никакие не инопланетяне, это земные люди из будущего. – Акимов своей лапищей легко открыл следующую бутылку пива, сделал пару больших глотков и продолжил: – Короче, актриса, которая в нашем фильме «Их было восемь» играет Наташу Горбаневскую, прилетала сюда из две тысячи тридцать четвертого года за мной и за тобой. Понял? Спокойно, не дергайся. Тут нет никакой фантастики и никакого бреда. Рано или поздно человечество должно начать перемещаться во времени, вот в тридцать четвертом они и научились. Теперь вопрос: на хрена мы им нужны – я и ты? Что, у них нет своих киношников? Оказывается, не в этом дело. А в том, что через двадцать лет, даже раньше, я стану режиссером и буду снимать «Их было восемь» как режиссер-постановщик. Сечешь?
Я молчал. Было бы глупо отрицать, что рано или поздно человечество научится перемещаться во времени. Всего каких-нибудь сто лет назад не было никаких мобильных телефонов и реактивных самолетов, Анна Каренина бросалась под паровоз, Ленин отправлял телеграммы морзянкой, а Люмьер снимал деревянной кинокамерой с крутящейся ручкой. Человечество пять тысяч лет жило одним-единственным изобретением колеса. И вдруг в начале прошлого века словно кто-то сверху дал нашему прогрессу под зад, а точнее, открыл хляби небесные, и ливень невероятных открытий хлынул на головы земных вундеркиндов. Эйнштейн, Браун, Королев, Гейтс, Джобс, Брин, Байконур, Силиконовая долина, телевидение, компьютеры, гаджеты, полеты на Марс и дроны, которые развозят пиццу по воздуху. Даже удивительно, почему телепортация стала доступна не сегодня, а только в две тысячи тридцать четвертом году.
Но зачем какой-то актрисе телепортироваться из будущего в сегодняшний день за алкашом Акимовым и мной, рядовым, к сожалению, сценаристом?
– Итак, Маша Климова – так зовут эту актрису, – сказал Акимов, – ей всего двадцать лет, но она похожа на Горбаневскую, и потому – что она, умница, сделала? После того, как я там, в две тысячи тридцать четвертом, утвердил ее на роль Горбаневской, она купила себе поездку в прошлое, слетала в двадцать пятое августа тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, посмотрела, как на самом деле все было на Красной площади, и на обратном пути тормознула у нас на «Мосфильме». Понимаешь?
– Нет, конечно. Но продолжай.
– Спасибо. – Акимов допил очередную бутылку чешского и поставил ее донышком на землю рядом еще с тремя. – А фамилия «Климова» тебе ничего не говорит?
Я пожал плечами. Элем Климов был замечательным режиссером, поставил «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», а также «Агонию» и еще что-то великое, но он умер лет десять назад и, насколько я знаю, у него был сын, а не дочь. Кроме того, фамилия «Климов» хотя и не так многолика, как «Иванов», «Петров» или «Сидоров», но…
– Климов это наш Дима-бармен в «Софите», – перебил мои мысли Акимов. – Он еще не женат, вот она и залетела посмотреть на своего отца и подвести к нему гримершу Катю с «Московских зорь», свою будущую мамашу. Хотя обычным туристам во времени именно это строго запрещено. Я имею в виду – приближаться к своим предкам. Но что позволено быку… Или как там?
– Что позволено Юпитеру, не позволено быку, – подсказал я.
– Вот! – согласился Акимов. – В Советском Союзе для всех был железный занавес, а дети членов Политбюро летали в Африку на сафари. Через двадцать лет наш Дима-бармен будет хозяином сети экстремальных курортов в Антарктике, вот Маша и прилетела проверить, какую он подберет ей мамашу. Что ты смотришь на меня, как Самойлова в фильме «Летят журавли»?
– А как ты хочешь, чтобы я на тебя смотрел?
– Я хочу, чтобы ты меня отпустил вот за тот куст отлить.
– Ну, иди, – сказал я в ступоре. – Кто тебя держит?
Он ушел к дальнему темному кусту, и оттуда тут же послышался звук такой мощной струи, как у лошади.
Но я не обращал на это внимания. Пока всё, что он тут говорил, выглядело если не правдоподобно, то логично. Если через двадцать лет люди научатся телепортироваться в прошлое, то тут же возникнут агентства телепортации, где будут продавать путевки в разные века так же просто, как сейчас в Турцию, Черногорию и на Кипр. Деньги (интересно, какие?) будут брать не за километраж, а за летометраж, то есть за количество лет, на которое вы хотите отскочить в прошлое. Если я доживу до такой возможности, я, конечно, тут же отправлюсь в Восточный Берлин 28 января 1982 года и спасу там своего отца. Сразу после того, как он, следователь по особо важным делам Генпрокуратуры СССР, закончил расследование обстоятельств так называемого «самоубийства» генерала Цвигуна, заместителя Андропова, его по распоряжению Брежнева ликвидировали в Берлине в дорожно-транспортном происшествии. Во всяком случае, так это изложено в опубликованном в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году мировом бестселлере двух авторов-эмигрантов, который я шестнадцатилетним пацаном слушал тогда по Би-би-си и «Радио “Свобода”…
– Ты, конечно, в шоке, – сказал вернувшийся Акимов и застегнул ширинку на своих камуфляжных шортах. – Но признайся: если бы ты дожил до телепортации, ты бы сгонял в прошлое к своему отцу или матери?
Я молчал.
– Вот, – сказал он. – Три дня назад Маша Климова привела гримершу Катю в «Софит» к своему будущему отцу, это ты можешь проверить у него самого. А сегодня… – и Акимов посмотрел на свои тяжелые командирские часы на левой руке. – А сегодня, я думаю, они уже делают эту Машу под яблоней в мосфильмовском саду. Во всяком случае, через месяц у них свадьба. Я уже приглашен.
– Кем ты приглашен? – спросил я тупо.
– Ну, не Димой, конечно. Он еще не знает. Мне Катя сказала.
Вот в это я поверил с ходу. Все мосфильмовские актрисы, гримерши, монтажницы и секретарши виснут на Акимове, как гусеницы на шелковице. Именно поэтому он до сих пор не женат – лучше баб могут быть только бабы, на которых еще не бывал. Катя еще не прилегла с Димой под довженковской яблоней, а уже сказала Сереге о том, что выходит замуж.
