Фредерик Форсайт - Переговоры
– А как насчет этих пятерых человек, так называемая пятерка Аламо?
– Трое из них задержаны, господин президент. Сайрус Миллер наверняка не пойдет под суд, считается, что он клинический сумасшедший. Меллвил Скэнлон признался во всем, включая детали заговора с целью свержения монархии в Саудовской Аравии. Я думаю, Государственный Департамент уже позаботился об этом аспекте дела.
– Да, он уже предпринял шаги, – сказал президент. – Правительство Саудовской Аравии поставлено в известность, и оно предприняло соответствующие меры. А остальные члены пятерки Аламо?
– Салкинд исчез, считаем, удрал в Латинскую Америку. Кобб был найден в гараже повешенным. Он повесился сам. Мойр подтверждает все, в чем признался Скэнлон.
– Есть еще какие-нибудь невыясненные детали, мистер Келли?
– По нашему мнению, никаких, господин президент. За то время, которое было в нашем распоряжении, мы проверили все, описанное в рукописи Куинна. Имена, даты, время, места, агентства по прокату автомобилей, авиабилеты, наем квартир, бронирование номеров в гостиницах, автомобили, оружие – все. Полиция и иммиграционные власти Ирландии, Англии, Бельгии, Голландии и Франции прислали нам все документы. Все совпадает.
Президент Кормэк взглянул на пустое кресло на его стороне стола.
– А как мой… мой бывший коллега?
Директор ФБР кивнул Филипу Келли.
– На последних трех страницах рукописи говорится о разговоре между двумя участниками в ту самую ночь. Подтверждения этому нет, господин президент. Мы до сих пор не можем найти след мистера Куинна. Но мы проверили работников в доме в Джорджтауне. Официальный шофер был отпущен на том основании, что машина в тот вечер не понадобится. Двое других слуг вспоминают, что в половине второго ночи их разбудил звук открывающихся ворот гаража. Один из них выглянул в окно и увидел машину, ехавшую по улице. Он подумал, что, возможно, ее украли, и пошел разбудить хозяина. Но хозяина не было, как и машины. Мы проверили все его акции и обнаружили, что многие из них – акции военных подрядчиков, которые, несомненно, будут затронуты условиями Нэнтакетского договора. Это подтверждает то, что говорит Куинн. А то, что говорил этот человек, мы никогда точно не узнаем. Куинну можно верить или не верить.
Президент Кормэк встал.
– В таком случае я верю ему, джентльмены. Прекратите облаву на Куинна. Это мой приказ. Благодарю вас за вашу работу.
Он вышел через дверь, расположенную напротив камина, прошел через кабинет личного секретаря, попросив, чтобы его не беспокоили, вошел в Овальный кабинет и закрыл за собой дверь.
Он сел за свой большой стол около окон с зеленоватым оттенком из пуленепробиваемого стекла толщиной в пять дюймов, выходящих на Розовый сад, и откинулся на спинку кресла. В последний раз он сидел на этом кресле семьдесят три дня назад.
На столе была фотография Саймона в серебряной рамке. Она была снята в Иеле осенью, перед его отъездом в Англию. Тогда ему было двадцать лет, и лицо его было полно жажды жизни и выражало великие ожидания.
Президент взял фотографию в руки и долго смотрел на нее. Наконец, он открыл левый ящик стола.
– Прощай, сын, – сказал он.
Он положил фотографию в ящик лицом вниз и нажал кнопку внутренней связи.
– Пришлите, пожалуйста, Крейга Липтона.
Когда пресс-секретарь пришел, президент сказал, что ему нужен один час лучшего времени на основных телевизионных каналах завтра вечером для того, чтобы обратиться к народу.
* * *Хозяйка дома в Александрии очень сожалела по поводу отъезда ее канадского гостя, мистера Роже Лефевра, такого скромного и тихого, не то что некоторые, о которых она могла бы кое-что рассказать.
В тот вечер, когда он пришел, чтобы рассчитаться с ней и попрощаться, она заметила, что он сбрил бороду. Она одобрила это – без бороды он выглядел гораздо моложе.
Телевизор в ее маленькой комнате был, как всегда, включен. Высокий человек стоял в дверях, чтобы попрощаться с ней. На экране ведущий с серьезным видом объявил: «Леди и джентльмены, выступает президент Соединенных Штатов».
– Вы уверены, что не можете остаться ненадолго? – спросила хозяйка. – Президент будет выступать. Говорят, бедняга вынужден подать в отставку.
– К сожалению, машина ждет, – сказал Куинн. – Пора ехать.
На экране появилось лицо президента Джона Кормэка. Он сидел прямо за своим столом под государственным гербом в Овальном Кабинете. В течение восьмидесяти дней его почти не видели, и телезрители увидели сейчас, что он постарел, кожа на его лице натянулась и на ней появилось больше морщин, чем три месяца тому назад. Но выражение побежденного человека на его лице, когда он стоял у могилы в Нэнтакете, которое обошло весь мир, исчезло. Он держался прямо и смотрел в объектив, устанавливая прямой, хотя и электронный, контакт со ста миллионами американцев и миллионами других людей во всем мире, связанных спутниковым телевидением. В его позе ничто не указывало на усталость или поражение, речь его была размеренна, а голос был мрачный, но твердый.
– Мои сограждане американцы…
– начал он.
Куинн закрыл входную дверь и спустился по ступенькам к такси.
– Даллес, – коротко сказал он.
На улицах горели яркие рождественские огни, около магазинов зазывалы, одетые как Санта-Клаусы, старались вовсю, держа транзисторы около уха.
Шофер направился на юго-запад, к шоссе Генри Шерли, а затем повернул направо, к платному проезду у реки, а затем на Кэпитал-белтуэй.
Через несколько минут Куинн заметил, что все больше и больше водителей съезжают на обочину и слушают речь президента по радио в своих машинах. На тротуарах стали образовываться группы и собираться вокруг громкоговорителей. Водитель такси слушал речь через наушники. Около будки, где собирают плату за проезд, он воскликнул: «Черт! Я не верю своим ушам!»
Он повернул голову назад, забыв о дороге.
– Хотите, чтобы я включил динамик?
– Ничего, я услышу повтор позже, – сказал Куинн.
– Я могу остановиться.
– Не стоит, поехали дальше.
У аэропорта Даллес интернейшенел Куинн расплатился с водителем и пошел к месту регистрации пассажиров компании «Бритиш Эйруэйз». В вестибюле большинство пассажиров и половина персонала собрались около телевизора, укрепленного на стене. Куинн нашел одну служащую за стойкой.
– Рейс 210 на Лондон, – сказал он и положил свой билет.
Девица оторвала глаза от телевизора, изучила билет и поставила печать, подтвердив заказ.
– В Лондоне вы пересаживаетесь на Малагу?
– Да.
В необычно тихом зале послышался голос Джона Кормэка.
– Для того чтобы сорвать Нэнтакетский договор, эти люди решили сначала уничтожить меня…
Девица выдала ему посадочный талон, не отрываясь от экрана.
– Могу я идти дальше на посадку? – спросил Куинн.
– О… да, конечно… желаю приятного полета.
За иммиграционным контролем был зал ожидания с беспошлинным баром. Там тоже был телевизор. Все пассажиры сбились в кучу и смотрели на экран.
– Но поскольку они не могли добраться до меня, они избрали моего единственного, горячо любимого сына и убили его.
В автобусе, который подвозит пассажиров прямо к двери самолета, был человек с транзистором. Все слушали молча. У входа в самолет Куинн предъявил свой посадочный талон стюарду, который жестом пригласил его пройти в первый класс. Куинн позволил себе роскошь на последние деньги, полученные от русских. Он слышал голос президента, доносившийся из автобуса, когда он просунул голову в самолет.
– Вот что произошло. Но теперь это позади. Я даю вам свое слово. Сограждане американцы, у вас снова есть президент…
Куинн сел в кресло около окна и застегнул ремень. Он отказался от бокала шампанского и попросил вместо этого красного вина. Он взял предложенный ему номер «Вашингтон пост» и начал читать. Во время взлета место около прохода возле него оставалось свободным.
«Боинг-747» взлетел и взял курс на Атлантический океан и затем на Европу. Вокруг Куинна слышался возбужденный гул, это потрясенные пассажиры обсуждали выступление президента, длившееся почти час.
Редакционная статья на первой полосе объявляла о выступлении президента, которое только что прозвучало, и заверяла читателей, что он использует эту возможность, чтобы объявить о своей отставке.
– Могу я предложить вам что-нибудь, сэр? Все, что вы пожелаете? – послышался медовый голос у него над ухом.
Он обернулся и улыбнулся с облегчением. В проходе стояла Сэм, наклонившись к нему.
– Только себя, беби.
Он положил газету себе на колени. На последней странице было сообщение, которое ни один из них не заметил.
В ней на странном языке газетных заголовков говорилось:
