Роберт Ладлэм - Тривейн
— Натренировался на посольских приемах, — улыбнулся Тривейн. — Сэм, выпейте с нами.
— Благодарю вас, сэр, но мне лучше вернуться к своим обязанностям.
— У него там на кухне девушка, — пошутила Филис.
— Из французского посольства, — добавил Тривейн. Все трое весело рассмеялись, только старый банкир недоуменно посмотрел на хозяев. Сэм легко поклонился в его сторону:
— Очень рад снова повидать вас, мистер Болдвин, — и, дождавшись ответного кивка, удалился.
— Теперь мне понятно, что они имели в виду, — проговорил банкир.
— О чем вы? — спросила Филис.
— Об атмосфере, сложившейся вокруг Белого дома в последние дни. Какая-то легкость, непринужденность, даже когда дела не так уж просты. Ученые мужи платят вам за это доверием, господин президент.
— Вы о Сэме? Ну, он давно уже моя правая рука, а порой и левая тоже. Уже три года. Мы вместе начинали в подкомитете.
Тривейн явно старался увернуться от похвалы, Филис видела это. И зря, считала она: Энди это заслужил.
— Полностью с вами согласна, мистер Болдвин. Эндрю действительно удалось создать непринужденную атмосферу, если это слово еще в ходу.
— Моя жена — доктор, умеет ставить диагноз, — покутил Тривейн. — Какое слово ты сказала?
— Непринужденная. Его редко сейчас используют, а жаль. Даже не помню, когда я в последний раз его слышала...
— Я-то думал, что ты говоришь об укромных уголках... Как только я натыкаюсь на это слово, в исторических книгах, сразу на ум приходит ванная...
— Звучит кощунственно, не правда ли, мистер Болдвин? Исторически...
— Не уверен, моя дорогая.
— Только не рассказывайте ученым мужам, что я превращаю комнаты отдыха Белого дома в площадки для игр.
Они еще посмеялись. Филис чувствовала себя легко и приятно и радовалась за старого банкира: похоже, они сумели отвлечь его от печальных мыслей. И тут же, как бы проводя черту между шутливой игрой и реальностью, снова заговорил Болдвин:
— Мы с Билли Хиллом свято верили, что создание подкомитета — это наш сознательный дар стране. Но нам и в голову не приходило, что мы подарим стране еще и президента. Когда же поняли, то, признаюсь, слегка струсили.
— Я бы многое отдал, чтобы повернуть процесс вспять.
— Охотно верю. Мечтать о месте президента в современных условиях может только сверхамбициозный человек. Либо сумасшедший. Принять кабинет в современных условиях... — Болдвин внезапно замолчал, словно испугавшись собственной неучтивости.
— Продолжайте, Фрэнк. Все правильно.
— Извините, господин президент. Это вырвалось непроизвольно, да я и не то хотел сказать...
— Не нужно извиняться. Я сам был изумлен так же, как вы и посол. И конечно, не меньше испуган.
— Могу я попросить вас объяснить почему? Филис внимательно наблюдала за мужем. Вопрос не был для нее неожиданностью: тысячи раз его задавали Энди публично, сотни раз — в личных беседах. Но ответы ее не устраивали. Она не знала, есть ли иное объяснение, кроме того, что умный, способный и честный человек, точно рассчитав свои силы, счел возможным выступить против тех, кто, как он это хорошо знал, того заслуживает. А если такой человек располагает возможностью занять кресло, дающее власть, как в одной из откровенных бесед признался ей Энди, так это лучше, чем наблюдать за событиями со стороны. Даже если и были какие-то иные ответы, едва ли Энди нашел бы слова, чтобы выразить их. А жаль.
— Если говорить честно, я обеспечил себе неограниченную финансовую поддержку обеих кампаний: предсъездовской и избирательной, независимо от того, что могла предложить мне партия. Под самыми разными прикрытиями. Гордиться тут нечем, но это так.
— Это ответ на вопрос «как», господин президент. Я же спросил: почему?
Филис не спускала с банкира глаз: он ждал ответа, умолял об ответе. Конечно, Фрэнк прав: он спрашивал о другом. Но Господи, все это так тяжело! Бесконечные машины, прибывающие за Энди в любое время дня и ночи, бесконечные телефонные аппараты, установленные во всех частях дома, бесконечные конференции — Барнгет, Бостон, Вашингтон, Сан-Франциско, Хьюстон. Эндрю словно закрутило ураганом, смерчем. Регулярное питание, полноценный сон — все теперь забыто. Забыто ею. Забыто детьми.
— Но вы же обо всем читали, Фрэнк. — Тривейн проговорил эти слова со смущенной улыбкой, показавшейся Филис подозрительной. — Ну, все мои выступления, речи. Я почувствовал, что могу объединить самые разные конфликтующие стороны, самые разные голоса. И это не просто метафора. Я понимаю, нельзя объединить голоса. Ими можно дирижировать, устранить диссонанс. Если устранить шум и крики, то легче добраться до источников". Заставить их работать.
— Я не обвиняю вас, господин президент. Вам удалось задуманное. Теперь вы известный и всеми признанный человек. Несомненно, более популярный, чем все предыдущие обитатели Белого дома.
— Спасибо на добром слове, но для меня главное, что я не ошибся. Моя идея работает.
— А что все-таки испугало вас с послом Хиллом? — вопрос сорвался с губ Филис совершенно неожиданно. Она поймала на себе взгляд мужа и поняла, что ему не хотелось бы, чтобы она спрашивала об этом.
— Трудно сказать, моя дорогая. Я понял, что чем старше становлюсь, тем меньше остается во мне уверенности. Мы сошлись на этом с Биллом пару недель назад. А вы должны помнить, что мы всегда были уверены в себе... Итак, чего мы испугались... — Болдвин произнес эти слова без вопросительной интонации. — Думаю, что ответственности. Мы предложили кандидата на место председателя подкомитета, а выяснилось, что откопали жизнеспособного кандидата на место президента. Солидная разница.
— Но ведь жизнеспособного, — проговорила Филис, обеспокоенная интонацией, с которой были произнесены последние слова Болдвином.
— Да. — Банкир смотрел на Тривейна. — А испугали нас внезапная решительность, необъяснимое желание действовать, необъяснимые намерения, которые вы столь резко продемонстрировали... Если вы вспомните все хорошенько, господин президент, то поймете меня.
— Вопрос задал не я, Фрэнк, а Фил.
— Да, конечно... Трудный сегодня день... Никогда больше не сможем мы с Билли встретиться вновь, чтобы поспорить, что-то обсудить... Никто уже не выиграет спора... Он часто говорил мне, Эндрю, что вы мыслите так же, как я. — Бокал в руке Болдвина был уже почти пуст. Старик невидяще смотрел на него; он снова обратился к Тривейну по имени и чувствовал некоторую неловкость.
— Для меня это лучшая похвала, Фрэнк.
— Так ли это, покажет время, господин президент.
— И все же я польщен.
— Но вы-то меня понимаете?
— В каком смысле?
— Наше беспокойство. Как сказал Билли, то, что происходило с Бобби Кеннеди, просто лагерь скаутов, если сравнить с вашей ситуацией. Это его точные слова.
— Что ж, меня они не пугают, — усмехнулся Тривейн. — Вас это обидело?
— Мы просто не могли понять...
— Да все же ясно: образовался политический вакуум... — Но вы не политик...
— Однако достаточно, повидал их на своем веку. А вакуум должен быстро чем-то заполниться, вот это я знал четко. Либо я заполню его, либо кто-то другой. Оглядевшись, я понял, что лучше подхожу для этой ситуации. Если бы появился хоть кто-то еще — со своей программой, своими суждениями, я бы отступил.
— А кто-нибудь еще имел шансы, господин президент?
— Я так никого и не дождался.
— По-моему, — решила вступиться за мужа Филис, — он был бы рад выйти сухим из воды. Как вы верно заметили, он все же не политик.
— А вот тут вы не правы, моя дорогая. Он — новый политик во всей своей первозданной чистоте. Самое замечательное — это то, что сейчас его время! Целиком и полностью. Это удивительная реформация, куда более глубокая, чем можно было бы ожидать от любой революции, кем бы она ни осуществилась. И он понял, что политическая работа ему по силам. Вот чего никак не могли уразуметь мы с Билли: как он сумел осознать это?
На какое-то время в комнате воцарилось молчание. Филис знала, что на последний вопрос ответить может только Энди, но, взглянув на него, увидела, что отвечать он не собирается. Его мысли были устремлены куда-то еще, его занимало сейчас что-то иное, а вовсе не желание объясняться, пусть даже со своим старым Другом, столько для него сделавшим. Для него. Но не Для нее.
— Господин президент.
В комнату вошел Сэм Викарсон. Голос его звучал подчеркнуто спокойно, настолько спокойно, что было совершенно ясно: что-то требует немедленного и настоятельного внимания президента.
— Слушаю, Сэм.
— Поступило подтверждение о переменах в средствах массовой информации. Из Чикаго. Я подумал, что вы Должны знать об этом.
— Вы могли бы получить информацию о новом руководстве? — Слова Тривейна были четки и быстры, в них звучала некоторая жесткость.
— Этим я и занимаюсь, сэр.
— Надеюсь на вас. Извините меня, Фрэнк. — Тривейн встал и направился к выходу. — Я еще не научил Сэма процедуре затягивания предоставления важной информации.
