Спас на крови - Юрий Гайдук
— Так почему же в таком случае тянут с окончательным заключением? — перебил Стогова Бусурин. — Или все-таки не такая уж она естественная, эта смерть?
— Головко обещал позвонить сразу же, как только будет подписано заключение.
Вроде бы все точки были расставлены над i, и Стогов уже надеялся услышать «Всё, свободен!», однако вместо этого Бусурин развернул аккуратно сложенную газету и бросил ее на край стола.
— Читай! Вторая страница, там отмечено.
«Новое русское слово» — русскоязычная газета эмиграции. Капитан уже начинал догадываться, что именно может быть опубликовано в последнем выпуске «Слова», однако когда вчитался в статью, его лицо пошло красными пятнами.
«ИЗНАНКА ПОСТСОВЕТСКОЙ ДЕМОКРАТИИ, ИЛИ КРАСНЫЙ ТЕРРОР ПРОДОЛЖАЕТСЯ»
Уже заголовок статьи не предвещал ничего хорошего, а дальше шло и того пуще.
«Век эмигранта короткий. Но когда к этому прикладывают руки те, которые в теперешней, якобы демократической России, продолжают ненавидеть нас, но чаще всего боятся, этот самый век становится еще короче.
Когда верстался номер этой газеты, уже более суток как не было в живых Игоря Державина, человека, который в далеком 1976 году не по своей воле ступил на землю благословенной Америки и уже будучи полноправным гражданином Соединенных Штатов, продолжал болеть душой за то место на земле, которое называется родиной. За Россию. За новую Россию, на которую с великой надеждой смотрит вся наша эмиграция, и, как это ни странно, за прежнюю Россию, которая выбросила его когда-то на другой конец земли.
Игорь Мстиславович Державин был и до последнего дня своей жизни оставался одним из тех профессионалов искусствоведов в области экспертизы, которых невозможно было купить, подкупить или даже запугать, чтобы он поставил свою подпись под нужным клиенту заключением, будь то картина, икона или любое иное произведение искусства.
Подобная несгибаемость и более чем честное отношение к своей работе, не могли нравиться многим жучкам от живописи, которые пытались протолкнуть на международных аукционах хорошо завуалированный фальшак, и, видимо, поэтому врагов у нашего товарища было больше, чем друзей.
Международные аукционы — это большие деньги. И, чтобы не упустить свою наживу, нечистоплотные на руку люди готовы идти на всё, вплоть до убийства. А эксперт Державин не просто мешал многим — его боялись, боялись в России, и когда из Москвы пришло известие, что в гостиничном номере скоропостижно скончался Игорь Державин — остановилось сердце, те, кто хорошо знал этого человека, этому просто не поверили. Мы не могли этому поверить! И поэтому скорбим вдвойне.
Добрая память о Державине останется в наших сердцах.»
И далее шел длиннющий список фамилий, который Стогову ровным счетом ничего не говорил.
— Внимательно прочитал? — без особого энтузиазма поинтересовался Бусурин, когда Стогов наконец-то оторвался глазами от газеты.
Впрочем, вопрос этот не требовал ответа, и он тут же задал еще один, уже более конкретный:
— Ну и что скажешь по этому поводу?
Стогов откашлялся. Можно было бы конечно сказать, что собака лает, ветер носит, однако шеф ждал совершенно иного ответа, более конкретного, и Стогов вынужден был прибегнуть к спасительной дипломатии.
— Товарищ полковник, это же «Новое русское слово»! И я бы удивился, если бы «группа товарищей не обошлась без очередной шпильки в наш адрес. И совершенно не удивился, если бы они обвинили нашу службу в смерти Державина. А заголовок дали бы еще более злобный и броский. Скажем, «Преемники КГБ устраняют неугодных».
Он замолчал было, однако тут же добавил, видимо прочувствовав неудовлетворенность полковника:
— А тут все-таки общий кивок на Россию. Мол, как была мачехой злобной кое для кого, так и осталась таковой, хотя и попыталась имидж свой подправить.
— Однако не скажи, — не согласился с ним Бусурин. — Те, кто поработал над этой статьей, обвиняют не нас с тобой, а указывают на тех, кто мог бы держать зуб на Державина. Причем как за прошлые его деяния в области искусствоведческой экспертизы, так и за те заключения, которые он давал по картинам тех же, скажем, передвижников, которые непонятным образом попадают на международные аукционы. А это, капитан, уже совершенно иной разворот в деле.
— Возможно, что и так, — позволил себе небольшой реверанс Стогов. — Но дело в том, что на данный момент нет никакого «дела», хотя в то же время имеется предварительное заключение судмедэксперта о естественной смерти американца. И все эти эмиграционные пересуды относительно «красного террора»…
И замолчал на мхатовской паузе, как бы говоря тем самым: «О чем здесь толковать, товарищ полковник, когда и ежу все понятно? И эта «группа товарищей», подписавшаяся под этим пасквилем, была бы группой идиотов, если бы не воспользовалась подобным моментом. А так вроде бы и о Державине не забыли упомянуть, да и себе позволили еще разок пройтись по бывшей родине».
Однако Бусурин будто не слышал Стогова.
— Удалось прояснить цель приезда Державина в Москву?
— Весьма относительно.
— То есть только то, что соизволил сообщить Хиллман?
— Так точно.
— Хреновато, капитан, весьма хреновато. И, насколько я догадываюсь, тот круг лиц, с которыми Державин встречался за время пребывания в Москве, также не установлен?
Вопрос, на который, по мнению Стогова, мог быть только один ответ: «Никак нет, товарищ полковник. Да и к чему пену гнать, если в смерти американца нет никакого криминала? Как говорится на Руси, помер Максим, да и хер бы с ним. И без него проблем более чем по горло».
Однако полковник был почему-то совершенно иного мнения, нежели Стогов.
— Значит так, капитан. Пока суд да дело, то есть пока не будет официального заключения относительно смерти Державина, подготовь коротенькую справочку по его профессиональной деятельности. Я имею в виду работу Державина как эксперта по иконописи и русской живописи. А для этого, судя по всему, придется порыться в специализированных журналах и каталогах. Все понятно?
— Так точно.
— Свободен.
Покидая кабинет своего шефа, Стогов думал о том, что не зря, видимо, поговаривают в «конторе», что полковнику «Бусурину пора идти на заслуженный отдых, уступив место молодым коллегам, у которых еще не до конца заржавели шарики». Заставлять оперативников отдела копытить землю, основываясь на злобной писульке в эмигрантской газетенке… это уже ни в какие ворота не лезет.
Глава 4
Чтобы прижимистый Школьников, экономивший даже на закуске к халявному спирту, позвонил по мобильному телефону — должно было случиться нечто такое, что взволновало его самого, и когда Головко услышал знакомый, слегка дребезжащий голос, первое, что пришло ему на
