Алексей Митрофанов - Тело Милосовича
— Нет-нет! — опять горячо и испуганно запротестовал его собеседник. — Надо уважать волю семьи! Мы не можем ее нарушить.
— Да при чем здесь воля семьи?! — почти вспылил Филатов. — Когда причина смерти вызывает подозрения, воля семьи в расчет не принимается, и вскрытие производится в обязательном порядке. Ну! Чего вы боитесь?
Некоторое время зампред не знал, что ответить, и собирался с мыслями.
— У кого вызывает сомнения? — нашелся он наконец.
— У меня, у вас, у любого человека с непромытыми пропагандой мозгами, — терпеливо, словно малому ребенку, стал разъяснять ему Филатов.
— У меня — не вызывает, — заявил зампред.
Филатов уставился на него во все глаза. Ведь тот же сам сейчас говорил ему прямо противоположное!
— И это говорите вы? — произнес он, пораженный его словами. — Его заместитель по партии?
— Да, — ответил тот. — Для меня достаточно мнения Лио Бакерии.
— Какого мнения? — Разговор шел уже почти на повышенных тонах. — Он же ничего не видел! Ему просто показали кино! Я говорил с ним по телефону. Вы что, верите всему, что увидите в кино? В Кинг-Конга, например?
— Это было не кино, — почти убежденно ответил зампред, но при этом отвел взгляд в сторону, — а запротоколированная видеозапись. Почему я должен ей не доверять?
Филатов некоторое время не находил, что на это возразить. Он и представить не мог, что при подобных обстоятельствах смерти человека, не последнего человека в этом мире, между прочим, его близкие и соратники будут так упорно отказываться от проведения повторного вскрытия. От пустяковой в общем-то процедуры. И главное — никто же не мешает! В чем дело? У Филатова это не укладывалось в голове.
Он решил сделать последнюю попытку:
— А что, если на самом деле он умер не от сердечного приступа?
— А от чего еще?
— Ну, допустим, его отравили? Вы что же, так это и оставите, простите им?
— Зачем бы им было его травить? — спросил зампред, глядя поверх головы Филатова с таким видом, словно бы он сам не стоял тут рядом, а уже мчался в удаляющемся автомобиле и его мало интересовало то, что осталось позади.
— Как зачем? Ведь им не удалось ничего доказать. Милосовича надо было выпускать, а это был бы скандал. Это доказывало бы, пусть и косвенно, что вся затеянная против Югославии кампания была лживой, а война — неправедной. Им легче было его отравить, чем выпустить.
На самом деле Филатов вовсе не был так уж уверен, что Милосовича отравили. Просто хотелось убедить зампреда провести повторное вскрытие. Но тот упорствовал.
— Отравили — не отравили, — уныло сказал он, — какая теперь разница? Он умер, и его не вернуть. Ничего из того, что было раньше, не вернуть. От Югославии осталась одна Сербия. Видимо, таково веление времени. Нужно с этим смириться и ждать светлой полосы для нашего народа.
«Да он прямо фаталист какой-то, — подумал Филатов. — Ему бы мистику преподавать в школе для астрологов, а не Социалистической партией руководить».
Опять появился помощник зампреда. Тот извинился и отошел от Филатова. Оба начали о чем-то совещаться. Угловым зрением Филатов видел, как помощник несколько раз посмотрел в его сторону. Чуть более пристально, чем было надо, словно запоминая получше, как Филатов выглядит. Хотя что тут было запоминать? Филатов был личностью известной, и от его фотографий прямо-таки ломился Интернет. Не составляло труда найти и распечатать любую.
Остаток ужина Филатов высидел с трудом. Его деятельная натура требовала что-нибудь предпринять. Но что? Он прокручивал в уме всевозможные варианты, прикидывая, что он мог бы сделать прямо сейчас. Найти других боссов соцпартии и уговорить их провести повторное вскрытие? Или поискать дочь Слободана Марию с той же целью? Нет, это вряд ли. Он знал, что Мария живет где-то в Черногории. Пока он ее разыщет, пока она доберется до Белграда, уже и утро наступит. А ведь еще надо найти патологоанатома. Да и препирательство с соцпартией займет какое-то время. Если, конечно, тут рулит только она, а не еще какие-то силы. Нет, этот вариант не годится.
Боссы же соцпартии вряд ли согласятся пойти против воли своего главного начальника и против воли семьи. Для этого нужна сильная мотивация, а ее сейчас нет. Была бы — и без него сделали бы повторное вскрытие.
Оставалось одно — самому найти частного патологоанатома и договориться с теми, кто сейчас стережет тело. Патологоанатома можно найти в больнице Святого Саввы, а со сторожами в Музее революции, где сейчас находится тело, он договорится.
Филатов тряхнул головой. Черт возьми, какая только чушь не полезет в голову, когда очень хочется докопаться до истины, а никаких возможностей для этого нет! Нельзя ему влезать в такую авантюру. Так и в тюрьме недолго оказаться. Он здесь всего лишь гость, иностранец, и никаких прав у него нет. Но как же чертовски хочется понять, что произошло на самом деле! Ведь чего проще — проведи вскрытие, и будешь знать.
Нет, вскрытие в музее провести, пожалуй, не получится, это не морг, там нет никаких условий. А хоть бы и получилось, оно не будет иметь никакой силы, потому что незаконное. От этой мысли надо отказаться раз и навсегда.
Он пожалел, что не прилетел сюда на день или даже на два раньше. Тогда у него было бы время что-нибудь предпринять.
ГЛАВА XII
КАФЕ «РУССКИЙ ЦАРЬ»
После приема возвращаться вместе со всеми в гостиницу Филатов не стал, а попросил, чтобы его высадили в центре. — Хочется прогуляться, — объяснил он коллегам.
— Могу составить вам компанию, — предложил Бабурин.
— Мне тут еще кое-куда нужно зайти. — В этот момент компания Филатову, человеку общительному и в общем-то заводному, была явно не нужна.
Мысль о том, чтобы провести самостоятельное вскрытие, продолжала вертеться в голове, хоть он и гнал ее прочь. Устойчивости идеи способствовало еще и то, что всякий раз в чужой стране он чувствовал себя не скованно, как полагалось бы, а, наоборот, более свободно. Он бегло говорил на нескольких европейских языках, имел в кармане дипломатический паспорт и не был стеснен в средствах. Все его титулы, на которые следовало оглядываться и соизмерять с ними свои действия дома, как бы оставались там, а здесь, где его не узнавали на улицах, он мог позволить себе гораздо больше, чем в Москве.
На самом деле все было не совсем так, и это чувство являлось иллюзией, не более того. Но Филатову нравилось думать именно так. Это была игра со своим воображением. Главное состояло в том, чтобы не следовать ему всерьез и не совершать реальных поступков, о которых пришлось бы потом пожалеть.
Он намеревался поискать магазин игрушечных железных дорог, который заприметил еще в прошлый свой приезд. Тогда Белград бомбили самолеты НАТО и магазинчик был закрыт. Сейчас же он должен был работать, если, конечно, хозяин не поменял бизнес. Но если тогда, в более трудные времена, бизнес существовал, то должен был уцелеть и теперь, решил он.
Филатов не очень хорошо помнил, на какой стороне улицы магазин находился, и вертел головой туда-сюда. В центре Белград сильно напоминает улицу Арбат, в той ее части, где дома повыше. По-своему, конечно, абсолютного сходства нет, но общее ощущение остается тем же. Филатов дошел до конца не очень длинной пешеходной улицы, но магазин не нашел. То ли тот действительно закрылся, то ли это было на другой улице.
Филатов повернул за угол. Поначалу ему казалось, что уж здесь-то магазин отыщется. Эта улица в точности совпадала с той, которую он помнил. Но его и здесь не оказалось.
Филатов свернул еще раз, уже не питая особой надежды на успех. Теперь он продолжал поиски только затем, чтобы отвлечься от мыслей о завтрашних похоронах.
Когда ему надоело блуждать наобум, он решил справиться у прохожих. Он задавал вопросы по-русски, который почти все понимали, а получал ответы по-сербски и тоже мог понять их смысл.
К его разочарованию, никто даже не слышал о подобном магазинчике. Видимо, тот закрылся уже очень давно. Или же это было не здесь. Филатов замерз в своем легком пальто и не прочь был бы где-нибудь согреться. Его взгляд упал на вывеску кафе «Русский царь». Здесь он раньше не бывал и даже не знал о существовании такого заведения. «Ну уж здесь-то мне будут рады», — подумал он, представляя, как сейчас войдет и заговорит с официантом по-русски. Потом подумал и решил себя не выдавать. Уместнее будет заговорить на английском или французском. Оба языка он знал в совершенстве.
«Пожалуй, — подумал он, — французский будет уместнее. Сербы еще не забыли бомбардировки, которые в их сознании тесно увязывались с НАТО и США».
Войдя внутрь, он пробежался взглядом по портретам русских царей на стенах, сдал пальто в гардероб, нашел свободный столик и устроился за ним. Подошедший официант прекрасно понял его французский и принес глинтвейн и кофе.
