Хаджи-Мурат Мугуев - Кукла госпожи Барк
Из Астрахани в Махачкалу летели почти все время над морем. Сначала широкая при впадении в Каспий Волга, с ее разветвленной дельтой, с сотнями судов, парусников, с многочисленным населением по берегам каналов, затем зеленовато-синее, спокойное море захватили нас. Смена пейзажа была мгновенной, и мы подолгу не отрывались от оконцев, глядя на могучую водную гладь, раскинувшуюся внизу.
В Махачкале мы заночевали, а рано утром вылетели в Баку.
Баку, благоухающий и нарядный, с его красивыми улицами, чудесным бульваром, богатыми домами-дворцами, произвел на меня большое впечатление. Город нефти, поднявшийся над морем, был чист, ярок и светел. Надо очень уважать свое дело, любить людей, беспокоиться за их здоровье, чтобы суметь сделать так, что ни запаха, ни пятнышка, ни пылинки не чувствовалось на улицах благоустроенного, великолепного города.
Гостиница «Европа», где нам отвели два номера, была заполнена военными. Баку – это перепутье, перекресток, откуда идут две важные дороги: одна – в Грузию, другая – на Иран, к Персидскому заливу, где начинается Трансиранская железная дорога.
Генерал уехал в штаб, я же остался в номере, так как хотел просмотреть последние иранские газеты, комплект которых любезно предоставили нам местные товарищи-востоковеды.
Передо мной лежала стопка газет: «Мардом», «Сетарее Иран», «Дад», «Иране Ма», «Эттелаат», «Кейхан». Я уже отвык от буржуазных газет, добрая половина которых была занята происшествиями, сплетнями тегеранского общества и новостями шахского двора. Вместо деловых статей в них печатались бульварные романы с продолжениями из номера в номер.
В Европе земля тряслась от грохота орудий, тысячи самолетов днем и ночью бомбили изрезанную окопами, сожженную огнем, опаленную взрывами землю, а здесь редакторы и сотрудники газет писали и печатали великосветскую придворную чепуху. О войне давались только сводки, причем события 1941 и 1942 года преподносились в этих газетах явно в германофильском и особенно враждебном нам духе. О союзниках, Америке и Англии, говорилось неясно и в полутонах, но ненависть к Советскому Союзу в дни 1941 года была совершенно очевидна. Дальше тон менялся, наши победы, отречение Реза-Шаха, ввод советских и англо-американских войск в пределы Ирана принесли с собой и смену настроений. Те же газеты заговорили уже в другом тоне, но и тут, сквозь строки, через прозрачный флер различных «обзоров», «фельетонов», «высказываний», «интервью» политических и общественных деятелей ясно чувствовалось холодное, неприязненное отношение к нам, и рядом – низкопоклонные, захлебывающиеся от лакейского восторга статьи, восхвалявшие Америку.
О победах советских войск и отходе немцев под ударами наших армий сообщалось в общих фразах, но тут же очень хитро и многозначительно говорилось, что если бы не Америка и не ее помощь, советские войска никогда не добились бы успеха.
Рассказывая в двух-трех строках о героях Сталинграда, газеты ни к селу ни к городу отводили много места описаниям боев американской армии с испанцами в 1898 году или эпизодам из войны англичан с русскими во время Крымской кампании 1854 – 1856 годов. Тут уже газетчики не скупились на расписывания мифических подвигов сержанта Джона или капрала Торенса, нанизывавшего на саблю по 10 – 15 русских или испанских солдат. В пространных статьях говорилось о мощи и богатстве Америки, о морских базах Англии, о том, сколько миллионов народонаселения мира говорит на английском языке.
Изредка проскальзывала заметка о том, что в Советском Союзе голод, в Сибири – чума, в Архангельске – восстание. Словом, даже для менее искушенного читателя, чем я, было очевидно, что газетами Тегерана после ухода германофилов управляет весьма тенденциозная рука.
Сначала я делал заметки, выписки, отчеркивая то или другое место, но затем утомился. Почти все газеты были одинаковы и ничем не отличались одна от другой, хотя на всех напечатан горделивый заголовок – орган «демократической», или «социалистической», или «беспартийно-независимой» мысли. И только один «Журналь де Тегеран» да близкая к придворным кругам «Кейхан» не изменили своего постоянного лица, печатая, как и раньше, из номера в номер, сообщения о великосветских событиях и новостях иранского двора. Тут вперемежку шли и назначения на посты вельмож и знатных генералов, и светские сплетни, и слухи о замужестве или разводе той или иной высокопоставленной особы, или же заметки о придворном балете.
Интересны были также и объявления, в которых рекламировалась только американская продукция, начиная от резиновой жвачки, напитка «Кока-Кола» и вплоть до машинных станков и полицейских автомобилей фирмы «Форд».
Читая объявлений, я невольно обратил внимание на то, что в трех газетах: «Дад», «Кейхан» и «Эттелаате» на протяжении последнего месяца из номера в номер ежедневно печатали на видном месте одно и то же объявление.
ОККУЛЬТИЗМ И МАГИЯ
Гипнотизер и волшебник, ученик знаменитого мага Шу-Фо, изгоняет бесов и привидения. Вызывает духов, а также и тени ваших умерших близких. Объясняет таинственные силы природы и явления загробной жизни. Нервных просят не приходить.
Адрес улица Шапура, дом 41.
Гипнотизер-волшебник – Го Жу-цин.
Все три газеты отпечатали на своих страницах эту средневековую чертовщину.
– Вот, не угодно ли, – показывая газеты вошедшему в комнату генералу, сказал я. – Духи и привидения преследуют нас даже в Иране.
– Мне кажется, именно там они станут показывать себя, – без улыбки ответил генерал. – Собирайте чемоданы, нынче ночью в двадцать два тридцать отплываем в Пехлеви…
– Как Пехлеви? А разве не самолетом до Тегерана?
– Нет!.. Кое-что изменилось. Ночью уходит пассажирский пароход «Тургенев», на нем нам отведена каюта. Утром уже будем в Пехлеви, а эти газеты, – он кивнул на разложенные по столу листки, – захватите с собой. В дороге почитаем. Ночь-то велика, успеем выспаться…
Я внимательно посмотрел в его спокойное лицо.
– Что-нибудь изменилось?
– Нет, за исключением того, что нам придется в Пехлеви задержаться на день. Там нас ожидает американский генерал Даббс, член Военной Союзной Комиссии по эксплуатации иранских дорог. Американец на несколько дней летит в Москву, но, узнав о нашем предполагаемом приезде, задержался в Пехлеви для того, чтобы встретиться с нами и наметить пути будущей совместной работы.
Я стал собирать чемоданы. Уложив их, я пошел прогуляться на приморский бульвар.
Я недолго бродил по улицам вечернего Баку, так как мысль о скором отъезде все же беспокоила меня.
Задумавшись, я не спеша шел по проспекту Ленина, подходя к знаменитому «Парапету», о котором считают нужным писать решительно все журналисты, посещающие Баку.
Внезапно я услышал позади себя английскую речь и, чуть посторонившись, пропустил группу английских военных, шедших с двумя дамами. Они, шумно смеясь и о чем-то оживленно разговаривая, прошли мимо меня. Все это случилось так быстро, что я не успел даже оглянуться и увидеть лицо кого-либо из них, и только красивый грудной голос одной из дам, весело сказавший шедшему с нею офицеру:
«О, сэр Джемс, я всегда была уверена, что вы даже в дебрях Азии останетесь джентльменом и европейцем», – запомнился мне.
Вероятно, это были сотрудники какой-либо торговой или военной миссии, каких в эти дни было много в портовых городах Союза. Я проводил глазами кремовой плащ-пальто дамы, ее белокурые выбившиеся из-под шляпы локоны и, перейдя Парапет, пошел к гостинице.
В 22 часа 30 минут пассажирский пароход «Тургенев» отошел от пристани. Мы с генералом стояли у окон каюты и, опершись о поручни, смотрели на толпу, провожавшую пассажиров, едущих в Иран. Среди отъезжающих были и персиянки с мужьями и детьми, шумно и суматошно погружавшиеся на пароход. Их беспокойные голоса, взволнованный вид, обилие чемоданов, тюков и ковровых сум несколько нарушали чинную степенность посадки. Почти перед самым отходом, когда рабочие взялись убирать трап, из вокзала выбежали три англичанина в военных костюмах, две дамы и пожилой штатский господин, за которым шофер и носильщики несли два обитых медными полосами чемодана и весь оклеенный багажными и отельными ярлыками саквояж. Пограничники осмотрели их бумаги, и лейтенант, командир контрольного поста, отдавая честь, вежливо сказал:
– Прошу.
Англичане поднялись на пароход, направляясь к своим каютам. Издав последние прощальные гудки, «Тургенев», отчаливая от пристани, развернулся и, выйдя на курс, стал набирать скорость. Легкое подрагивание корпуса, шум машин и характерный звук бегущей за кормой воды усиливались. Огни города стали уходить вглубь. Баку отступал, уменьшался и вдруг разом растаял в темноте.
– Остров Нарген, – сказал генерал, указывая на новые огни, показавшиеся слева по борту «Тургенева».
