Георгий Вайнер - Место встречи изменить нельзя (сборник)

– Ну-ка, тише, – вдруг резко сказал Стас, и Панкова сразу смолкла. – Насчет времен вы правильно сказали. А в скверную историю вы себя впутали сами.

Он открыл ящик и разложил на столе четыре листа бумаги.

– Вот ваша автобиография из театра. Вот счет за газ из вашей квартиры. Вот ваше объяснение, которое вы сейчас написали. А вот это, – он поднес листок к глазам Панковой, – письмо Татьяне Аксеновой.

– Я ничего не понимаю, – сказала растерянно Панкова.

– Понимать нечего. Не надо быть экспертом, чтобы увидеть: все бумаги написаны одной рукой.

– И что?

– А то, что это письмо найдено в сумке убитой Татьяны Аксеновой.

– Убитой? – с ужасом переспросила Панкова.

– Да-да, убитой. За три часа до того, как вы поспешно убыли в Ленинград.

– Но клянусь вам, это случайность! Ужасное, роковое совпадение! Я действительно писала ей письмо, но ничего подобного и в мыслях не имела. – Панкова зарыдала по-настоящему. Стас налил ей в стакан воды. У Панковой тряслись руки, и вода текла некрасивой струйкой по подбородку, рассыпалась темными каплями на платье. Она затравленно, не отрываясь, смотрела Стасу прямо в глаза. Тихонов отвернулся к окну. За стеклом летели сухие снежинки, в полдень было так же сумрачно, как и на рассвете.

Панкова плакала. Стас, прислушиваясь к ее всхлипываниям, вспомнил, как сидела окаменевшая мать Тани, приговаривая все время: «Донюшка моя, доня…» И подумал с ожесточением: «Плачь, плачь. Не жаль мне тебя. Таня, когда умирала, не плакала…»

Тихонов сел за стол, собрал бумаги, положил в ящик.

– Вы успокоились? Давайте продолжим. Но учтите: если вы будете снова врать, то уже сами – как вы писали Тане – «поставите себя в весьма опасное положение».

Панкова кивнула:

– Но зачем вы так грубо со мной говорите? Вы же воспитанный человек…

– А вы бы хотели, чтобы я вас называл Зиночкой и шаркал ножкой? Нет уж, увольте! Вы что-то не очень раздумывали об этике, когда писали Аксеновой письмо с весьма прозрачными угрозами. А человек этот убит. Так что обойдемся без реверансов. Нам нужна правда. Намерены вы говорить только правду?

Панкова снова кивнула. Лицо ее стало некрасивым, обвисшим, с множеством мелких морщинок.

– Зачем вы написали письмо?

– Лена была так несчастна! И она надеялась, что, если эта женщина оставит Костю в покое, он вернется домой.

– Вы снова говорите неправду.

– Почему?

– Это… это… – Стас вспомнил фразу из блокнота Тани Аксеновой. – Это одеяло лжи из лоскутков правды. Вы же прекрасно знаете, что Таня была не в курсе семейных дел Ставицкого. И специально информировали ее письмом. После этого Таня указала Ставицкому на дверь. Поэтому говорить о том, чтобы она «оставила его в покое», нелепо. Правильно?

– Ну, значит, я оговорилась. Это же не принципиально!

– Нет, принципиально. Потому что вы рассчитывали так: получив письмо с угрозами, Таня испугается и заставит Ставицкого вернуться к Буковой. Так?

– Ах, может быть, и так! Но ведь, ей-богу, я действовала из лучших побуждений! Я хотела восстановить семью. Кто мог знать, что…

– Что? Кончится убийством?

– Я не имею к этому никакого отношения! Ведь это так страшно – убить человека…

– Боюсь, что вы не очень хорошо представляете, как это страшно – убить человека. Вы мне лучше скажите: кто мог совершить это убийство в интересах Буковой?

– Клянусь, я не знаю!..

– Ладно, допустим. У Буковой есть сейчас мужчина, как это называется – поклонник, который готов ради нее на все?

Мгновение подумав, Панкова ответила:

– Да, есть. – И сразу заторопилась: – Но я его видела всего несколько раз.

– А что, Букова его скрывает?

– Нет, мне он просто не понравился.

– Подробнее!

– Ну, у него какие-то скверные манеры, очень разухабистые. Вообще он… не нашего круга. И… нетрезвый.

– Как он выглядит?

– Высокий, по-моему, шатен, худощавый…

– Как зовут его? – Тихонов задержал дыхание.

– Ника. По-моему, Ника. Или Кока…

– Его зовут Никита Казанцев? – спросил спокойно Стас.

– Наверное, – обрадовалась Панкова. – Полного имени я не знаю, но, кажется, его так и звали – Ника.

– Посидите здесь. Я скоро приду. – Тихонов подергал ручку сейфа и вышел.

– Через полчасика, Владимир Иваныч, сможете побеседовать с Никитой Казанцевым, проходившим у нас под условной кличкой Длинный. Савельев поехал за ним.

Шарапов поднял глаза от бумаг:

– Но-о! Нашел-таки? Ну, хвались подвигами. Как вышел?

– Я его вычислил. Как Леверье – планету Нептун: на кончике телефонного диска!

– Ну-ка, ну-ка…

– Вот смотрите. Эта идея сформировалась у меня окончательно вчера, когда я ушел от вас. Интервал между автобусами – одиннадцать минут. Как же Демидов смог догнать Гавриленко на середине маршрута? Позвонил в парк. Оказывается, Гавриленко на семь минут опоздал к владыкинской остановке. Застрял у Самотеки, там эстакада строится. Тогда меня озарило: Длинный появляется на остановке три раза в неделю: по понедельникам, средам и пятницам, ровно в полдевятого, что, вероятнее всего, связано со сменами на работе. Надо было угадать самое главное: куда он ездит из Владыкина – домой или на службу. Подумал и решил: домой. Вот почему: во-первых, в пользу этого говорит само время его поездок. Вечерние смены везде начинаются от пятнадцати до семнадцати часов – значит, поздно. А ночные – от двадцати двух до двадцати четырех часов – значит, рано. Во-вторых, я сделал допущение, скорее социологическое…

Шарапов усмехнулся.

– Не смейтесь, не смейтесь, – сказал Стас. – Женщины обычно ездят на работу очень точно, а возвращаясь, имеют в графике своего движения отклонения в среднем около часа. Это связано с хозяйственными заботами. Мужчины, наоборот, имеют по дороге на работу отклонения до пятнадцати – двадцати минут, а уходят довольно точно. Поэтому я решил, что он ездит домой.

Отсюда у меня пошел следующий этап. Парень должен работать где-то близко. В этом я не сомневался. Сначала я допустил, что он приезжает сюда на каком-то другом транспорте и делает пересадку. Однако этот вариант я отбросил. Объясняю. Приехать во Владыкино он мог только на восемьдесят третьем автобусе, идущем от Сокола, и электричкой Савеловской железной дороги. Автобус не годится: парень едет к цирку, а туда проще добраться этим же маршрутом по Лихоборскому шоссе.

– А электричка? – спросил Шарапов.

– Не годится, – покачал головой Стас. – Станция Окружная там действительно недалеко. Но зато от станции к остановке идти проще и ближе по тротуару, чем по пустырю. Кроме того, в этом промежутке времени только две электрички останавливаются на Окружной – двадцать десять и двадцать тридцать одна. Если бы он приезжал в двадцать десять, то уезжал бы на автобусе в двадцать двадцать шесть, а если в двадцать тридцать одна, то на автобус раньше чем в двадцать сорок восемь никак не попадал бы. А он-то ведь в двадцать тридцать семь ездит! Значит, ясно – работает он где-то близко.

– Резонно, – кивнул головой Шарапов.

– Так где же это «близко»? Место убийства практически совпадает с остановкой автобуса. Я решил сделать первую прикидку: на карте района провел циркулем круг с центром в месте убийства. Длинный шел к остановке по пустырю с северо-запада. Поэтому половину круга в юго-восточном направлении я заштриховал сразу. Остался сектор, образованный Сусоколовским шоссе, железнодорожной линией и оградой Ботанического сада. Из-за линии он прийти не мог: полотно проходит по высокой обледенелой насыпи, на которую с той стороны не вскарабкаешься. Выйти из Ботанического сада он тоже не должен был – там у ворот, на полкилометра ближе, есть остановка. Вывод: Длинный шел из глубины владыкинского жилого массива. С работы, заметьте себе, товарищ Шарапов!

– Ну-ну-ну, – заинтересованно сказал Шарапов.

– Вот тут и встала проблема: где же он может работать? И начали мы с Савельевым подбивать бабки. В намеченном для розыска районе имеются такие предприятия: завод, фабрика, комбинат бытового обслуживания, столовая, шашлычная, один ЖЭК и две гостиницы – «Байкал» и «Заря».

Начали с завода металлоизделий. При этом не забудьте, что Длинный ходит с работы через день в двадцать тридцать. На заводе служащие уходят в пять, вторая смена заступает в четыре, а третья – в одиннадцать вечера. Савельев еще проверил, нет ли у них сотрудников, работающих до восьми-полдевятого. Нет. Значит, отпало.

Берем фабрику головных уборов «Свободный труд». Труд у них, видимо, действительно свободный, потому что работает этот гигант легкой индустрии до семнадцати часов, после чего запирается на замок.

Потом началась эпопея с магазинами. А их – шесть штук. Ужас! Два промтоварных, два продмага, один культтоварный и булочная. С промтоварными и форпостом культуры, правда, все решилось быстро: в понедельник они все выходные. В булочной никто через день не работает. В продмагах – время не совпадает, к тому же в одном из них работают только женщины.