Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн
Проспер смотрел на него, словно ничего не слыша или не понимая.
По лестнице, держась за перила, спускалась Ада. Ее лицо было пепельно-серым, длинные седые волосы заплетены в тощую косицу; шаль распахнулась на груди, и можно было видеть ночную рубашку из толстой, грубой ткани. О’Нил наконец пришел в себя и направился к лестнице.
– Вам нехорошо здесь быть, бабушка, – сказал он ласково. – Ложитесь в постель, вы простудитесь.
Ада рассеянно отмахнулась и спросила Питта дребезжащим голосом:
– Вы заберете его с собой?
– Да, мэм. У меня нет выбора.
– Но это я виновата, – сказала она. – Сделал это он, но вина моя, перед лицом Господа Бога.
Девлин хотел было взять ее под руку, но она оттолкнула его, все еще не сводя взгляда с инспектора.
– Неужели? – поразился Томас, тоже пристально глядя на ее искаженное мукой лицо. Ему не хотелось ничего узнавать, но он понял, что она все равно расскажет ему, что не сможет совладать с этим порывом. Она полстолетия терпела чувство вины и муки раскаяния, и теперь признание рвалось наружу.
– Я знала, что он ущербен, еще до родов. Понимаете, мой муж вступил в связь с еврейкой, а потом спал со мной, когда я была беременна. Я знала, что случится потом. Я старалась избавиться от плода. – Она покачала головой. – Я все перепробовала, все средства, но мне не удалось прервать беременность. Он все равно родился, и с физическим недостатком – хромоногий, как видите. Я не знала, что это он убил Кингсли, но боялась этого. История повторилась, понимаете? – Старая леди пристально вгляделась в лицо Питта, стараясь удостовериться, что он ее понял.
– Да, – тихо ответил тот, ему стало тошно, – понимаю. – Он представил себе Аду, еще молодую женщину, которую предали, – несчастную, безусловно верящую во внушенные ей с детства предрассудки, ненавидящую дитя, которое она носила, опасавшуюся скверны, которой она теперь якобы запятнана, и в одиночестве своей ванной комнаты отчаянно пытающуюся вызвать выкидыш. Томас тронул ее за руку и поддержал на ступеньке. – Но теперь вы ничем не можете ему помочь, поэтому идите ложитесь. Все кончено.
Ада обернулась и поглядела на Проспера. На мгновение их глаза встретились. Оба молчали. Затем, последовав совету Питта, сгорбившись, как древняя старуха, она стала тяжело взбираться по лестнице, будто ноги ее налились свинцом. И ни разу не оглянулась.
– Но я не убивал судью Стаффорда, – сказал Проспер, глядя прямо в лицо Питту. – Клянусь Господом Богом, я его не убивал. И Патерсона тоже убил не я. И могу это доказать.
– Но это вы убили Кингсли Блейна!
– Убил, и да поможет мне Бог. Он это заслужил. – Лицо Харримора наконец ожило, рот искривился гримасой гнева и муки. – Он изменял моей дочери с той еврейкой и причинил моим внукам то же зло, что причинил мне мой отец. – Внезапно его ненависть исчезла, и он замолчал, широко открыв глаза. – А Стаффорда я не убивал. Я не видел его несколько недель, до самой его смерти. И Патерсона не убивал. Я провел весь тот вечер в гостях у друга, и это под присягой могут подтвердить два десятка мужчин и женщин.
Мысли Питта лихорадочно роились у него в мозгу. Если Проспер не убивал Стаффорда и Патерсона, тогда кто же? И почему? Господи, помилуй, почему?
Он молча взял Харримора за руку, полицейский встал по другую сторону. Они направились к входной двери мимо Девлина О’Нила, словно пораженного громом, и все трое вышли на моросящий дождь. Питт нес в руке трость, оказавшуюся смертельным клинком.
Глава двенадцатая
Кэролайн ликовала. Все конечно! С Джошуа сняты все подозрения, и навсегда. Он ни в чем не виноват, и это доказано. Все волнения позади, все малейшие, подспудные страхи рассеяны. Облегчение было потрясающее. Ей хотелось громко смеяться, плакать, скакать и кричать во все горло.
Она посмотрела на Шарлотту – и увидела тень в глазах дочери, заметила, что ее разрывают сомнения.
– Что такое? – спросила Кэролайн, ничего не понимая. – Что еще? Ты мне о чем-то не рассказала? О чем?
– А что ты собираешься теперь делать? – спросила Шарлотта. Они стояли рядом в гостиной дома на Кейтер-стрит. Было раннее утро, и огонь в камине только разгорался.
– Я собираюсь сразу же обо всем сообщить Джошуа, – ответила удивленная Кэролайн. – И, естественно, Тамар.
– Я не имела в виду, что ты станешь делать прямо сейчас…
– Тогда о чем ты?
– Я… имею в виду Джошуа. Больше незачем о нем беспокоиться… – Шарлотта остановилась, не зная, как продолжать.
– Понятия не имею, – тихо ответила Кэролайн, – это решать ему. Я же буду жить сегодняшним днем, а что будет завтра – узнаю завтра. И Шарлотта, дорогая…
– Да?
– Это все, что я могу ответить вам на этот вопрос – и тебе, и бабушке.
– О!
– А теперь я велю заложить экипаж и поеду, чтобы рассказать обо всем Джошуа и Тамар. Если хочешь, поедем со мной.
– Да-да, конечно. Я сама расскажу Тамар. Мне это будет приятно.
– Ну разумеется. Ты просто обязана ей рассказать!
Было еще слишком рано искать кого-нибудь в театре, поэтому Шарлотта и Кэролайн отправились в Пимлико, где жили актеры. Им открыла удивленная Миранда Пассмор, но по выражению лиц обеих дам она сразу поняла, что у них хорошие новости. Миранда распахнула дверь, впустила их, взяв Кэролайн за руку, и громко позвала отца.
– Мисс Маколи у себя? – спросила Шарлотта, охваченная радостью момента, несмотря на свои особые мысли относительно Кэролайн и Джошуа.
– Да, конечно, дома. Она так рано никогда не выходит… Хотите сама ей обо всем рассказать? Вы должны, обязательно. Все в порядке, да? Вы закончили дело? – Миранда обернулась к ним. – Я даже ни о чем вас не спрашиваю, но вижу, что вы справились прекрасно. Он был невиновен, да? – Ее слова сыпались как горох. – И вы теперь можете это доказать, правда?
Шарлотта почувствовала, что невольно улыбается.
– Да. И, самое главное, вчера ночью арестовали человека, который был действительно виноват.
– О, как замечательно! – Миранда закрутилась волчком на месте от непритворной радости, а потом накинулась на Шарлотту с объятиями. – Это чудесно! Вы просто замечательная умница, вы блестяще справились с задачей. Вам бы понравился Аарон. Он немного напоминал вас – импульсивный, постоянно обуреваем идеями… Идите и обо всем расскажите Джошуа. – Последние слова относились непосредственно к Кэролайн. – Он должен быть у себя в комнате – наверное, еще завтракает. Поднимайтесь наверх.
Шарлотта оставила мать у двери Джошуа. Ей не хотелось слышать, как та радостно и возбужденно заговорит с ним, как он с облегчением улыбнется и вспомнит о мертвом друге, как ощутит чувство победы – и печаль от того, что она так ужасно, так трагически непоправимо опоздала.
Шарлотта поднялась вслед за Мирандой к двери Тамар и постучала. Мисс Маколи почти сразу открыла и сначала посмотрела на сияющее лицо Миранды, потом на Шарлотту.
– Дело кончено, – тихо сказала последняя. – Прошлой ночью арестовали Проспера Харримора, и он даже не пытался отрицать свою вину. И все теперь узнают, что Аарон был невиновен.
Тамар стояла не шелохнувшись, неотрывно глядя на Шарлотту пытливым взглядом, обшаривая ее лицо, желая совершенно убедиться в том, что ошибки нет. И когда она уверилась, из глаз ее брызнули слезы, покатились по щекам. Она подняла было руки – и снова их уронила.
Шарлотта, забыв о сдержанности, сама крепко обняла ее, и у нее тоже защипало в носу. Она совершенно забыла о Кэролайн. Если сейчас ее обнимает Джошуа и они вместе смеются, или плачут, или крепко прильнули друг к другу, это все не имеет ни малейшего значения – во всяком случае, сейчас.
Однако Томас совсем не чувствовал себя счастливым победителем. Тайна убийства на Фэрриерс-лейн была раскрыта, справедливость, исполненная горечи, восстановлена, но это не могло воскресить Аарона Годмена. Ничто не могло отменить его страдание, его смерть. То, что сделал Питт, было слабым утешением для живых. Но любое исправление несправедливости, как бы ни было оно мало и запоздало, стоит того, чтобы за него бороться, даже если это выявляет вину другого человека и губит чью-то репутацию.
Но до этого Томас ожидал, что одновременно разрешатся и загадки смерти Сэмюэла Стаффорда и полицейского Патерсона. Этого не случилось. Питт верил Харримору. А если бы и не поверил, то потребовался всего час, чтобы убедиться в его невиновности. Было точно известно, где он был и чем занимался в обоих случаях. Так что по-прежнему стоял вопрос: кто убил Стаффорда? И почему? И возможно ли, что убил некто, бывший до сих пор вне подозрения? Никто из присутствовавших в театре, по мнению Томаса, не имел для этого ни малейшего повода. Если Стаффорд действительно думал снова рассмотреть дело об убийстве на Фэрриерс-лейн, то все бывшие подозреваемые должны были желать, чтобы он оставался в живых. Никто из них не виноват. Теперь это несомненно.
