Фридрих Незнанский - Кто стреляет последним
На крыльце стояли, покуривая, два молодых человека в черных костюмах и с красными широкими лентами через плечо. Но это были не свадебные шафера. Это была охрана. Турецкий не стал даже и пытаться выдать себя за приглашенного на эту вопиюще роскошную свадьбу.
— Я из фирмы «Микомс», — представился он. — Буженина, карбонат, ветчина. Мне нужна барменша. Ирина Ивановна. Мы поставляем в «Русь» свою продукцию.
— Оружие есть? — спросил один из парней.
Свой «ПМ» Турецкий оставил в сейфе сразу после возвращения из Иркутска, поэтому без опаски поднял руки:
— Можете обыскать.
Его сноровисто охлопали по бокам и груди, потом один из охранников провел его черным ходом, через кухню, в бар.
Барменшу «Руси» Турецкий видел только на фотографии, но узнал сразу.
— Здравствуйте, Ирина Ивановна, — проговорил он. — Вам привет от Константина Дмитриевича Меркулова.
— Минутку! — Она подозвала официантку, кивнула: — Побудь за стойкой! — И провела Турецкого в комнату за баром. — Что случилось? Почему он сам не приехал?
— Он сейчас очень занят. Я его помощник.
Турецкий показал удостоверение.
— Марата, значит, еще не взяли? — догадалась она.
— Пока нет. Скажите, когда к Марату приезжали гости, он принимал их здесь?
— Здесь — очень редко. Чаще не здесь.
— Почему вы так думаете?
— А очень просто, — объяснила барменша. — Закуски им отправляли. Холодное: заливное, форшмак, ростбиф. У нас же очень хорошая кухня. Упаковывали в коробки и увозили.
— Куда?
— Этого не знаю. Мое дело было собрать, а увозили его парни.
— Много было закусок?
— Когда как. На двоих-троих. А несколько раз было и больше — человек на пять или на шесть. По две, а то и по три картонных коробки.
— А почему он не принимал гостей здесь?
— Он же осторожный, как волк. Здесь бывали в основном свои. С чужими встречался где-то на стороне.
— В ресторанах?
— Зачем в ресторан везти от нас закуски? На каких-то квартирах. А на каких… Может, Люська знает? — спросила она себя. — А что, может, и вспомнит.
Турецкий насторожился:
— Кто такая Люська?
— Была тут одна. Мне немного помогала. И к его гостям ездила.
— Как официантка?
— Нет. — Ирина Ивановна усмехнулась. — Увидите ее — сами поймете.
— У вас есть ее адрес?
— Адреса нет. А телефон должен быть. Приходилось иногда вызывать — когда Марат велел… — Она полистала пухлую записную книжку. — Да, есть. Вот он!
Турецкий записал номер:
— Когда она была здесь последний раз?
— Да уж с неделю не появлялась. С пятницы. Убежала — когда Марат устроил пальбу. Должно быть, сидит дома, дрожит от страха.
— Чего ей бояться? — не понял Турецкий.
— Они же пистолет искали. Который Марат бросил. И ее трясли.
— А вас?
— И меня пытались. Да на меня где сядешь, там и слезешь. Послала я их. Сказала, что менты, скорей всего, подобрали.
— И они поверили?
— А что им оставалось?..
Из зала донеслись бравурные звуки туша и дружное многоголосое «горько».
— Кто это у вас там жирует? — поинтересовался Турецкий.
— Хозяева новой жизни. Директор какого-то концерна сына женит. На три дня всю «Русь» откупили. Прямо хоть за Зюганова голосуй!
— А кормиться с кого будете?
— Тоже верно…
Вновь черным ходом, через кухню, барменша вывела его из бара.
— Когда же вы с Маратом-то покончите? — спросила она.
— Сегодня ночью, — ответил Турецкий.
— Точно?
— Точно.
— Ну дай-то вам Бог удачи!..
Из поста ГАИ, стоявшего на повороте к «Руси», Турецкий позвонил в справочную службу УВД и по номеру телефона узнал адрес Люськи.
Она жила в Гольянове.
Людмила Георгиевна Файко.
Минут через сорок, увидев ее на пороге, Турецкий сразу догадался, что имела в виду барменша, когда сказала: «Сами поймете». Длинноволосая крашеная блондинка, вызывающий бюст не меньше пятого размера, стройные ноги. Но сейчас она вряд ли годилась для обслуживания даже самых неприхотливых гостей Марата: неряшливые космы волос, опухшее, с нездоровой кожей, лицо, затрапезный халат, равнодушные пустые глаза.
— Заходи, — кивнула она Турецкому, даже не поинтересовавшись, кто он и для чего заявился.
В квартире был редкостный кавардак: разбросанное по тахте и креслам белье, пустые бутылки по углам, окурки в пепельнице и кофейной чашке. На журнальном столике стоял пузатый фужер и початая бутылка «Метаксы».
— Уютно у тебя, — отметил Турецкий. — Как в солдатской казарме на другой день после дембеля. Оттягиваешься?
— Праздник у меня сегодня. Юбилей, — сказала хозяйка. Она достала из серванта еще один фужер, плеснула из бутылки Турецкому и себе. — Пей!.. — Сделала хороший глоток, закурила «Мальборо» и объяснила: — Ровно пять лет назад я приехала в Москву. Из Тюмени. Покорять столицу! — Она засмеялась. — И покорила! Неделю уже боюсь даже нос на улицу высунуть. Ты от Марата?
— Нет, — сказал Турецкий.
— Врешь, наверно. А может, не врешь. У Марата таких нет.
— Каких?
— Таких. Кожей от тебя пахнет. Как это — портупеей. И кобурой. Мент, что ли? Или военный?
В наблюдательности ей было не отказать. Турецкий распахнул полы своей куртки, показывая, что ни портупеи, ни кобуры на нем нет. Но она даже и не посмотрела.
— А мне уже все равно!.. Ты женат?
— Женат.
— Жена хорошая?
— Хорошая.
— Я тоже была замужем. Математик, кандидат наук. Хороший был парень. Но и сволочь порядочная. Вот объясни мне, как так можно? Он же любил меня. И ревновал. По-черному. А на каждую деловую встречу брал с собой: чтобы я сиськами трясла. Старперы, конечно, слюни распускали и помогали ему. Я ему всю карьеру сделала. А он же после этого сцены мне закатывал, даже бил!..
Турецкий понимал: ей нужно выговориться. Все равно перед кем. И хотя сейчас его меньше всего интересовали подробности ее жизни, он терпеливо слушал, лишь изредка задавая вопросы.
История, в общем, была довольно обычной. Девочка из провинции, из нормальной семьи. После школы посидела секретаршей в какой-то из тюменских контор, потом поехала поступать во ВГИК. Но смазливой внешности и роскошного бюста оказалось достаточно даже для того, чтобы пройти отборочный тур. Чтобы не возвращаться в опостылевшую Тюмень, устроилась по лимиту штукатуром на стройку. Жила в общежитии. Потом подцепила профессорского сынка — кандидата наук. Для этого ее внешних данных оказалось достаточно. Но и тут все пошло наперекосяк.
— Ты ему изменяла? — спросил Турецкий — просто для того, чтобы что-то спросить.
— Сначала нет. А потом… Однажды он познакомил меня с одним человеком. Как всегда — деловая встреча. Он хотел устроиться к нему на работу, в какой-то информационный центр. И человек оказался потрясающе интересным. Сильным. Очень богатым. А главное — настоящим мужиком. Мой муж был перед ним — просто мозгляк. Ну, и я стала его любовницей.
— А муж?
— Он отправил его на полгода в Японию. Стажироваться по компьютерам.
Турецкий переспросил:
— По компьютерам?
— Ну да. А потом взял его на работу. Большая шишка сейчас — начальник информационного центра в каком-то фонде. То ли «Согласие», то ли «Реформа». Что-то в этом роде.
«Вот, значит, кто занимается у Марата компьютерным обеспечением!» — понял Турецкий и похвалил себя за терпение, с которым слушал исповедь этой невезучей красотки.
— Этот человек был — Марат? — спросил он, хотя уже не сомневался в ответе.
Она кивнула:
— Да… Потом у него появилась другая… А в общем, кому это интересно!.. — Она сделала еще пару глотков коньяка и посмотрела на Турецкого так, словно только что его увидела. — А ты-то зачем пришел?
— Тебе случалось ездить к гостям Марата на какие-нибудь квартиры?
Она только рукой махнула:
— Даже вспоминать об этом не хочу!
— Придется вспомнить, Людмила Георгиевна, — жестко сказал Турецкий.
Она даже протрезвела:
— Ты кто такой?
— Пока я для тебя — никто, — успокоил ее Турецкий. — Просто сон. Проснешься — и меня нет. И все забудешь. Но если не ответишь на мои вопросы, это будет твой самый кошмарный сон. И ты никогда его не забудешь.
— Марат меня убьет.
— Можешь вычеркнуть его из своей будущей жизни, — сказал Турецкий. И он сам в это верил. — Итак — ездила?
— Ну, ездила…
— В какие? В однокомнатные, двухкомнатные, трехкомнатные?
— Чаще — в однокомнатные. Но было — и в трехкомнатную. Когда гостей было двое или трое.
— Ездила одна?
— Нет, звонила знакомым. Подругам.
Однокомнатные квартиры сейчас Турецкого не интересовали. Мать Вадима, жена, дочь, человека два или три охраны — в однокомнатную не втиснуть. А в трехкомнатную — в самый раз.
