Ход конем - Евгений Николаевич Руднев
Вечером он был уже в Красноярске...
Дверь Аниной квартиры отворила худенькая девушка в больших очках.
— Вы... Володя?
Он кивнул, встревоженно поглядывая на девушку.
— Что с Аней?! Это вы давали телеграмму?
— Да, я... Меня зовут Надя. Надя Чижова... Мы работаем с Аней в одной партии.
Девушка пригласила гостя в комнату, помогла снять полушубок. О главном она пока не говорила, и это усиливало тревогу. И когда Надя заторопилась на кухню приготовить что-нибудь поесть Владимиру с дороги, он выключил газ и хриплым голосом сказал:
— Я сыт. Что с Аней?
— Она... она... очень больна... Сильное радиоактивное облучение...
Владимир машинально сел. Растерянно дергал за лацканы пиджака.
— Вы... вы сказали... Может быть, вы...
— Нет-нет, — горько усмехнулась Надя. — Я ничего не напутала... Анечка просто скрывала от вас свою болезнь... Теперь она попросила, чтобы я вам все рассказала... Она лежит в семнадцатой больнице. Третий этаж, сто двадцатая палата... Ее лечит профессор Назаров... Сто двадцатая палата, третий этаж...
Та-ак... Недаром говорят, что беды приходят сразу со всех сторон... Эх, Анюта, Аннушка! Как же это ты так?! Почему не уберегла себя? Отчего молчала? Неужели... это серьезно?! А может, это шутка? Злая, нехорошая шутка?! Нет, о таком не шутят... Но зачем?.. Сильное радиоактивное облучение... Сто двадцатая палата, третий этаж... Что с головой? Почему стены плывут? Нет, все будет хорошо. Медицина сейчас многое может... Но насколько опасна эта болезнь? Белокровие? Или хуже?!
— Где же это она... так?! Когда?!!
Надя сняла очки. Владимир только сейчас заметил, что глаза у нее — красные, воспаленные; веки набухли, как стручки фасоли.
— Это произошло... четыре года назад... Анечка работала начальником геофизического отряда... Они подсекли крупную золотоносную жилу. В пегматитах... Очень крупную, месторождение... Их было трое в отряде: Анечка, Ната Козловская и Гоша Иркутов... — Помолчала, тяжко вздохнула. — Эманометр у них сломался. Образцы пегматита отбирали интуитивно, не зная величины радиоактивности. А потом... две недели несли их поочередно в рюкзаке... Можно было, конечно, и не брать... но она, Анечка, все они... Ната, Гоша... не такие. Это ведь месторождение, объясняли потом, его искали разные партии восемь лет, один отряд пропал бесследно, а значит мы просто обязаны доставить, не откладывая, образцы и карту на базу экспедиции. Любой ценой доставить... Не думали они тогда о себе... И вот все втроем... Наташа... Наташа Козловская ум... умерла год назад... А Гоша Иркутов — в Москве... в больнице Гоша... — Надя уткнулась в оконную занавеску, затрясла головой. Плакала беззвучно, лишь острые плечи вздрагивали.
А он по-прежнему сидел на стуле. Сидел без малейшего движения, оцепенев. Мир перевернулся, стал пустым и никчемным... Аннушка! Неужели... Нет, ее вылечат!.. «Две недели несли... в рюкзаке...» Надо немедленно поговорить с профессором Назаровым!.. «Наташа Козловская умерла год назад...» Да что же это, в конце концов, с головой? Сколько же рентген они отхватили? Аннушка!.. «Вы поедете в больницу?» Что? Кто это? Ах, Надя... Ну, конечно же, он поедет! Сейчас! Сию минуту!..
Длинный, как тоннель метро, коридор. Люди в белых халатах. Острый запах лекарств. От них, точно от забористого мороза, закладывает нос... Но почему так тихо здесь? Эта тишина — хуже лязга, хуже скрежета... Белые, как ватман, лица. Ядовито-голубой свет люминесцентных трубок... «Федор Иванович Назаров сейчас занят. Подождите, пожалуйста...» Пять минут... семь минут... одиннадцать минут... Как медленно тянется время! Часы, наверное, сломались... Белокровие... Он достанет все нужные лекарства. Он сделает все, что нужно... Ах, Аня, Анечка... Как мрачно все обернулось!.. А это, видимо, и есть профессор Назаров. Высокий, седой... Почему же он так медленно идет? Нарочно не спешит, что ли... А может, это не он?
— Простите... вы профессор Назаров?
— Именно так, молодой человек... Чем могу служить?
— Здравствуйте... Я — друг Ани Виноградовой. Я должен знать всю правду. Всю-всю правду, понимаете? Я приехал издалека...
Назаров долго рассматривает Владимира. Глаза у него — усталые, синевато-серые, они выцвели от времени и забот. На орлином носу — блестящие капельки пота.
— Делаем, молодой человек, все возможное. Но болезнь, к сожалению, прогрессирует... Временами вашей Виноградовой лучше, временами — хуже. Длительное облучение. Большая доза.
— Но надежда... надежда хоть какая-то есть?!
— Надежда всегда должна быть с человеком. Особенно — с больным! Вы меня поняли? И учтите, то, что я вам сказал сейчас, — она никогда... повторяю, никогда не должна узнать. Вам все ясно, молодой человек? И, пожалуйста, поменьше эмоций, ей это вредно!
— Да-да... я все понимаю, профессор... Поменьше эмоций... я все понимаю...
И вот — сто двадцатая палата. Столик, заваленный какими-то кульками и пакетами, тумбочка... Наушники на стене... Но где же... Надо, наверное, шире распахнуть дверь... Вон кровать...
— Анечка! Анечка-а...
Она лежит, подтянув до самого подбородка простыню с черным треугольным клеймом. Длинные волосы распушились на подушке... Белое, словно стрелки проросшего картофеля, усталое лицо. Как сильно она похудела! Она ли это?.. Вот только глаза ее — огромные, запавшие, синие в фиолетовых полукружьях глаза. В них, как и тогда в парке, он увидел все: радость, нежность, благодарность. И — боль.
Он бросается к ней. Приникает потрескавшимися губами к ее мокрым глазам, щекам.
— Анечка-а! Аннушка-а...
Он чувствует, как она дрожит вся. Простыня пахнет больницей, а волосы ее — мятой. Сейчас эти запахи для него самые желанные, самые приятные.
— Володечка-а!.. Как хорошо, что ты приехал... Как хорошо!
— Мне дали отпуск на три дня. Но я буду с тобой, пока ты не выздоровеешь, слышишь?! Я буду с тобой все время, всю жизнь! Я не уйду от тебя никогда, слышишь?!
Кажется, она плачет... «О-о, нет, молодой человек, так нельзя!» Как сильно она похудела!.. «Вас же, молодой человек, профессор предупреждал — без эмоций. Мы вас больше не пустим к больной». Это, наверное, — дежурный врач. Фу ты, даже поговорить не дают... Нет-нет, он не забыл, что говорил ему профессор Назаров. Отныне он будет тихо сидеть у ее кровати. Только не выгоняйте, доктор! Простите, пожалуйста. Не удержался... Не выгоняйте...
— Чтоб это
