Энн Перри - Невидимка с Фэрриерс-лейн
И внезапно Шарлотта представила все бесплодные годы, стыд, чувство предательства, ощущение нечистоты, которые эта женщина влачила за собой все годы своего существования и влачит до сих пор. Она почувствовала, что ей безмерно жаль Аду и страстно хочется утешить ее, пролить бальзам на ее рану. И в то же время Шарлотте было в высшей степени противно и гадко это слышать. Это противоречило всем ее принципам и убеждениям – думать, что есть люди, так отличающиеся от прочих, что союз с ними может быть нечист не по нравственным соображениям или из-за болезни, но просто потому, что они другой расы.
Шарлотта не знала, что ответить Аде, но страстное выражение неприятия на ее лице требовало ответа.
– О… – Она почувствовала, что такой ответ совершенно неадекватен ненавистническим настроениям старой дамы, но это было единственное, на что она сейчас была способна. И, по крайней мере, это восклицание передало ее изумление.
– Тогда, если вам хоть сколько-нибудь небезразлично поведение вашей матери, вы должны ей об этом сказать, – настоятельно прибавила Ада. – Это начало падения. И кто знает, что будет потом? А теперь нам надо присоединиться к другим, иначе они решат, что случилось что-то неладное… Идем!
На третий день после посещения музея Кэролайн пригласила Шарлотту в театр, навестить Джошуа Филдинга и Тамар Маколи в промежутке между репетицией и вечерним спектаклем. Шарлотта чувствовала себя очень неловко. Еще никогда ей не приходилось так мало радоваться обществу матери. Дочери очень хотелось сказать Кэролайн, что Питт установил невиновность Аарона Годмена, но она пообещала ему не говорить об этом и прекрасно понимала, что для этого есть самые веские причины. Однако Шарлотта все равно чувствовала себя обманщицей и предательницей и сомневалась, что Кэролайн простила бы ее за молчание, знай она всю правду.
Шарлотта также ужасно боялась, что Джошуа Филдинг вполне мог быть тем человеком, который убил и распял Кингсли Блейна, а потом отравил судью Стаффорда, потому что тот собирался снова открыть дело, а вот теперь и сержанта Патерсона, так как тот тоже узнал истину.
А если он не виноват и это был Девлин О’Нил или еще кто-нибудь, тогда что делать, если Кэролайн действительно вступила с Филдингом в любовную связь? Сможет ли Шарлотта контролировать в достаточной степени свое отношение к матери? А она уж наверняка не будет испытывать никакой радости по поводу этой близости, и все аргументы, увещевания и доводы Питта, которые так разумны, все равно не в силах изменить ее отношение к роману матери и Филдинга.
Итак, Шарлотта сопровождала Кэролайн, которая выглядела не так модно, как всего несколько месяцев назад, но определенно моложе. Теперь она не следила за новинками и скорее одевалась в романтическом стиле прерафаэлитов. Платье на ней было с цветочно-лиственным узором, волосы причесаны более свободно, и шляпу она не надела.
Их приветствовали у входной двери и разрешили войти, как старым знакомым, что тоже обеспокоило Шарлотту. Репетиция как раз заканчивалась. Это была комедия, хотя в ней присутствовали и очень драматичные моменты. Даже будучи просто любительницей-дилетанткой, весьма редко бывавшей в театре, Шарлотта могла заметить, как искусно ведется диалог, как точны интонации и жесты. На нее произвело огромное впечатление то, насколько неизмеримо выше, во всем блеске профессионализма, Тамар Маколи стоит над другими актерами. Взгляд Шарлотты чаще обращался в сторону Джошуа Филдинга, чем к другим актерам мужчинам. И дело не в том, что он привлекал ее как личность и что Кэролайн тоже не могла оторвать от него глаз. Дело было в его магнетизме, который притягивал всех без исключения.
Когда были сказаны заключительные слова, как раз перед тем, как мистер Пассмор разрешил актерам покинуть сцену, Тамар направилась к Шарлотте. Лицо у нее было сосредоточенное, взгляд – испытующий. Шарлотта очень удивилась; она и не подозревала, что Тамар известно о ее присутствии. На сцене она казалась всецело поглощенной игрой. Сейчас актриса обратилась к ней попросту, отринув все формальности:
– Шарлотта! Как приятно встретиться с вами. Я уж опасалась, что вы нас бросили, хотя вряд ли стала бы вас за это осуждать.
Она взяла Шарлотту за руку и потянула ее за собой из кулис, где они с Кэролайн ожидали конца репетиции, и пошла по коридору с незастланным деревянным полом.
– Мы пять лет боролись – и ничего не достигли. С моей стороны несправедливо возлагать на вас такие надежды, когда прошло всего несколько недель. Я очень прошу меня извинить, но самое плохое во всем этом то, что я и дальше стану надеяться. Ничего не могу с собой поделать. – Она глубоко вздохнула, глядя прямо Шарлотте в лицо, черные глаза ее сверкали. – Я все еще не верю, что это Аарон. Не верю, что он был способен убить Кингсли, и абсолютно убеждена, что он не сделал бы с ним того, самого страшного, после убийства. – Горькая улыбка скользнула по ее губам, голос слегка дрогнул. – И уж конечно, не он отравил судью Стаффорда.
– И не он повесил полицейского Патерсона, – импульсивно прибавила Шарлотта.
Тамар недоуменно моргнула.
– Повесил полицейского Патерсона? – переспросила она, ничего не понимая. – Почему его повесили? Это он убил судью Стаффорда? И почему его так быстро повесили? Я ничего не читала о процессе!
– Но это была не казнь. Его убили. Мы еще не знаем, кто и почему совершил это, но, по всей вероятности, эта смерть имеет отношение к делу на Фэрриерс-лейн, хотя, конечно, полной уверенности в этом нет.
Тамар прошла мимо нее и открыла дверь в маленькую, забитую мебелью артистическую уборную. Один ее угол был плотно завешан театральными костюмами, в другом беспорядочной грудой были навалены нижние юбки. Здесь находились туалетный столик с зеркалом, банки с гримом и пудрами и три стойки с париками. Тамар считалась ведущей актрисой, и это была ее личная уборная.
– Расскажите, – потребовала она, проходя вперед и рывком пододвигая стул для Шарлотты, а затем наклонилась, чтобы закрыть дверь.
– Полицейский Патерсон был… – начала Шарлотта.
– Я знаю, кто он был, – перебила ее Тамар. – Что с ним случилось?
– Его убили. Кто-то вошел к нему в комнаты поздно вечером и повесил его на крючке от люстры в его собственной спальне.
– Вы хотите сказать, что на него напали? – спросила недоверчиво Тамар. – Но разве он не сопротивлялся, не пытался защититься?
– По-видимому, нет, – покачала головой Шарлотта. – Возможно, это был кто-то из знакомых ему людей и сержант не ожидал никакого зла с его стороны; а этот человек каким-то образом атаковал его со спины и задушил, а потом повесил.
– Наверное, все так и было, – согласилась Тамар, отходя от двери. В комнате стоял какой-то непривычный для Шарлотты запах, одновременно затхлый и волнующий. – Только так это и можно объяснить. Но кто его убил и почему? Во время суда я просто ненавидела его. – Лицо ее сморщилось от боли. – Он тоже ненавидел Аарона, и очень сильно. Он не мог ни к чему относиться беспристрастно – так и кипел от ярости; у него даже голос дрожал, когда он давал показания. Я очень хорошо его помню. И уверена, что это он избил Аарона, хотя тот ничего об этом не говорил – по крайней мере, мне. Думаю, что брат не хотел меня расстраивать…
Тамар замолчала, пытаясь сдержаться и не заплакать. Она отвернулась и стала искать носовой платок, все время натыкаясь на стойку с париками. Внезапно на нее вновь нахлынули ужасные, мрачные мысли, как будто Аарон Годмен все еще был жив, все еще страдал…
Шарлотта едва сдерживала волнение, и только мысль, что в нескольких шагах от нее находится Кэролайн, причем в обществе Джошуа Филдинга, помогла ей справиться с отчаянным желанием рассказать Тамар сейчас же, сию минуту о том, что Аарон был невиновен и что ее муж может это доказать. Но никакие слова не могут излечить раны прошлого, будут звучать нелепо и только докажут всю невозможность понять другого человека. Единственный выход – говорить о чем-нибудь постороннем.
– Не теряйте надежду, – тихо сказала Шарлотта, глядя в напряженную, вздрагивающую от подавленных слез спину Тамар. – Мы вот-вот окончим расследование. Я не могу вам ничего рассказать, но говорю сейчас не просто для того, чтобы вас успокоить. Конец действительно близок, даю вам честное слово!
Тамар стояла совершенно неподвижно, затем очень медленно обернулась, чтобы взглянуть на Шарлотту. Несколько минут она молчала, но внимательно вглядывалась в ее лицо, пытаясь определить, насколько та искренна и действительно ли что-нибудь знает.
– Наверное, бессмысленно спрашивать вас, что именно вам стало известно? – спросила она едва слышно. – И что дает вам возможность так говорить?
