Энн Перри - Палач из Гайд-парка
– Его тяжело ранили? – спросил он с трудом, губы у него пересохли.
– Трудно сказать. Он все еще без сознания. И все еще может быть.
– Но насколько он пострадал, какие у него раны? – Словно со стороны, Питт слышал свой голос, хриплый и немного испуганный.
– Вроде нет ничего, кроме ушиба головы.
– И никто не знает, как это могло случиться?
– Нет. Но здравый смысл подсказывает, что это был Палач. Бейли не был на дежурстве в парке или поблизости. Он все еще проверял заявление Карвела, что тот был на концерте, как вы и хотели. – Телман все так же смотрел на Питта, не отводя взгляд. – Сдается мне, он кое-что обнаружил.
Отвечать было нечего. Питт встал из-за стола.
– А где он?
– Его доставили в больницу Доброго Самаритянина на Манчестер-сквер. Примерно в полумиле от того места, где нашли. – Он вздохнул и помолчал. – Вы хотите, чтобы я снова арестовал Карвела?
– Нет, во всяком случае, пока не повидаю Бейли.
– Но он ничего не может рассказать.
Питт не потрудился ответить. Он не глядя обошел Телмана и вышел из кабинета, не взяв пальто и шляпу. Не прошло и пяти минут, как суперинтендант уже ехал в экипаже на Манчестер-сквер.
Питт чувствовал себя отвратительно. Больше не было оснований сомневаться, что это Карвел. Именно присутствие или отсутствие последнего на концерте и проверял Бейли. Но мысль эта его ранила. Ему нравился Карвел, он испытывал к нему инстинктивное уважение, сочувствовал его горю, верил в искренность его переживаний. Такое глубокое разочарование Томас испытывал и в отношении самого себя. У него было ужасное чувство поражения от того, что он так обманулся в Карвеле, а значит, он совсем не понимает людей. Это он виноват в том, что Бейли пострадал, и если тот умрет, то именно он, Томас Питт, будет виноват в его смерти.
Как он мог быть настолько глуп, так непредусмотрителен и наивен? Ведь даже сейчас, в экипаже, Томас не мог представить, что во всем виноват Карвел, и только очевидность делала его вину неопровержимой.
Экипаж остановился, и Питт сошел, велев кучеру подождать. Его провели в большую длинную палату, где лежал недвижимый, бледный, оцепеневший Бейли. Он был в грубой коленкоровой ночной рубашке, укрыт простыней и серым одеялом. Около койки стоял молодой врач, лицо у него было хмурое, губы поджаты.
– Как он? – спросил Питт в страхе услышать ответ.
Врач взглянул на него.
– А вы кто?
– Я суперинтендант Питт с Боу-стрит. Как его состояние?
– Трудно сказать, – врач покачал головой. – Ни разу не пошевелился с тех пор, как его привезли, но температура близка к нормальной. Дыхание тоже почти нормальное, и сердце бьется хорошо.
– Он поправится? – спросил Питт, не слишком надеясь на положительный ответ.
– Наверняка сказать не могу. Может быть.
– А когда он будет в состоянии разговаривать?
Врач опять покачал головой и наконец взглянул на Питта.
– Этого я не знаю, суперинтендант. Я даже не уверен, что он вообще заговорит. А если и так, то он может ничего не вспомнить. Его сознание может быть очень повреждено. Вы должны быть готовы к этому. И на вашем месте я не слишком бы ставил свое расследование в зависимость от его показаний.
– Понимаю. Пожалуйста, сделайте все возможное. Не беспокойтесь об оплате.
– Разумеется.
Питт ушел, чувствуя себя еще более несчастным, обескураженным и очень виноватым.
Приехав на Боу-стрит, он увидел у себя в кабинете Джайлса Фарнсуорта, бледного и злого.
– Вы опять позволили Карвелу нанести удар, – процедил он сквозь зубы. – На этот раз Палач едва не убил одного из ваших подчиненных. – Он отошел к камину и повернулся лицом к Питту. – Я давно опасался, что это дело вам не по силам, но Драммонд настаивал на своем. Ну что ж, он ошибся. Самое неправильное решение за всю его карьеру. Извините, Питт, но больше с вашей некомпетентностью я мириться не могу. – Он опять прошелся по комнате и снова повернулся к Томасу. – Вы уволены с занимаемой должности. Быстро заканчивайте необходимую работу с документами, а затем вы будете переведены на прежнюю должность. И лучше вам работать в другом участке. Когда у меня будет время, я найду где. Может быть, на окраине. – Не ожидая ответа, он направился к двери, но, коснувшись ручки двери, заколебался. – Я велел Телману снова арестовать Карвела. Теперь он, наверное, уже в участке. Подготовьте все свидетельства и улики, которые потребуются суду. А когда закончите, можете на несколько дней уйти в отпуск. Всего хорошего.
И помощник комиссара вышел, затворив за собой дверь и оставив Питта наедине с угрызениями совести и совсем несчастного.
Глава одиннадцатая
Шарлотта была потрясена, когда Томас рассказал ей о своем увольнении. Возможно, она реальней представляла бы себе эту возможность раньше, если бы ее голова не была так занята другим: новым домом и, конечно, продажей старого, избирательной кампанией Джека, любовной связью Кэролайн, а теперь ее новым браком. Она не очень-то верила, что такое вполне может случиться – что его уволят, ведь это так несправедливо!
Сердце у нее упало, так остро она чувствовала боль и унижение, которые он претерпел, но несправедливость привела ее в ярость. А как же теперь будет с новым домом? Разве он им по средствам? И старый уже продан, им нельзя переехать обратно…
Шарлотта знала, что все ее мысли и чувства сейчас отражаются на лице. Ей никогда не удавалось как следует их скрывать, но она изо всех сил пыталась сдержаться и ничем не дать знать мужу, как сильно потрясена. Все же она побледнела и ее затошнило; появилось такое чувство, словно в желудке тяжелый, холодный камень.
– Мы справимся, – вот все, что она смогла сказать, внезапно охрипнув от волнения. Во рту совсем пересохло.
Питт поглядел на нее, тоже бледный. Глаза у него резало, взгляд был усталый.
– Конечно, справимся, – ответил он ласково, хотя еще не знал, каким образом.
Мысль о том, что снова придется идти на должность инспектора, в какой-то другой участок за несколько миль от дома, была слишком горька, чтобы думать о будущем, но это была горькая правда, и приходилось считаться с ней и привыкать к ней. Может быть, ему еще удастся убедить Фарнсуорта направить его, по крайней мере, в Центральный лондонский участок, чтобы он хотя бы работал в знакомом районе и не тратил половину времени на омнибусы туда и обратно. Экипаж ему будет не по средствам.
Некоторое время они сидели молча рядом. Слова были тут не в помощь. Они не могли придумать ничего утешительного, кроме банальных выражений, которые то и дело приходили на ум, но они были бы бесполезны. Наконец Шарлотта пошевелилась, выпрямилась и зажгла огонь в камине гостиной – не потому, что было холодно, а потому, что мерцание пламени утешало и создавало впечатление обособленности от враждебного, холодного мира.
– Карвел наконец признался?
– Нет. – В памяти Томаса опять всплыло лицо Карвела, совершенно отчаявшееся, белое как мел и полное страха, когда его вели в камеру и он встретился взглядом с Питтом; в его глазах застыла униженная мольба. – Нет, он изо всех сил все отрицает.
Шарлотта пристально посмотрела на мужа.
– А ты по-прежнему веришь ему, да? – спросила она, немного помолчав. – Ты все еще думаешь, что это сделал не он?
Питт ответил не сразу. На лице его выразилось смятение, но когда он наконец ответил, голос звучал уверенно.
– Нет. Нет, я не могу поверить, что он по своей воле мог нанести удар Эйдану Арледжу. И если даже он убил его в порыве слепой, безрассудной страсти, то потом сломался бы и даже не попытался бы избежать наказания. Я совершенно искренне уверен, что если бы он сделал это, то принял бы – и более того, приветствовал бы – наказание.
– Тогда тебе нужно обязательно найти, кто это сделал, Томас! Ты не должен позволить, чтобы его повесили за то, чего он не совершал. – Шарлотта опустилась на колени перед мужем. – Должен же быть какой-то способ узнать, кто Палач? Как бы ни был умен, он не может всего предусмотреть; он должен оставить какую-то ниточку, и если мы за нее потянем, осторожно и умно, то распутаем этот клубок и найдем истину.
– Приятно так думать, – сказал Томас, улыбнувшись, – но я уже истощил свой мозг, пытаясь найти разгадку, однако с места не сдвинулся.
– Ты слишком близко стоишь к эпицентру событий, – немедленно откликнулась она. – Ты видишь детали, а не всю картину в целом. Что есть общего у всех жертв?
– Ничего, – ответил Питт, не задумываясь.
– Но общее должно быть! Уинтроп и Скарборо отличались агрессивностью, и ты говорил, что кондуктор был бесцеремонным маленьким начальником. Возможно, он был тоже агрессивен.
– Но Арледж таким не был. Все свидетельствуют, что он был самым любезным и кротким человеком.
– Ты в этом уверен? – Шарлотта с сомнением взглянула на Томаса.
