Джеффри Линдсей - Последний дубль Декстера
Есть, конечно, еще Эстор – но все, что она скажет, подвергнут сомнению. Она несовершеннолетняя, и потом, всем известно, как отчимы с помощью страха и унижений заставляют своих жертв хранить в тайне их извращенные развлечения, поэтому бедная крошка говорит на допросе только то, что наказал ей говорить он.
Просто замечательное сочетание стандартных ситуаций – а ведь копы любят стандартные ситуации, потому что по большей части они соответствуют истине. На то они и стандартные.
Чем больше я об этом думал, тем больше подозревал, что мне грозят серьезные неприятности.
И я не мог списать это исключительно на паранойю. Джекки была очень знаменита. Давление на полицию, чтобы та арестовала по обвинению в ее убийстве хоть кого-нибудь, будет просто чудовищным. Добавьте в эту смесь еще и смерть Роберта – и это давление удесятерится. И в качестве изюминки на торте будет то, что Джекки убили в то время, когда она находилась под защитой стражей порядка Майами. Если выяснится, что убийца просочился сквозь все защитные кордоны, вид у копов станет еще бледнее. Но если убийца – кто-то из своих, кто запросто может проходить все посты, но сам при этом не коп, это немного ослабит критику. Они уцепятся за такую возможность обеими руками.
Готовы ли копы арестовать кого-либо, зная, что он невиновен? Не факт. Но откажется ли управление разбираться по всей форме, если свой брат-детектив арестовывает кого-то, вполне вписывающегося в портрет убийцы, и при этом говорит, что тот виновен? Закроет ли на это глаза капитан Мэтьюз – хотя бы защищая честь мундира?
Что, вода правда мокрая?
И Дебора… что бы она ни говорила раньше, наверняка она будет наполовину уверена в моей невиновности. Но какая половина победит? В прошлом она безоглядно становилась на сторону правды, отстаивая ее любой ценой, не задумываясь о возможных последствиях. Старина Дебз рискнула бы всем ради освобождения невиновного – а уж если этот невиновный ее родной брат, ее не остановило бы ничего. Она бы с готовностью выступила одна против всего управления.
Но теперь?
Теперь, когда ее отстранили от дела, можно сказать, вытолкнули коленкой под зад? Теперь, когда ее драгоценная карьера полицейского висит на волоске? Ее публично высекли и приказали держаться от этого подальше. И малейшее раскачивание лодки может выбросить ее в воду и поставить крест на всем, что для нее было важнее всего… рискнет ли она этим ради меня сейчас? Сейчас, когда она ясно дала понять, что считает меня таким законченным подонком, который способен убить даже Риту, и что она порывает со мной раз и навсегда?
Я не знал. Но в любом случае ставить мою жизнь на кон в зависимости от этого я бы не стал.
Но, конечно, у меня оставался еще один путь к спасению, простой и эффективный ключ к выходу из тюрьмы: Рита. Ее-то я не убивал. Она подтвердит, что это Роберт похитил Эстор, что это он одел ее в непристойный пеньюар, а потом напал на Риту. А это в свою очередь поведет дальше – к тому, почему он убил Джекки и даже Кэти – все сложится, и смерть Роберта вдруг покажется всем заслуженной – классическим примером самозащиты. Андерсен, возможно, будет продолжать свои попытки повесить все на меня, и на какое-то время это может сделать мою жизнь довольно неприятной, но рано или поздно даже болвану его эпического масштаба придется увидеть правду и смириться с ней.
Рита – ключ ко всему. Она спасет меня из цепких лап Правосудия, и в этом тоже есть своя ирония. При том, как старательно пытался я сбежать от нее и серой повседневной жизни, спасти меня не может никто, кроме нее. Отлично. Добро пожаловать домой, Декстер.
– Декстер? – трясла меня за руку Эстор. – Эй, Декстер?
Я почти забыл о том, что она здесь, и от неожиданности даже зажмурился. Я увидел на ее лице смятение и даже что-то, напоминающее вину.
– Что нам делать? – повторила она. В первый раз за несколько последних недель она выглядела именно так, как выглядят одиннадцатилетние девочки: напуганной, неуверенной, потерявшейся во внезапно навалившейся реальности.
– Первым делом, – сказал я ей, – пойдем, освободим твою маму.
Мы нашли Риту в дальнем конце дома, около стиральной машины и сушилки. Ее связали так же, как и меня, и она не шевелилась, и когда я опустился около нее на колени, я нащупал только очень слабый, неровный пульс. Я осторожно перевернул ее на спину и принялся возиться с узлами, стягивающими ее запястья, и в какой-то момент, когда я потянул за веревку, ее пульс оборвался.
Я вспомнил, чему меня учили на занятиях по оказанию первой помощи. Я делал ей искусственное дыхание рот в рот. Я делал все, чему меня учили, и все, что подсказало мое воображение, но после пяти минут отчаянных усилий она так и не дышала, а тело начало остывать и коченеть.
Рита была мертва.
А вместе с ней, возможно, и Декстер.
Я смотрел на ее тело. Качая головой, я вспоминал те годы, что мы прожили вместе, и те потрясающие обеды, которые она готовила, и много всяких других вещей, которые она делала для меня. Я знал, что должен чувствовать что-то – злость, жалость, сострадание… да что угодно. Но единственная мысль, которая пришла мне в голову – это что смерть разгладила большую часть морщин, появившихся в последнее время на ее лице.
И я думал о Джекки – на ней смерть смотрелась гораздо хуже. Не то чтобы это что-то значило теперь, но все-таки. Обе были одинаково мертвы. Я медленно покачал головой и наконец почувствовал что-то. Я невольно восхитился той иронией, с которой жизнь обращалась со Сполна Заслужившим Это Декстером. Я, никогда в жизни не интересовавшийся женщинами, ходил гордым павлином, потому что вдруг получил целых двоих.
А теперь потерял обеих.
Я отвернулся от тела Риты. Эстор стояла у меня за спиной, кусая губы.
– Она… мама… умерла? – спросила она.
Я кивнул.
– Но разве… ты не можешь… сделать что-нибудь?
– Я пытался, – сказал я. – Не получилось. – Я мог бы добавить: «Как все, что пытался делать в последнее время».
Эстор смотрела на тело матери и качала головой. На какое-то мгновение мне показалось, что она вот-вот заплачет – но, разумеется, чувств в нее было заложено не больше, чем в меня. Вместо этого она опустилась на колени и дотронулась до щеки Риты. Долгую минуту она смотрела на нее сверху вниз, и эмоций на ее лице отображалось не больше, чем на лице матери. Потом она повернулась и подняла взгляд на меня.
– Что будем делать теперь? – спросила она.
Я вздохнул. Я мог бы сделать довольно много всякого – но все это рано или поздно привело бы в одну и ту же камеру городской тюрьмы. И даже я не мог не признать, что я это заслужил. Вся моя карьера, если подумать, являлась не более чем прелюдией к тюрьме. Довольно долго мне удавалось увиливать от нее с помощью мозгов – но последние события показали, что их больше нет, что они высохли и улетели по ветру, как осенние листья. Все кончено – неоспоримо, бесповоротно кончено, и, признавшись себе в этом, я даже испытал некоторое облегчение.
Не было смысла оттягивать неизбежное.
Я помог Эстор встать.
– Мы позвоним в полицию, – сказал я. – А потом… потом ответим за все, что сделали.
Она, похоже, удивилась, но это уже ничего не меняло.
Я достал телефон и позвонил в управление. А потом сел рядом с Эстор и принялся ждать, когда заиграет музыка и пойдут финальные титры.
Примечания
1
«Две Любви». Сэр Альфред Дуглас. – Здесь и далее примеч. пер.
2
«Девственницам: стремитесь наверстать упущенное». Роберт Деррик (пер. А. Лукьянова).
3
Характерной деталью некоторых моделей «бьюика» являлись так называемые мышиные норки – вентиляционные отверстия в верхней части переднего крыла.
