Человек по имени Как-его-там. Полиция, полиция, картофельное пюре! Негодяй из Сефлё - Пер Валё

– Можешь утешать себя тем, что мне сейчас достанется куда больше, чем тебе, – сказал Монссон.

Он пошел в свой кабинет, снял трубку, набрал код Копенгагена, потом номер домашнего телефона Могенсена, инспектора уголовной полиции. Насчитал семнадцать гудков, пока в трубке послышался невнятный голос:

– Могенсен.

– Привет. Это Пер Монссон из Мальмё.

– Чтоб тебя перекосило, – выругался Могенсен. – Ты знаешь, который теперь час?

– Знаю, – ответил Монссон. – Но это важное дело, срочное.

– Провалились бы вы к дьяволу с вашими срочными делами, – с ненавистью произнес датчанин.

– Вчера у нас в Мальмё было покушение на убийство. Стрелявший мог улететь в Копенгаген. У нас есть его приметы.

Потом он изложил всю историю, и Могенсен недовольно сказал:

– Черт побери, ты думаешь, я волшебник?

– Вот именно, – ответил Монссон. – Позвони, если что найдешь.

– Пошел ты к лешему, – сказал Могенсен неожиданно на чистом шведском и бросил трубку.

Монссон потянулся и зевнул.

Позвонил Баклунд. Сказал, что место преступления оцеплено. Было восемь утра.

– До чего же он настырный, – сказал Монссон.

– Что дальше будем делать? – спросил Скакке.

– Ничего. Ждать.

Без двадцати девять позвонили по личному телефону Монссона. Он взял трубку, с минуту или около того слушал, прекратил разговор, не сказав ни «спасибо», ни «до свидания», и крикнул Скакке:

– Звони в Стокгольм. Прямо сейчас.

– А что сказать?

Монссон взглянул на часы.

– Звонил Могенсен. Он говорит, что швед, назвавший себя Бенгтом Стенссоном, этой ночью купил билет из Копенгагена в Стокгольм и торчал в аэропорту Каструп несколько часов. Наконец он сел в самолет SAS[60], который вылетел в семь двадцать пять. Самолет должен был приземлиться в Арланде максимум десять минут назад. У этого парня все приметы, кажется, совпадают. Надо, чтобы автобус, который повезет пассажиров в город, остановили у аэровокзала и этого человека взяли.

Скакке набросился на телефон.

– Все, – через минуту сказал он, еле переводя дух. – Стокгольм этим займется.

– С кем ты говорил?

– С Гунвальдом Ларссоном.

Через полчаса зазвонил телефон Скакке. Он рванул трубку, выслушал то, что ему сказали, и остался сидеть с трубкой в руках.

– Упустили, – сказал он.

– Вот как? – лаконично заметил Монссон, а про себя подумал: «А ведь у них там было двадцать минут в запасе».

Эти же слова прозвучали в Стокгольме, в управлении полиции на Кунгсхольмсгатан.

– Упустили! – Красная, потная физиономия Эйнара Рённа показалась в дверях кабинета Гунвальда Ларссона.

– Кого? – отсутствующим тоном спросил Ларссон.

Он думал совсем о другом: о трех необычайно дерзких ограблениях в метро прошлой ночью. И двух изнасилованиях. И шестнадцати драках. Что вы хотите – это Стокгольм. Хоть ни одного убийства за ночь, и то слава богу. Сколько совершено краж и взломов – он не знал. И сколько наркоманов, контрабандистов, хулиганов и пьяниц взяла полиция – тоже не знал. Или сколько в чем-то виновных (кто больше, кто меньше) людей избито полицейскими в машинах и участках. Вероятно, бесчисленное множество. Его это не касалось, он занимался своим делом. Гунвальд Ларссон был старшим криминальным ассистентом уголовной полиции.

– Этот автобус до аэровокзала.

– Ну и что с ним? Упустили?

– Патруль, который должен был проверить пассажиров, опоздал. Когда он прибыл на место, пассажиры уже разошлись, а автобус ушел.

Ларссон сумел наконец отключиться от своих размышлений и пристально посмотрел на Рённа:

– Что? Да ведь этого не может быть!

– К сожалению, может, – сказал Рённ. – Они туда просто не успели.

Гунвальд Ларссон принял просьбу Скакке по чистой случайности и считал проверку автобуса простейшим из повседневных дел.

– Но ведь я, черт возьми, – сердито нахмурился он, – тут же позвонил в Сольну, и дежурный сказал, что у них есть радиофицированный патруль на Каролинской дороге. Оттуда до аэровокзала максимум три минуты езды. А у них было не меньше двадцати в запасе. Что случилось?

– По дороге к ним кто-то пристал, и им пришлось разбираться. А когда они после этого приехали на место, автобус уже ушел.

– Значит, им пришлось разбираться?

Рённ надел очки и заглянул в записку, которую держал в руках.

– Да, именно так. А автобус назывался «Беата».

– «Беата»? Какой же это кретин стал давать имена автобусам?

– Ну не я же, – спокойно ответил Рённ.

– А этих болванов из патруля как-нибудь звали?

– Вероятно. Но я не знаю.

– Выясни. Коли уж у автобусов есть имена, то должны же они, черт возьми, быть и у полицейских. Хотя им, собственно, хватило бы одних номеров.

– Или символов.

– Символов?

– Ну да. Как у ребятишек в детском саду, знаешь. Птичка, грибок, муха, собачка или еще что-нибудь.

– Я никогда не бывал в детском саду, – холодно бросил Ларссон. – Займись-ка патрульными. Этот Монссон из Мальмё помрет со смеху, если мы не найдем пристойного объяснения.