Пурпурная сеть - Мола Кармен
Канарец не обиделся — наоборот, улыбнулся и кивнул:
— Я так и сказал Сильвии. И даже успел узнать, где в Лас-Пальмасе лучший караоке-бар. Я знал, что вы отправитесь туда.
Гостиница «Королева Изабелла», которую им забронировали из Мадрида, устроила бы даже Рентеро. Еда в ресторане была отменная, а из окон открывался великолепный вид на бухту Лас-Кантерас. Буэндиа остался, чтобы вместе с Марреро заполнить необходимые документы, а потом пойти к нему на ужин. В ресторане при гостинице Сарате и Элена выбрали уединенный столик.
— Ты бывала в Лас-Пальмасе? — спросил он.
— Очень давно, во время свадебного путешествия. Но мало что помню. Мне очень понравился Лансароте. Сама не знаю, почему больше не возвращалась сюда… Впрочем, кто-то сказал мне, что нельзя возвращаться туда, где был счастлив.
— Пожалуй, это самая конфиденциальная информация, которую я узнал о тебе с тех пор, как мы познакомились, — улыбнулся Сарате.
— Я всего лишь сказала, что была счастлива во время свадебного путешествия. А кто не был? Сложности начинаются потом.
— Все это время нам не удавалось побыть наедине, — сказал Сарате и осекся: его слова могли быть истолкованы как нытье или недовольство.
К счастью, Элена оставила его комментарий без ответа.
— Море мне нравится, — сказала она так, как будто они обсуждали именно это. — Когда-нибудь я попрошу перевести меня на побережье, но только на северное, куда-нибудь в Кантабрию или Астурию. Ты бывал в Ластресе?
— Да, пару лет назад провел там выходные.
— Куда-нибудь туда. Попрошу, чтобы меня перевели в Ластрес, сниму дом с видом на море и забуду об убийствах и пурпурных сетях. Буду задерживать разве что мелких хулиганов.
— Не думаю, что в Ластресе вообще есть полиция, разве что гражданская гвардия.
— Да ведь я и переводиться никогда не соберусь. Когда устану по-настоящему, просто уйду в отставку, и все. Буду петь караоке и пить граппу. Возьмешь десерт или пойдем?
Марреро посоветовал им два караоке-бара: «Призрак» и «Царица ночи». Они выбрали второй, руководствуясь исключительно названием, и отправились на улицу Португаль. Наконец-то Элена смогла исполнить желание, которое возникло у нее в день футбольного матча (с тех пор прошло всего несколько дней, но казалось, что много недель), и спеть песню Челентано. Хотя в баре ее никто не знал, ей горячо аплодировали.
Слушая, как Элена поет, Сарате вспоминал день их знакомства, который закончился сексом в ее квартире на Пласа-Майор. С тех пор они не раз бывали на грани разрыва, как личного, так и профессионального; он спас ей жизнь, она спасла его от нудной административной работы в комиссариате района Карабанчель. Они были в долгу друг у друга, но Элена так и не впустила Сарате в свое прошлое, и он так ничего и не узнал о похищении ее сына: коллеги об этом никогда не упоминали.
— Ты ведь сейчас пела Stand by me[6], верно?
— В версии Челентано, а оригинал да, Бена Кинга; мне больше нравится итальянский вариант. У этой песни столько версий… А ты не хочешь спеть?
— Не хочу терять твое уважение.
Серьезных песен она больше не пела и заказывала старые итальянские Volare, Il cuore è uno zingaro, La bambola…[7]
— Хочу тебе напомнить, что наш самолет вылетает ровно в восемь.
— Еще одну, последнюю.
Выбор Элены в очередной раз удивил Сарате: Нужно приехать на юг Рафаэллы Карры. Да еще на испанском! Но последний сюрприз ожидал его в такси.
— Я знаю: ты хочешь подняться ко мне в номер.
— Да. — Сарате и не пытался этого скрывать.
— Да, но нет. До отъезда в аэропорт не больше четырех часов, так что попробуй поспать, — сказала Элена и торопливо чмокнула его в губы.
В номере она не стала включать свет. Привычными, автоматическими движениями разделась. Брюки оставила на полу, скомканную майку кинула в изножье кровати. В номере было жарко. Почему, поцеловав Сарате, она ничего не почувствовала? Она вставила карточку-ключ в считыватель у двери, чтобы включить кондиционер. Автоматически зажглись прикроватные лампы. В дверце шкафа было зеркало, и Элена увидела свое отражение. Раздевшись догола, она принялась рассматривать свое тело. Ее грудь еще сохраняла упругость, но очень скоро время наложит отпечаток на ее кожу и фигуру. Она это знала, и это было ей безразлично. Как и многое другое. С каждым днем она испытывала все меньше эмоций. Как будто что-то внутри потихоньку отмирало. Секс и алкоголь позволяли Элене ощутить хоть что-то кроме боли. Ненадолго вырваться из собственной оболочки. Она вспомнила свои ночи с Сарате. И далекий медовый месяц с Абелем, когда ничто не мешало ей наслаждаться жизнью. Теперь ее не возбуждали даже эти воспоминания. Они словно принадлежали другому человеку, а не ей, Элене Бланко, стоявшей нагишом перед зеркалом. C каждой секундой ей все больше хотелось забыться. Она надела банный халат и вышла. Но, постояв в коридоре перед дверью номера Сарате, передумала. Нельзя так бессовестно его использовать. Ей нечего ему предложить, кроме своих страданий, а боль — заразный недуг. Элена вызвала лифт.
Пройдя через пляж Лас-Кантерас, она бросила халат на песок. Огни окружающих бухту домов отражались в черной воде. Элена вошла в океан, надеясь, что прохладная вода придаст ей бодрости и сил. Но в ее душе царил страх. Возможно, именно это она отчаянно скрывала от самой себя? Отказывалась признать панику, охватывавшую ее при мысли, что с каждым шагом своего расследования она приближается к Лукасу. К своему сыну. К мальчику, которого она потеряла на Пласа-Майор. К монстру на видео, пытавшему кареглазую девушку. Элена уходила от берега, пока вода не накрыла ее с головой, и только тогда заплакала, позволив слезам смешаться с океаном.
Глава 10
Буэндиа работал с двумя помощниками, имена которых Элене никак не удавалось запомнить. Они действовали молча, уверенно и точно, предугадывая каждое указание судмедэксперта.
— Можно с уверенностью сказать, что это она, — сказал Элене Буэндиа. — Совпадает не только ушная раковина, но и все зафиксированные камерой телесные повреждения.
— Она очень страдала?
— Так, что трудно даже представить.
Элена надеялась, что девушка перестала что-либо чувствовать уже через несколько минут, но Буэндиа никогда не скрывал правду и даже не пытался ее смягчить.
— Сейчас я приведу сюда Даниэля.
— Думаешь, в этом есть смысл? — засомневался Буэндиа.
— Он смотрел, как ее убивают. Теперь пусть посмотрит на убитую.
На Даниэля надели медицинский костюм и маску, но куда его ведут, инспектор не сказала.
На анатомическом столе лежала девушка, и он сразу ее узнал, хотя она очень мало напоминала ту, что сидела на стуле в начале трансляции. Совсем молодая, лет восемнадцати-девятнадцати, не больше. Смуглая, наверное, испанка, но возможно, марокканка или латиноамериканка. На ее теле не осталось живого места: сплошные синяки, рубцы и рваные раны.
— Вот, полюбуйся! — Элена не выбирала выражений. — Ты заплатил, чтобы смотреть, как ее убивают. Руками потрогать не хочешь? Чтобы убедиться, что все по-настоящему.
Даниэль молчал, сжав зубы, чтобы они не стучали.
— Я не знал, — выговорил он наконец.
— Ты думал, это кино? «Снято!» — и все вскочили с мест: мертвые ожили, убийцы пошли пить кофе, операторы начали готовиться к следующему эпизоду. Но это не кино: мертвые как были мертвыми, так и остались, убийцы как были мразью, так и остались, и новых эпизодов не предвидится. По крайней мере, с ее участием.
— Я правда не знал. — Даниэль заплакал. В конце концов, он был всего лишь шестнадцатилетним мальчишкой.
— Ты все прекрасно знал. Теперь ты готов нам помочь, чтобы это не повторилось?
