Евгений Козловский - Четыре листа фанеры
– Пиф-паф ой-ой-ой, – сказал наконец капитан и выдул из ствола пороховой дым.
– А можно я? – спросила Алина.
– Чего ж я тебя сюда тащил? Думаешь, только похвастаться собственной целкостью?
– С тебя бы как раз сталось. Вильгельм Телль!
Капитан перезаряжал пистолет.
– Только как за патроны отчитаешься?
– Перед кем? – с некоторым вызовом поинтересовался Мазепа.
– Ну… перед…
– Девочка ты моя милая, – сказал Богдан наставительным, усталым тоном. – На тренировочные стрельбы нам в год выдается девять патронов. Девять! И те в тире, с рук на руки. Пиф-паф ой-ой-ой, как говорится. Так что если пользоваться только теми, за которые следует отчитываться… Вижу, вижу немой вопрос в твоих очаровательных глазках: а где ты их берешь, Мазепа? Если скажу, что покупаю на черном рынке, ты, во-первых, конечно же спросишь, откуда у меня деньги, и уже, во-вторых, уличишь в потакании преступности. Остается предположить воровство и коррупцию в недрах самого Министерства внутренних дел, не так ли? Ты права, моя маленькая: все это чрезвычайно, крайне печально. Но согласись: куда печальнее было бы, если б меня – пиф-паф ой-ой-ой – подстрелили при исполнении, из-за того что я тренируюсь раз в год девятью патронами, а они – когда захотят и сколько захотят. Единственное, как сказал некогда скучный, но великий Герцен, что охраняет нас от дурных российских законов – он, разумеется, и Малороссию имел в виду, ибо четвертую сотню лет она входит в состав Российской империи, – это столь же дурное их исполнение. Да, и зафиксируй, пожалуйста, для будущего очерка высокий образовательный статус рядового оперуполномоченного. Ну стреляй…
– А мишень?
– Что мишень?
– Не поменяешь?
Капитан пожал плечами.
– Экономишь на невесте? – осведомилась Алина.
– Экономлю силы для невесты. В тех же самых недрах, дорогая, этих мишеней… Настоящих, кружочком – таких дефицит, а этих… А когда вот на днях перестройка, – последнее слово капитан произнес с утрированным иностранным акцентом, английским, что ли, – пиф-паф ой-ой-ой, новую партию притащу.
– В чем же проблема?
– Давай пари: если хоть одна пробоина после твоей стрельбы там добавится, – кивнул капитан на изодранный плакат, – выполняю три любых твоих желания.
– Любых?
– Чтоб мне птички в рот накакали, – поклялся Богдан.
– И даже расскажешь про убийства в «Трембите»?
– О Господи! – шлепнул капитан ладонью по лбу в не столь уж и шутливом отчаянье. – И далась тебе эта паршивая «Трембита»!
– Расскажешь или нет?
– Расскажу, расскажу.
– Честно?
– Ты попади сначала!
– А если не попаду?
– Не попадешь – не расскажу.
– Это весь мой проигрыш?
– Не весь, – раздраженный разговорами о «Трембите», капитан только сейчас вспомнил, что предложил пари. – Пойдешь со мной в погреб.
– Зачем это, интересно? – дурашливо закокетничала Алина.
– Не за тем, не за тем, размечталась!
– Бурбон! – шлепнула Алина Мазепу ладошкою по плечу
– Мама велела привезти грибов, – пояснил он. – И маринованных помидорчиков. Собирается познакомиться с невестою сына, устраивает большой парадный ужин. Старенькая совсем стала. Первое лето на даче не живет. А я смерть не люблю разбираться в этих банках.
Алина изготовилась. Капитан снял с лица, как смахнул рукою, грустное выражение, появившееся, когда он заговорил о маме.
– Погоди, не так… – и обнял Алину, показывая позицию для стрельбы, но несколько увлекся телом невесты
– Ну Богдан, ну чего ты! Я же еще не проиграла… И вообще, мы же только что… Мальчишка!..
Как убивали капитана Мазепу
– Расскажи, как тебя убивали. – Они ехали с дачи в вечерней сиреневой мгле, особенно располагавшей к интимной доверительности, что, впрочем, не помешало Алине, едва она произнесла непроизвольно эту фразу, подумать: «Если я в один прекрасный день напишу детектив, так его и назову: «Расскажи, как тебя убивали» – вернее, подумать, что, имея такое название, грех не написать как-нибудь детектив в стиле Чандлера.
– Убивали? – переспросил капитан.
– Н-ну… – Алина старалась не спугнуть Богдана, подкрадывалась на кошачьих лапках интонации, – два покушения.
– Ты и про покушения знаешь? Кто донес?
– Я журналистка, миленький. Хорошая журналистка.
– Это-то и печально, – констатировал Мазепа после паузы.
– Лучше расскажи, чем печалиться, – погладила Алина его по щеке.
Капитан почти что поплыл.
– Ну как убивали?! Обыкновенно. Пиф-паф ой-ой-ой.
Алина вкрадчиво прервала восстановившуюся было паузу наводящим, как говорят в школе, вопросом:
– Стреляли?
Капитан мотнул головой.
– Кирпичом в подворотне.
– А как же твои хваленые реакция, интуиция?
«Вот уж это-то я, кажется, зря», – подумала она, еще не закончив ехидную фразу.
Богдан, однако, на ехидство, слава Богу, не отреагировал.
– Не реакция с интуицией, – ответил, – так и убили б…
– Не поймал?
Мазепа промолчал.
– И не догадываешься, кто?
– Ну при моей-то работе! Кандидатов – пруд пруди. Себе дороже высчитывать. Я же сыщик, миленькая. Отличный сыщик.
– Выходит, ты не со всеми преступниками остаешься в друзьях? – взбесилась Алина, чувствуя, что атмосфера атмосферою, а Богдан, по обыкновению, ничего, в сущности, так и не расскажет.
Он взглянул на Алину странно как-то, недобро.
– Извини, – отреагировала она, злясь, сама не зная на кого больше: на себя, на него.
Он, кажется, извинил. Помолчав, Алина решилась продолжить расспросы:
– А… второй раз?
– Второй? – переспросил Мазепа, и лицо его стало злым и холодным. – Второй эти с-суки… Мама попросила свозить ее на дачу: весна, на грядках покопаться. Как раз накануне нашего с тобою… первого знакомства. Засиделись дотемна, вот почти как сейчас. Помнишь: у нас прямо от дачи дорога идет немножечко вверх и все по прямой. Потом перевал, крутой спуск и сразу же резкий поворот. Ну вот пять минут как проехали. На спуске я обычно машину не держу и к повороту подхожу где-то на пятидесяти милях…
Голос капитана звучал ровно, безэмоционально, как бы приглашая Алину вообразить себя на месте Богдановой мамы (даже банку помидоров та, наверное, держала точно так же, на коленях).
…Стрелка спидометра подрагивает возле отметки «50». Это где-то восемьдесят километров в час, пересчитывает Алина. Капитан ведет машину автоматически, руки-ноги делают свое дело.
И вдруг что-то меняется в Мазепе. Алина (мама) скашивает взгляд: нога с тормозной педалью проваливалась до упора, машина не снижает скорости – только разгоняется под уклон.
Поворот приближается. Капитан пробует включить низшую передачу – в коробке хрупает, скрежещет, и рычаг переключения болтается уже в гнезде так же легко, как гуляет тормозная педаль.
Каменная стена, дорога от которой уходит резким изломом, надвигается на капот. Столкновение кажется неизбежным…
Алина даже зажмурилась, забыв на мгновенье, что не машина, а воображение ее несет, что машина-то как раз идет ровно и безопасно, да и та, весенняя, накануне их первой с Мазепою встречи, поездка закончилась благополучно – иначе некому и не на чем было б сейчас везти Алину во Львов и она даже не жалела бы об этом, потому что и не знала б, что существует на свете этот хвастливый, легкий, очаровательный милицейский капитан, рассказ которого так гипнотически вовлек Алину в то давнее приключение, в котором он как раз…
…Резко закладывает руль, от чего невыносимо скрипит, взвизгивает резина, и машина чудом вписывается в кривую, то есть не вполне вписывается: едва удержавшись на двух колесах, вылетает на встречную полосу, почти к противоположной обочине.
Алина притискивает к себе банку с помидорами – вот-вот хрупнет стекло и польется на юбку маринад – как, наверное, притискивала ее к себе в тот момент Богданова мама; только у той, надо думать, глаза были расширены от ужаса, потому что…
…Навстречу, естественно, несется грузовик, и выворачивать на свою полосу уже поздно. Богдан поневоле берет еще левее, хоть, в сущности, левее уже некуда, и чудом разминается-таки с вонючей махиной, оглушительно чиркнув бортом «шевроле» не «шевроле» по стальной его подножке.
Однако расслабляться – как бы того ни хотелось, как ни просили бы перенапряженные нервы – не время: спуск продолжается, все такой же извилистый, даже, кажется, становится круче, и словно в издевку, мелькают, пролетают мимо автомобиля ГАИ, предупреждающие зигзаги, треугольники, восклицательные знаки.
Алина (мама) тем не менее ослабляет хватку на стекле банки и даже чуть приулыбается, поймав себя на судорожном этом зажиме.
Капитан закладывает рулем невероятные виражи. Стрелка спидометра бьется уже за восьмидесятимильной отметкой – Алине не хватает соображения пересчитать в километры; резина, видимо, дымится: в салон проникает резкий, противный запах гари.
