Матти Йоэнсуу - Харьюнпяа и кровная месть
— У-ух! — мотнул головой Турман.
— Медицинская экспертиза будет? — выдохнул Кеттунен.
— Нет. Мы и так знаем, что случилось и почему наступила смерть. К тому же ее констатировал и врач «Скорой помощи».
— Да уж это-то и без врача понятно.
Справа в стене было маленькое оконце, разделенное переплетом на четыре части. В верхнем углу нижнего стекла виднелось отверстие от пули — правильное и круглое, словно украшение; все четыре стекла, стены, стулья и столы испачканы уже потемневшей и высохшей кровью — больше всего крови было на полу, там, где лежал покойник.
— В сонную артерию, что ли? — спросил Турман.
— Да. Когда влетела пуля, он стоял у окна и смотрел на улицу. Потом повернулся направо — как-то вот так, это видно по следу, и попытался добраться до двери. Он свалил вон тот стол и схватился за стул…
— Ужасный конец, — тихо сказал Кеттунен. — И зачем только глазеть в неподходящее окно в неподходящее время!
— Вполне благопристойное место по сравнению со многими другими, — бросил Турман и прошел в глубь помещения.
Харьюнпяа ничего не сказал. Он вспомнил слова врача судебной экспертизы, объяснявшего когда-то, что из поврежденной артерии кровь хлещет почти метровой струей и с огромной силой, пострадавший сначала все понимает и пугается, но потом мозг лишается крови, и человек мгновенно теряет сознание. Они оба правы — и Кеттунен, и Турман.
— Пуля прошла через затылок…
Турман, склонившийся над трупом, быстро выпрямился. Он отошел к задней стене, достал лупу и стал изучать выбоину в штукатурке, смекнув, что беспорядок в помещении не имеет значения, а в техническом отношении важнее всего найти пулю.
— Тут тоже ничего, Тимппа. Это брандмауэр. Пуля ударилась немного плашмя и отскочила куда-то в комнату. Может, она где-то под всем этим, а может, рассыпалась на мелкие кусочки. Тут, на месте удара, прорва свинцовых крошек…
Харьюнпяа и Турман посмотрели друг на друга: они знали, как важно установить тип оружия — в случае, если бы преступники были пойманы и оружие найдено, но, кажется, они потеряли обе возможности — не нашли ни пули, ни гильзы.
— Попробуем все-таки?
— А что нам еще остается? — Турман не сдержал безнадежного вздоха. Но потом в его голове мелькнула какая-то мысль, и он кивнул в сторону окна: — В этом окне двойные стекла.
Харьюнпяа не понял.
— Значит, пуля пробила оба.
— Да.
— Черт побери — «да», «да»!.. Надеюсь, вы не братья с Кеттуненом? Двор ниже окна. Пуля должна была пролететь немного вверх, и дырки в стеклах должны находиться на разных уровнях. Если же смотреть через них во двор, то они на одной линии.
— О’кей! Продолжай.
— Значит, место, откуда стреляли, там, и там я найду эту гильзу. Снимай, снимай, Кеттунен. Нам нужны фотографии. Потом мы немного порисуем и осмотрим этого молчальника… А тебе, Тимппа, не пришло в голову, что если дело обстоит так, то они охотились именно за этим парнем? Хоть он и нашей породы. И что тому цыгану во дворе подбили крыло совершенно случайно?..
Харьюнпяа кивнул в сторону кухни.
— Об этом я и хочу дознаться у той женщины. Мужик подцепил ее в самом начале вечера, и они все время были вместе, и, когда это случилось, она тоже была здесь.
— Просто мне пришел в голову такой вариант. Хотя наоборот — логичнее.
В дверях буфета появился Кауранен с исписанным блокнотом в одной руке и карандашом в другой. От раздражения и досады в уголках губ у него залегли складки — после разговора с десятками свидетелей голова шла кругом. Из-за его спины выглядывал находящийся на дежурстве Тийликка.
— Хедман, наверно, выживет, — начал Кауранен. — Пуля прошла между грудью и кишечником. Врач…
— Господи! — вырвалось у Тийликки. — Точно на живодерне!
— …был уверен, что легкие не задеты и крупные сосуды, видимо, тоже. Внутренности — другое дело. Но если он везучий… Его доставили в больницу и сразу приступили к операции.
— Ты успел его допросить?
— Узнал только, что преступники ему незнакомы. Вернее, он утверждал…
— Почему это невинные вечно страдают больше всех? — сказал Тийликка. — Вот и тут — помер бы тот красавец, а этот остался бы жив. И следствие было бы коротким: цыган споткнулся о корягу, курок был взведен, и пистолет выстрелил.
— …что вообще никого не видел, они же никогда правду не скажут. Я успел собрать предварительные показания. Это Хедман, Фейя Ассер, торговец, живет на Козьей горе, переулок Мадетоя, два.
— Торговец, видите ли. Просто пьяница.
— А я, кажется, нашел одного очень важного свидетеля. Он сейчас здорово пьян, но Кандолин прихватил его и повез в Управление допрашивать. Этот мужик разговаривал с преступниками ровно за минуту до выстрелов. Они пытались ему зубы заговорить. Там что-то концы с концами не сходятся. Но свидетель видел их лицом к лицу.
— Тоже торговцы, а?
— Послушай, Тийликка… — Харьюнпяа встал перед Тийликкой, усилием воли он заставил себя оставаться спокойным, хотя внутри у него все клокотало и очень хотелось с кем-нибудь поругаться. — Тийликка, у меня там в кухне свидетельница, она плохо себя чувствует. Не посмотришь ли ты, чтобы с ней ничего не случилось? Ни о чем с ней не говори. Просто глаз не спускай, ты это умеешь. О’кей?
На лице Кауранена мелькнула едва заметная улыбка.
— Остальные потерпевшие — это те, кому достались синяки да ушибы, когда все одновременно ринулись к дверям, чтобы спрятаться в доме. Больше всех ушиблась та женщина, что у тебя на кухне. И свидетели… имен у меня до черта, а дельного — почти ничего. Один утверждает, что, кроме Фейи, на танцах был еще какой-то цыган, другой говорит — не было. Один говорит, что стреляли четверо, другой — что один. Пока единственный стоящий свидетель, пожалуй, только тот пьяный да еще офицер, который видел оружие. Он именно на него обратил внимание. А что здесь?
— Примерно то же самое. Надо бы поехать домой к Хедману и сообщить…
— Думаешь, надо? Там уже наверняка все известно. Они всегда все знают, у них своя, цыганская, почта.
— Может, у него и родных-то таких нет, которым это не безразлично, — вставил Кеттунен. — Они же то и дело меняют свое жилье и родных. Кто больше даст — тот и родственник. А если и есть настоящие, так они только обрадуются, что места стало больше и один попал в больницу на дармовые харчи.
— Пускай группа Тийликки съездит.
— Мы с Унски в цыганское логово вдвоем не сунемся, — крикнул Тийликка в дверь — он распахнул ее и крепко держался за скобу. — Придайте нам группу с собаками. Кроме того, у нас за весь вечер ни одной передышки не было. Сначала сходим кофе попьем.
Харьюнпяа закрыл дверь.
— Теперь пора осмотреть эту личность, — сказал Турман. — Поможет кто-нибудь?
Все, даже Харьюнпяа, хотя его в кухне ждала свидетельница, подошли к покойному. Харьюнпяа казалось, что так лучше, ожидание ей полезно, может быть, она успокоится и сама расскажет о таких вещах, о которых он, пожалуй, не догадался бы спросить. Харьюнпяа не наклонился над трупом, а встал чуть поодаль; он пришел на дежурство после долгого отсутствия — был в отпуске: сначала в отцовском — после рождения дочери, потом — в очередном. Сейчас он чувствовал себя здесь несколько посторонним; смотрел на Кауранена, Кеттунена и Турмана, с удивлением обнаруживая, что и он точно такой же, как они, такое же невыразительное лицо, так же автоматически действует, то же говорит.
— Отойдите…
— Отодвинь стул, Кеттунен.
— За рукав, берись за рукав.
— Вот та-ак…
Они перевернули покойного на спину.
Мужчине было под сорок, он начинал лысеть. Загнутые вверх усы, почти такие же, как у Тийликки, и очки с толстыми стеклами, одна дужка сползла с уха, и очки сдвинулись на лоб. Пестрая летняя рубашка, куртка и коричневые брюки. Лицо какое-то помятое и дряблое — может быть, из-за крови, перепачкавшей его до неузнаваемости. Турман вытащил из кармана убитого бумажник. Дверь в танцевальный зал вдруг резко распахнулась.
— Ребята, хорошие новости!
Вошел Меэттянен, дежурный комиссар полиции порядка.
Меэттянен был уже почти пенсионного возраста, но, несмотря на это, сохранял военную выправку — вот и теперь он стоял, соединив пятки и выставив вперед подбородок, но, заметив убитого и кровь, отвернулся и, шевельнув губами, точно сплюнув, выдохнул:
— Ух, дьявольщина… — Потом кашлянул и повторил: — Ребята, хорошие новости! Стрелявших задержали.
— Врешь! Где?
— Недалеко от спортклуба. Группа Каллио схватила их по приметам. Они пытались сопротивляться — тут наши парни окончательно убедились — ага…
— Оружие при них было?
— Нет. Но долго ли от него отделаться?..
— А приметы полностью совпадают?
— Ну… Группа, во всяком случае, сообщила, что оба — темномордые, лет за двадцать, оба одеты аккуратно, в черные костюмы, под пиджаками свитеры… У одного вдобавок на большом пальце свежая ссадина, какую курок пистолета оставляет на неопытной руке.