Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем
А далее была форменная катавасия. Люди дружно загалдели, стали возмущаться — почему самозванцу сходят в рук такие слова! Да кто он такой, что он себе позволяет! Пышущий злобой Манцевич тряс кулаком у его физиономии. Возмущалась прислуга с интересной прической, высунувшаяся из кают-компании — что-то гневно вещала, грозила кулачком. Ругался последними культурными словами морщинистый мужчина. Только девушка, собравшаяся будить своего жениха, вдруг резко остановилась, повернулась и воззрилась на Турецкого долгим немигающим взглядом. А еще женщина с водруженными на лоб черными очками вдруг стала смертельно бледнеть, взялась за сердце, сделала глотающее движение, робко, неуверенно улыбнулась — дескать, что за чушь. Покачнулась. Морщинистый мужчина подхватил ее, усадил в кресло. Хозяин поманил Манцевича, прошептал ему что-то на ухо. Манцевич умчался на запредельной скорости. Пошевелиться Турецкому не давали: красноречивый взгляд босса — и Салим швырнул его в шезлонг, сжал за воротник.
Манцевич оказался не их тех, кого следует посылать за смертью, примчался пулей, начал шепотом докладывать шефу. За лицом последнего занятно было наблюдать. Гневный румянец сходил на нет, причем — частями, а освободившиеся места стали приобретать бледно-зеленый колорит. Он закрыл глаза, переваривая услышанное, скрипнул зубами, что-то пробормотал. Манцевич резко повернулся, пригвоздив Турецкого взглядом к шезлонгу.
— Минуточку, господа, — запротестовал Турецкий, — уж не собираетесь ли вы предъявить мне обвинение? Должен вас огорчить, это не я убил вашего…
Он мог бы многое сказать, но подлетел Манцевич, хлестнул по щеке. Вдвоем с охранником они подхватили его за локти, куда-то поволокли. Внезапно громко взвыла женщина. Он точно помнил, что с внешнего трапа на нижнюю палубу его не сбрасывали — видимо, тащили через кают-компанию, где имелась короткая дорога вниз. Его швырнули в каюту, где он провел ночь, и чтобы не сломать о пол свой единственный нос, пришлось изворачиваться в процессе падения. Хлопнула дверь, провернулся ключ в замке. Он очнулся, посмотрел зачем-то на часы — всего лишь половина первого, поднялся, доковылял до койки, рухнул плашмя… и то ли уснул, то ли чувств лишился. Вернулся к жизни минут через сорок, доскрипел до санузла, напился до отвала. Постоял у зеркала, свыкаясь с мыслью, что отражение негативно сказывается на его устоявшемся имидже, стащил с себя одежду, втиснулся в душевую кабинку, отыскал под ногами жалкий обмылок, помылся под тоненькой струйкой. В шкафчике отыскал худенькое вафельное полотенце, на соседней полке — расческу, которой, видимо, пользовались несколько поколений пассажиров «Антигоны», привел себя худо-бедно в порядок. Вернулся в каюту, почистил брюки, протер ботинки. Оценил себя в зеркале — до устоявшегося образа отражение немного не дотягивало, но сериал «Возвращение Турецкого» уже можно продолжать. К испытаниям готов. Он сел, задумался. Вероятность того, что все закончится быстро и благополучно, была исчезающе мала. Умникам вроде Манцевича не сложно убедить босса, что именно Турецкий повинен в смерти Николая. Подтвердить эту версию нечем. Но нечем и опровергнуть. Пиши пропало, Александр Борисович. Очень кстати ты помылся…
Сидеть без дела было скучно. Он размял кости, сделал несколько упражнений — видимо, рано: голова радостно среагировала. Он плюхнулся на койку, сжал виски, ждал, пока отпустит. Придвинул стульчик к иллюминатору, стал смотреть на море. Но тупое созерцание айвазовской массы без конца и без края тоже удовольствие на любителя. Он сделал два открытия. Первое — облака на небе разбежались, сбылись пророчества насчет ясного дня. Второе — «Антигона» никуда уже не плывет. Двигатели не работали. Либо стоит на якоре, либо потихоньку дрейфует в открытое море по воле стихии. Он подошел к двери, приложил к ней ухо. Из коридора доносился истеричный женский визг. Соло сменилось дуэтом — подключилась мужская партия. Потом настала тишина. Продолжения концерта не последовало. Турецкий добрел до кровати, принялся восстанавливать в памяти все увиденное. Реакцию людей на известие о смерти парня, обстановку в каюте, где тот лежал. Профессия напоминала о себе даже в интересные жизненные моменты.
За ним пришли в начале третьего. Кто-то вставил ключ в замочную скважину, провернулась собачка, распахнулась дверь. Турецкий лежал на кровати и не видел, кого там принесло. Скрипнул пол, образовался Манцевич. Встал, скрестив руки на груди, надменно обозрел арестанта. Сыщик лежал, забросив руки за голову, демонстрируя здоровый пофигизм.
— Вставай, проходимец, — процедил Манцевич.
— А священник будет? — Турецкий вздохнул, почесался, начал неторопливо выбираться из кровати. — Кстати, если уж у нас такие доверительные отношения, может, я тоже буду обращаться к вам на «ты»? Не против? Итак, дружище, какого хрена тебе надо?
— Пошли, — раздраженно повторил Манцевич, — люди собрались в кают-компании, ждут.
— Оригинально, — пробормотал Турецкий, запуская пальцы в шевелюру. — «Антигона» уже вернулась в Сочи? Вызвана милиция, составлены протоколы, проведены положенные процедуры, допрошены свидетели? Сомнительно, Манцевич. Яхта стоит, никто не собирается обращаться в милицию. Сколько отсюда, говорите, до Сочи? Тридцать морских миль? Ага, умножаем тридцать на один и восемь…
— Ты пойдешь или нет, умник? — вскипел Манцевич. — Или повторим упражнение?
Он встал, выходя из каюты, мельком глянул на себя в зеркало — кардинальная смена имиджа еще не произошла, но если ему повторно не начистят физиономию, он вернется в привычное тело.
— Направо, — проворчал в спину Манцевич. Турецкий послушно повернул. Лестница из машинного отделения завершалась площадкой на нижней палубе, но не обрывалась, а переходила в другую. Поднявшись, он оказался в узком коридоре с дверями — наверное, камбуз, материальный и продуктовый склад, еще какие-то помещения сугубо специфического свойства, а уж из коридора, минуя резную дверь, был проход в кают-компанию. «Титаник» какой-то», — думал Турецкий, отгибая бархатную штору.
В кают-компании царило гробовое молчание, невзирая на то, что здесь собралось практически все население «Антигоны». Помещение было небольшим, но уютным. Стены обиты мореным дубом, мягкие кресла из крашеной кожи «под леопарда» стояли полукругом. Поблескивал глянцевый паркет. Шкафчики с орнаментом, бар, стеклянные столики, плазменная панель, снабженная DVD-проигрывателем и коллекцией компакт-дисков. Боковые окна были задернуты шторами, зато из фронтальных открывался «живописный» вид на стальную мачту, верхнюю палубу, где уже навели порядок и шезлонги были расставлены в ряд, и кусочек пронзительно синего моря. По каюте плавал вишневый аромат сгоревшего табака — владелец яхты Игорь Максимович, погруженный в кресло с деревянными подлокотниками, курил сигару. Остальные терпели.
В затылок дышал Манцевич, создавая дополнительный дискомфорт. Всхлипнула женщина с глазами, окруженными сеточкой морщин. Но не расплакалась, закрыла глаза ладонью, а когда убрала руку, глаза были сухи, бесцветны и лишены всяческих намеков на то, что они являются частью живой материи. Морщинистый мужчина сидел рядом с ней. Он окончательно сморщился, потупил голову, судорожно поглаживал по плечу жену. Турецкий поискал глазами невесту покойника. Девушка и на этот раз сидела особняком — с высоко поднятой головой, сжатыми губами. Она смотрела на Турецкого, не мигая, теребила поясок платья. Ноготок большого пальца вгрызался в указательный. Ей, наверное, было больно. Еще немного, и могла пролиться кровь.
— Присаживайтесь, Александр Борисович, — нейтральным голосом проговорил Игорь Максимович, кладя сигару на плоскую бронзовую пепельницу. — Это кресло для вас.
Он сел. Из кресла он видел всех, а все прекрасно видели его. Теперь чесался не только затылок, чесалось все тело — от макушки до мизинца на левой ноге.
— Рад, что вы похожи на человека, — поведал хозяин. — Вы не голодны, Александр Борисович?
— Признаться, нет, — пробормотал Турецкий. — Но, думаю, через пару часов остатки токсинов покинут организм, и самое время будет подумать о хлебе насущном.
— Отлично, — кивнул хозяин, — через пару часов Герда принесет вам в каюту обед.
— Я еще подозреваемый? — на всякий случай уточнил Турецкий. — Мне нужен адвокат? Или священник?
Хозяин раздраженно поморщился. Дыхание Манцевича сделалось прерывистым, участилось, он чувствовал его затылком. Обычно такое происходит, когда хотят что-то сказать. Или сделать. Но вроде обошлось, Манцевич покинул пост за спиной, лисьим шагом добрался до свободного сиденья, сел, сложив руки на колени.
— Небольшая вводная лекция, Александр Борисович, если позволите, — вкрадчиво начал Игорь Максимович. — Итак, вы находитесь на борту круизной яхты «Антигона», принадлежащей Голицыну Игорю Максимовичу, то есть вашему покорному слуге. Нетрудно догадаться, что я предприниматель, занимаюсь крупным бизнесом в портовых городах России. О характере своих занятий сообщать не буду, скажу лишь, что проживаю на постоянной основе в Москве, хотя имею чуток недвижимости в других частях страны и света.
