Алексей Макеев - Предатель
– А я помню? – удивился тот. – Посмотреть надо!
– Так вот, пусть он вызовет мадам Васильеву и поинтересуется у нее, откуда вдруг старая записка взялась? – предложил Крячко. – А я на их задушевной беседе поприсутствую и послушаю, чего она лепить будет. Да и обыск провести не мешало бы – вдруг отрава еще в доме? – И объяснил: – Жалко мне Митьку! Стоящий мужик он, а сейчас в коме валяется, и еще неизвестно, выкарабкается или нет.
Косолапов с сожалением посмотрел на бутылку и решительно убрал в стол как ее, так и закуску. Бросив в рот карамельку, он вызвал дежурного с журналом и, посмотрев, скривился и покачал головой:
– Не, этот не пойдет! Совсем малахольный! А поручу-ка я это дело Никитину – он парень башковитый. А ты его, в случае чего, поправляй.
– Конечно! – согласился Стас, мысленно добавив: «И направляй куда надо».
Появившийся Никитин, заранее чуя, что не просто так его на ковер потянули, был заранее недоволен, а уж узнав, зачем именно, только что не взвыл:
– Михаил Потапович! Да у меня своих дел невпроворот!
– Отставить! Здесь у меня полковник из Главка Крячко Станислав Васильевич сидит, с которым мы когда-то операми начинали. Я тебе такую рекламу выдал, а ты меня подводишь!
О тандеме Гуров – Крячко знали в управлениях почти всей России – что уж о Москве говорить? И хотя большая часть славы доставалась Льву Ивановичу, но и Стас себя обделенным не чувствовал. Вот и Никитин, едва услышав известную фамилию, уставился на него во все глаза.
– Не беспокойтесь, юноша! Я вам, коль потребуется, и словом, и делом помогу – не чужой мне Васильев человек.
– А я что? Я не против, – сразу же пошел на попятную Никитин. – Когда приступать?
– Немедленно, юноша! – сказал ему, поднимаясь, Крячко и обратился к Косолапову: – Ну, Михаил Потапович! Надолго не прощаюсь! Не получилось у нас сегодня душевно посидеть, так ведь не в последний раз видимся.
В небольшом кабинете, который Никитин делил еще с двумя коллегами, Крячко первым делом спросил:
– Как зовут, юноша?
– Владимиром, – ответил тот, спешно убирая многочисленные папки со стула, чтобы Стас мог сесть.
– Ну, тогда начнем, благословясь! – предложил Крячко и, стряхнув со стула пыль, сел. – Садись и ты, Володя! Доставай протокол осмотра места происшествия, там номер телефона должен быть, и вызывай Тамару Петровну Васильеву на задушевную беседу для уточнения неких неясных моментов, причем немедленно! И подписочку о невыезде ты для нее заранее приготовь! А еще составь запрос на телефонную станцию обо всех звонках с их домашнего телефона, как входящих, так и исходящих. А как указанная дама придет, ты вопрос о записочке на десерт оставь, то есть мне! И еще криминалистов с экспертами и оперов предупреди, чтобы наготове были – куда же нам без обыска? Нам без обыска никак нельзя! Так что санкцией ты тоже озаботься!
Пока Владимир звонил, Стас сидел, разглядывал кабинет и ностальгировал по поводу своей, проведенной там, буйной юности, так быстро пролетевшей. Никитин и дозвонился, и за санкцией на обыск сбегал, а потом сел на свое место и преданно уставился на Стаса.
– Что дальше делать?
– Ждать, юноша! Этому тоже учиться надо, потому что впопыхах можно таких дров наломать, что тебе же самому мало не покажется.
Но ждать им пришлось недолго и, едва Крячко взглянул на появившуюся в кабинете женщину, как тут же понял, с этой гром-бабой они намучаются. Эта молодящаяся крупная крашеная блондинка в молодости была очень даже ничего, но с годами поплыла и обрюзгла – может, и попивала, а вот тяжелый характер как был при ней, так и остался. «И угораздило же Васильева с ней связаться! – сокрушенно подумал Стас, наблюдая, как Никитин бьется с ней, как рыба об лед, и с тем же результатом. – Ничего, пусть мальчик зубки поточит, как щенок об тапочку! Опыта наберется! Ему еще с такими зубрами придется сталкиваться, что они ему ой как пригодятся!»
А Васильева стояла насмерть! Ничего не знаю, ничего не ведаю! Поняв, что пора вмешиваться, Крячко, а он сидел у нее за спиной, вкрадчиво сказал:
– Да верю я вам, Тамара Петровна! Верю! Только вот как объяснить, что записочку, якобы предсмертную, Дмитрий Данилович вам еще год назад на прощание написал, когда, вас на адюльтере поймавши, вещички собрал и из дома ушел?
Спина Васильевой напряглась, но сдаваться она не собиралась и снова затянула все ту же песню:
– Ничего я…
– Не знаю – не ведаю! – продолжил за нее Крячко и, обойдя, присел на край стола лицом к ней. – Человек вы в криминалистике несведущий, поэтому я вам исключительно из хорошего к вам отношения объясню, что наши эксперты в два счета выяснят, когда действительно была написана записка. И вот тогда все ваши чистосердечные признания уже гроша ломаного стоить не будут! – И в ответ на ее недоверчивый взгляд покивал: – Точно вам говорю, что выяснят!
– Но я же действительно ничего не знаю! – уже со слезами на глазах воскликнула она и начала сначала: – Он утром ушел, а я в театр к десяти поехала. И вернулась я уже после спектакля, в одиннадцатом часу ночи! Вошла, а в доме темно, хотя Димкины туфли на коврике стояли! Я удивилась, что он так рано спать лег, и на всякий случай решила посмотреть – у него в двери замок врезан, и он обычно запирается, но стекло есть, через которое все видно. А дверь-то оказалась не заперта. Я в коридоре свет включила, чтобы его случайно не разбудить, если он действительно спит, и заглянула, а он за столом сидит, на него навалившись. Я сначала подумала, что пьяный он, хотя таким его никогда в жизни не видела, а потом решила все-таки разбудить его, чтобы он нормально лег, а то еще упадет, не приведи господи. А он без сознания! Вот я «Скорую» и вызвала – хоть и в разводе мы, а все же человек он мне не чужой. Ну, врачи приехали, стали вокруг него суетиться, а потом посовещались, и я услышала, как один другому сказал, что похоже на отравление и нужно ментов вызывать. Тут я уже до смерти перепугалась – ведь на меня же могли подумать!
– А почему вы так решили, если ни в чем не виноваты? – спросил Крячко.
– А милиция… Тьфу ты! Полиция разбираться будет? Я телевизор смотрю! А там все время показывают, как людей ни за что ни про что в тюрьму сажают! Вот я тогда на кухню и шмыгнула. Записочку эту достала и в карман штанов ему подсунула, пока врачи на лестнице курили! А вот ключи от работы, наоборот, забрала, чтобы не пропали. А потом ваши приехали, записку нашли… Ну а дальше вы знаете!
– Зачем же вы ее столько времени хранили? Да еще на кухне? Не самое подходящее место для таких вещей, – заметил Крячко.
– Не ваше дело! – окрысилась она.
– Не будь оно нашим, дражайшая Тамара Петровна, не сидели бы вы сейчас перед нами, – ласково объяснил ей Стас. – Так что же эта записка на кухне делала?
– На стене она в файле висела! – буркнула Васильева, глядя в сторону.
– И повесили ее туда явно не вы, – покивал он.
– Димка это! Чтобы я смотрела на нее и… – Она отвернулась.
– И понимали, что «к старому возврата больше нет», как писал Есенин, – закончил за нее Крячко. – Что ж вы ее со стены-то не сорвали и на клочки не порвали?
– Характер его вы не знаете! – буркнула она. – Да и я, честно говоря, только поначалу бесилась, на записку эту глядя, а потом и замечать-то ее перестала.
Сказав правду, она даже как-то успокоилась и стала чувствовать себя свободнее, только рано она это сделала, потому что Крячко самым радушным тоном сказал:
– Ну, вот видите, самой же легче стало! А как обыск у вас проведем и, бог даст, ничего не найдем, так и вздохнете совсем свободно. В комнате Дмитрия Даниловича вы, надеюсь, ничего не трогали? А то ну как мы найдем отпечатки ваших пальцев, и потом опять вам нервничать придется!
– Да как же им там не быть, если мы наше общее имущество делили? – вскинулась она.
– И опять, уважаемая Тамара Петровна, должен вам объяснить, что отпечатки бывают старые и свежие. Так какие мы там найдем? – улыбаясь ей, как давней и доброй знакомой, спросил Стас.
– Я только деньги взяла, – глядя в стол, пробормотала она.
– А где они были?
– Да в ящике стола – он их всегда там держал, – по-прежнему не глядя на него, ответила она.
– Значит, больше вы ничего там не брали и не трогали? – поинтересовался Крячко. – Душевно вас прошу, успокойте меня и скажите, что нет.
И вот тут он нисколько не лукавил, потому что мысль о том, что Васильев мог хранить в своей комнате какие-то записи, премного грела его душу.
– Да не трогала я там больше ничего! – крикнула она.
– Скажите, а из «Боникса» никто не приходил? А то вдруг у него дома какие-то документы были, которые для работы нужны? – Чтобы у заместителя генерального директора оборонного предприятия по безопасности дома хранились какие-то рабочие бумаги, было полной чушью, но чем черт не шутит.
– Нет, – уверенно ответила Тамара. – Как его увезли, так я секретарше его позвонила и сказала, что Дима заболел и его в больницу увезли, а приходить никто не приходил.
