Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция
— Давай-ка устраиваться, — предлагает она, касаясь моей руки.
Прихожу в себя.
— Разозлился как черт.
— Хорошо, что не наоборот, а то как бы не заболел. Для него злиться и грубить — нормальное состояние.
— Сердится на меня из-за покушения. — Я безмерно устала. — Почему-то у всех я виновата.
— Ты просто вымоталась. — Она останавливается в прихожей, слушая, что я отвечу.
— Я теперь должна перед всеми извиняться за то, что кому-то вздумалось на меня напасть? — Возмущение перекипает через край. — Я что, напрашивалась? Что-то не так сделала? Ну да, открыла ему. Никто не совершенен, но ведь обошлось же? Все живы-здоровы, так в чем проблема-то? Зачем на меня всех собак вешать?
— Да никто на тебя собак и не вешает, — отвечает Анна.
— Чем я виновата?
— А ты считаешь себя виноватой? — Внимательно изучает меня; выражение на ее лице правильнее всего охарактеризовать словом «рентген». Она будто просвечивает меня насквозь, до самых косточек.
— Нет, конечно, — отвечаю. — Я тут вообще ни при чем.
Анна закрывает дверь на засов, включает сигнализацию и ведет меня на кухню. Пытаюсь вспомнить, когда я ела последний раз и какой теперь день недели. Наконец доходит: суббота. Я ведь уже несколько раз об этом спрашивала. С тех пор как я чуть не погибла, прошло двадцать часов.
Стол накрыт на двоих, на плите дымится большая кастрюля с супом. Чувствую запах печеного хлеба. Неожиданно накатывает тошнота, и в то же время просыпается волчий аппетит. Впрочем, несмотря на все это, рассудок регистрирует одну деталь: если Анна ждала и Люси, почему приборов только два?
— Когда Люси возвращается в Майами? — Анна словно мысли мои прочла. Поднимает крышку и помешивает суп длинной деревянной ложкой. — Что тебе налить? Виски будешь?
— Да, обязательно.
Вытаскивает пробку из бутылки виски и разливает ее драгоценное розовое содержимое по граненым хрустальным стопочкам, заполненным кусочками льда.
— Не знаю, когда Люси ждут. Понятия не имею, честно. — Я начинаю рассказывать то, чего Анна, возможно, не знает: — У АТФ в Майами одна операция прогорела, плохо дело вышло. Завязалась перестрелка. Люси...
— Да-да, Кей, я помню. — Анна протягивает мне выпивку. Временами, даже когда она совершенно спокойна, ее голос выражает нетерпение. — Об этом трубили в «Новостях». И я тебе звонила, помнишь? Мы разговаривали про Люси.
— Ах, ну да, — пробормотала я.
Анна усаживается на стул прямо передо мной, кладет локти на стол и, склонившись вперед, внимательно слушает. На удивление подтянутая женщина, высокая и крепкая, этакая Лени Рифеншталь, которую не страшат годы. Синий спортивный костюм подчеркивает потрясающие васильковые глаза, серебристые волосы зачесаны назад в аккуратный конский хвост, затянутый черной вельветовой лентой. Наверняка не скажу, делала ли она подтяжку лица и вообще прибегала ли к помощи пластической хирургии, хотя подозреваю, что современная медицина имеет некоторое отношение к ее внешности. Анна легко сойдет за пятидесятилетнюю женщину.
— Я так понимаю, Люси приехала к тебе погостить, пока ведется расследование по тому делу, — рассуждает она. — Представляю, какая у них там волокита.
Облава прошла хуже не бывает. Люси убила двух членов международной группы, занимавшейся контрабандой оружия, которая, как мы теперь уверены, связана с криминальным семейством Шандонне. А также она непредумышленно ранила Джо, руководительницу отдела по контролю за оборотом наркотиков. И ее любовницу. Так что «волокита» — еще мягко сказано.
— Ты вряд ли в курсе того, что случилось с Джо, — рассказываю, — ее партнером по ХИДТА.
— Просвяти-ка, что это.
— Зона интенсивного оборота наркотиков. Группа, составленная из нескольких правоохранительных структур, которые занимаются расследованием особо тяжких преступлений. АТФ, ДЕА[5], ФБР, — объясняю ей. — В ту провальную операцию, две недели назад, Джо прострелили ногу. Позже выяснилось, что пуля была выпущена из пистолета Люси.
Анна слушает, потягивая виски.
— Люси нечаянно подранила Джо, и, разумеется, это отразилось на личных отношениях, — продолжаю я. — А они и без того были очень напряженными. Сказать по правде, что там у них, я теперь не знаю. Но Люси здесь. И думаю, до конца праздников пробудет в городе.
— А я ни сном ни духом, что они с Джанет расстались, — замечает Анна.
— И довольно давно.
— Как жаль. — Она искренне расстроена. — Мне очень нравилась Джанет.
Опускаю взгляд, смотрю в суп. Мы о Джанет уже давно не разговаривали. Это тема закрытая. Мне Джанет сильно не хватает, я до сих пор считаю, что она очень по-взрослому влияла на мою племянницу. И если уж быть до конца откровенной, я Джо недолюбливаю. Не знаю отчего — скорее всего просто потому, что она не Джанет.
— А Джо сейчас где? В Ричмонде? — Анна жаждет подробностей.
— Знаешь, вот что забавно. Она — девчушка из наших мест, хотя с Люси и познакомилась довольно далеко отсюда. Встретились в Майами по работе. Думаю, Джо поживет у родителей, в Ричмонде, пока не поправится. Не спрашивай меня, как там все обстоит. Родители у нее христиане-фундаменталисты и не слишком одобряют образ жизни дочурки.
— Да, Люси умеет находить на свою голову неприятности, — совершенно справедливо замечает Анна. — Пальба сплошь и рядом. У нее прямо рок какой-то — стрелять в людей. Спасибо хоть опять грех на душу не взяла.
Тяжесть в груди не отпускает. Кажется, кровь течет по жилам жидким металлом.
— Что у Люси за пристрастие такое — убивать? — докапывается подруга. — Свежий инцидент — довольно серьезный повод для беспокойства. Если, конечно, верить всему, что вещают с голубого экрана.
— Я телевизор вообще не включала. Не знаю, что там они заливают. — Потягиваю выпивку и снова думаю о сигаретах. Сколько раз в своей жизни пыталась бросить...
— Она же его чуть не убила, того француза, Жан-Батиста Шандонне. Девочка даже оружие на него навела, просто ты ее остановила. — Анна точно сверлит меня глазами, прощупывая секреты. — Рассказывай.
Описываю ей подробно, что тогда произошло. Люси заехала в Виргинский мединститут, чтобы забрать из тамошней больницы Джо. После полуночи они решили заскочить ко мне. Подъезжают к дому и видят во дворе нас с Шандонне. Сейчас припоминаю, Люси показалась тогда совсем неузнаваемой. Передо мной стоял чужой, жестокий человек: лицо искажено злобой, она держит убийцу на прицеле, палец на курке, и я молю ее не стрелять. Племянница вопит, проклинает гаденыша, а я все пытаюсь до нее докричаться: «Нет, Люси, не надо, не стреляй!» У Шандонне боль страшная — не выразить словами; он ослеп, катался, втирал снег в обожженные глаза, выл, молил о помощи...
Тут Анна прерывает мой рассказ:
— Он говорил по-французски?
Я даже растерялась — неожиданный вопрос. Пытаюсь припомнить.
— По-моему, да.
— Значит, ты знаешь французский язык.
Я снова помедлила, задумалась.
— Ну, в старших классах у нас были уроки. Я поняла, что он просит помочь. До меня доходил смысл.
— Ты пробовала что-нибудь для него сделать?
— Я спасала его жизнь, пытаясь помешать Люси осуществить задуманное.
— Но делала это не ради него, а ради племянницы. На самом-то деле ты не собиралась спасать его жизнь, ты просто пеклась о Люси.
Мысли перемешались, сбились в кучу, вычеркивая друг друга. Не отвечаю.
— Она собиралась убить, — продолжает Анна. — Ее намерения были ясны как на ладони.
Киваю, отведя взгляд, прокручиваю в уме пережитое. «Люси! Люси!» Я несколько раз окликнула ее, чтобы развеять убийственный раж, в который та вошла. «Люси!» Я ползла по снегу, стараясь подобраться к ней поближе. «Опусти пистолет. Люси, ты же не хочешь этого делать. Пожалуйста, опусти пистолет». Шандонне катался и корчился в снегу, издавая кошмарные завывания раненого животного, а Люси стояла перед ним в боевой стойке, сжимая в трясущихся руках нацеленный ему в голову пистолет. И тут вокруг нас стали собираться копы. Агенты АТФ и полицейские в темных полевых комбинезонах, с винтовками и пистолетами в руках, наводнили мой дворик. Никто из них не знал, что делать, а я все умоляла племянницу остановиться и не доводить дело до хладнокровного убийства. «Достаточно с нас смертей», — уговаривала я ее, подобравшись на несколько дюймов; левая рука была сломана и совершенно бесполезна. «Не делай этого, Люси, не надо, пожалуйста. Ты хорошая».
— А ты точно уверена, что Люси намеревалась его убить? Даже не ради самообороны? — снова спрашивает Анна.
— Да, — отвечаю. — Уверена.
— Значит, есть повод предполагать, что и тех людей в Майами не было необходимости убивать?
— Там совсем другой случай, Анна, — отвечаю я. — Не мне ее винить за то, как она отреагировала, увидев Шандонне перед моим домом: мы с ним лежим в снегу, меньше чем в десяти футах друг от друга. Она же прекрасно знала о том, что здесь случилось, какая участь постигла Ким Льонг и Диану Брэй. Ясно было, зачем он притащился к моему дому. Что бы ты чувствовала на месте Люси?
