Николай Леонов - Личное дело сыщика
Лиза Симбирцева в списке оказалась четвертой. Число «четыре» у японцев означает «смерть».
* * *Дверь Гурову открыла старенькая-старенькая бабулечка росточком не выше метра пятидесяти. И сделала она это только после того, как он продемонстрировал в глазок свое удостоверение.
– Вам чего? – спросила она, щуря глаза.
Лев Иванович поморщился от запаха, идущего с кухни. Варились какие-то экзотические щи.
– Елизавета Симбирцева здесь проживает?
– Здесь, а чего надо? – Белые жиденькие волосики выбились из-под старого, но выстиранного платка, завязанного через лоб на затылок.
Гуров в который раз убеждался в том, что старики живут в своем обособленном мире. Для них не существует ни чинов, ни званий. Им, познавшим мудрость, все равно, кто ты и что ты.
– Хотел с ней поговорить о ее подруге.
– Солидный мужчина и будете разговаривать с нашей Лизкой. Ну проходите.
Полковник вошел в квартирку, где обои не переклеивали лет двадцать. Бумага, которая закрывала стены, напомнила ему кадры из старых фильмов о войне. Обшарпанные квартирки, нищета, бьющая по лицу, но там война… То же самое и здесь. Старая полочка для обуви. В стене несколько гвоздей вместо вешалки.
На кухне древняя плитка. В комнатке на диване, из которого торчали нитки, лежала бледная девочка с широко раскрытыми стеклянными глазами.
– Это Лиза? – спросил полковник и, получив утвердительный ответ, прошел к ней. Сел подле кровати на скрипучий стул и дотронулся рукой до ее лба. Горячий.
– Она у нас болеет, – пояснила бабушка, принося с кухни в треснувшей чашке кипяток.
Старуха подняла голову то ли внучке, то ли правнучке и влила ей в рот дымящуюся смесь. Только теперь Гуров уловил тонкий запах каких-то трав сквозь – язык не поворачивается – зловоние стоящего на огне варева.
Глаза Лизы ожили, и она, как бы просыпаясь, повернула голову к Гурову.
Ввалившиеся щеки, обескровленные губы и желтая кожа. Диагноз полковник поставил сразу же, как вошел в комнату.
Бросив взгляд на подоконник, он увидел одноразовый шприц и обрывки упаковки, валяющиеся в растлевших листочках мяты.
На локтевом сгибе был след от свежего укола.
– Когда приходил доктор? – поинтересовался Гуров у бабушки.
– Да только что ушел.
Девушка вновь забылась.
Не раздумывая, Гуров вызвал по сотовому «Скорую» и велел поторапливаться, пообещав неприятности в случае задержки.
– Ох, врачи сейчас не лечат, – покачала головой бабушка, продолжая отпаивать Лизу.
Гуров ее не слушал.
– Где Анна? – спросил он, нагнувшись к самому лицу девушки.
Она не реагировала.
– Давно она у вас в таком состоянии?
– То ей лучше, а то и хуже.
Гуров попытался нащупать пульс. Удалось это ему после того, как он поджал артерию на горле.
– Ой, оставьте ее. Она уснула, – попросила бабушка.
Сыщику очень хотелось надеяться, что бригада «Скорой» успеет ее разбудить.
– Как выглядел доктор? – Гуров нахмурился, ожидая ответа.
– Беленькая девочка. Высокая.
«Снова блондинка. И снова убийство или, будем надеяться, попытка его совершения».
– Сколько лет?
– Да молоденькая. Пришла, села, сделала укол внучке и ушла.
– Вы лицо ее хорошо запомнили?
– Сынок… – Бабушка хотела поставить чашку на подоконник рядом со шприцем, но Гуров вовремя успел схватить ее за руку. Он просто не надеялся, что бабуля среагирует на его просьбу раньше, чем случайно сдвинет вещдок в сторону или, того хуже, уронит шприц на пол.
Забрав из рук бабушки чашку, Лев Иванович представился по всей форме и попросил описать гостью, сказав, что это очень и очень важно.
К тому моменту, как приехала «Скорая», сыщик знал, что к Лизе приходила молодая женщина. Более того, Лиза ее узнала и даже сказала, что рада видеть. По словам бабы Зои, так ее звали, она лишь присела, сделала укол и ушла. Волосы женщины были белые, коротко стриженные. Из деталей бабушка смогла назвать лишь длинную шею, так как, по ее признанию, давно уже плохо видит, а удостоверение просила показать для пущей бдительности, хотя на самом-то деле видит в глазок лишь туман.
Докторша, навещавшая внучку, была одета во что-то сиреневое. Во что именно, бабушка просто не разглядела.
Парадокс. Молоденькая проститутка, имея здоровые глаза, видит убийцу с такого расстояния, что не может ничего сказать определенно, а бабуля смотрит на женщину в упор, а информации снова ноль.
Медицина приехала быстро – прошло, может, минут семь-восемь, можно сказать – повезло. Поблизости была дежурная машина. И все равно полковнику показалось, что врачи замешкались. Когда на твоих глазах умирает человек, тебе хочется, чтобы дверь открылась и на пороге стояли люди в белых халатах со своими волшебными чемоданчиками, способными вернуть человека к жизни.
– Что здесь? – среднего роста доктор влетел в квартиру, словно шмель.
– Похоже, наркоманке ввели большую дозу наркотиков, – сказал Гуров, не забыв представиться. – Она мне нужна живой, доктор.
Врач, у которого мешки под глазами были, видимо, вещью хронической, посмотрел на Гурова как на идиота.
– Я сделаю все, что смогу.
Бабушка не знала, что ей теперь делать. Она стояла в углу и шамкала беззубым ртом. Тем временем «шмель» приложил к груди Лизы фонендоскоп.
– Вы что, один?
– Так получилось. Давно она в таком состоянии?
– Закрыла глаза минут пять назад.
– Помогите мне спустить ее.
– Есть шанс?
– Да. Вы знаете, что ей ввели? – осведомился доктор, беря девочку за ноги.
– Шприц на подоконнике, потребуется время, чтобы определить, что там было.
Мужчины вынесли прикрытое пледом безжизненное тело в коридор и, спустившись на лифте, вскоре оказались на улице.
– Знаете, полковник, – пропыхтел доктор, – не будь вы силовиком, я бы и не подумал тащить эту девочку на себе.
– Знаю, доктор.
Когда Лизу положили в машину, Гуров отдал врачу стольник, попросив, чтобы девочку как можно быстрее доставили в больницу.
– Вы какой-то не простой полковник, но на то, чтобы сделать все необходимое, нужна не сотня, а как минимум тысяча.
Гуров согласно кивнул и отдал полторы.
– Наши шансы растут, – сообщил доктор, прыгая в кабину и командуя водителю: – Заводи.
Садясь к Анатолию Ивановичу, сыщик попросил следовать за «Скорой».
Машины развили большую скорость и неслись, не обращая внимания на светофоры.
«Видимо, доктор поделился с водителем», – подумал Гуров, надеясь, что наркоманку откачают в Институте Склифосовского, а именно туда, судя по выбранному маршруту, направлялась «Скорая».
Как только машины остановились перед институтом, Гуров выпрыгнул по-молодецки из «Волги» и подбежал к белой машине с красной полосой, из которой проворные санитары уже вытаскивали Лизу.
Доктор смотрел не отрываясь на работу санитаров, затем, когда они скрылись в здании, пошел следом, бросив на прощание полковнику:
– По-моему, в нашей стране за продажу наркотиков надо вводить смертную казнь. А вы как думаете?
Гурову не пришлось долго ждать. Лиза умерла, не приходя в сознание.
У него на глазах убили еще одного человека, который мог внести ясность в дело о пропавшей Анне. Или это совпадение, во что с трудом верится, или некто ведет с ним игру, как кот с мышкой.
Откуда могла произойти утечка? Как мог узнать убийца, что он занимается этим делом? Куча вопросов – и ни одного ответа.
Гуров надеялся, что эксперты поработают на квартире у Лизы и выскребут все, что можно. Содержимое шприца сейчас интересовало его больше всего, но для того, чтобы получить ответ, нужно было ждать. А кто сказал, что у него есть время?
Сев на лавочку во дворе Склифа, Гуров отмотал назад и вернулся к информации о том, что Анна искала место на сцене. Пусть не самое хорошее, но все же разъезды по стране, а может, и зарубежные поездки плюс полная независимость от папы. Последнее, как понял Лев Иванович, было основной причиной всех фортелей Анны.
За деньгами к папе она приходила редко, брала мало, значит, как-то крутилась, хотела найти свое место в жизни.
Начала она с Саввы, нахамила, куда подалась дальше?
Тяжело будет разговаривать с бабушкой. Внучку она любит и не знает, что той больше нет. Выдержит ли бабуля известие о смерти?
Мучаясь над дилеммой «говорить или не стоит», Гуров возвращался к убеленной сединами старушке.
– Что там с Лизой? – тут же спросила она, не пряча слез, текущих по морщинистым щекам.
Полковник тяжело вздохнул и взял в свои большие ладони ее сухонькие руки.
Баба Зоя поняла. Она пошатнулась, и полковник едва успел подхватить ее.
Глядя на тяжело дышащую бабушку, Гуров жалел о том, что не разыграл спектакль и не отсрочил известие о смерти.
«Снова „Скорую“?» – пронеслось в голове. Но тут баба Зоя открыла глаза, и слезы полились у нее из них непрерывным потоком. Плакала она бесшумно. Гурову показалось, что плачет время.
