Фред Варгас - Игра Нептуна

Данглар хранил уважительное молчание.

— Тем вечером он встречался с девушкой у водокачки. Это была не интрижка, а настоящая любовь с первого взгляда. Эта девушка, Лиза, хотела выйти за него замуж, как только они станут совершеннолетними. Что вызывало ужас у моей матери и ярость у семьи Лизы, которая и подумать не могла о том, что их младшая дочь свяжет жизнь с таким оборванцем, как Рафаэль. Отец Лизы был мэром.

Адамберг помолчал, набираясь мужества, чтобы продолжать.

— Рафаэль схватил меня за руку и сказал: «Она умерла, Жан-Батист, она умерла, ее убили». Я зажал ему рот ладонью, потащил его отмываться и вывел из дома. Он плакал. Я начал задавать ему вопросы. Рафаэль, что случилось? Рассказывай, черт возьми! «Я не знаю, — ответил он. — Я был на водокачке, я стоял на коленях, в крови и с шилом в руках, а она была мертва, Жан-Батист, у нее было три дырки в животе». Я умолял его не кричать, не плакать, я не хотел, чтобы остальные услышали. Я спросил: «Откуда взялось шило?» — «Не знаю, оно было у меня в руке». — «Но до этого, Рафаэль, что ты делал до этого?!» — «Я не помню, Жан-Батист, клянусь. Я много выпил с ребятами». — «С чего это?» — «Потому что она залетела. Я был в ужасе. Я не хотел ей зла». — «А раньше, Рафаэль? Что было в промежутке?» — «Я шел через лес, чтобы встретиться с ней, как обычно. Мне было страшно, или я был пьян, вот и бежал, наткнулся на указатель и упал». — «Какой указатель?» — «На Эмериак, он еще покосился после урагана. А потом водокачка, Жан-Батист, и три красные раны, и шило». — «Но ты не помнишь, что было между этими событиями?» — «Ничего, Жан-Батист, ничего. Может, я чокнулся из-за этого падения, или я псих, или чудовище. Я не могу вспомнить, как… ударил ее». Я спросил, где шило. Оказалось, он бросил его там, рядом с телом Лизы. Я взглянул на небо и сказал себе — спасены, потому что собирался дождь. Я приказал Рафаэлю тщательно вымыться, лечь в постель и говорить любому, кто бы ни появился, что он играл в карты во дворике с четверти одиннадцатого вечера. «Играл в экарте с десяти пятнадцати, понял, Рафаэль? Ты выиграл пять раз, а я четыре».

— Ложное алиби, — прокомментировал Данглар.

— Совершенно верно. Об этом знаете только вы. Я побежал наверх к водокачке. Лиза, как и описал мне Рафаэль, была убита тремя ударами в живот. Я подобрал окровавленное шило с отпечатками пальцев. Я прижал шило к рубашке, чтобы по кровавому следу точно определить его форму и длину, а потом сунул в куртку. Начавшийся дождик смыл следы возле тела. Я выбросил шило в заводь Торка.

— Куда?

— Торк, это речушка, которая протекала через лес, образуя большие заводи. Я бросил шило там, где глубина достигала шести метров, и закидал камнями, чтобы его не вынесло течением.

— Ложное алиби и сокрытие улик.

— Точно. И я никогда об этом не жалел. Не испытывал ни малейших угрызений совести. Я любил своего брата больше, чем себя самого. Думаете, я мог его оставить?

— Это ваше дело.

— Судья Фюльжанс — тоже мое дело. Когда я сидел на Конш-де-Созек, лес и долина были передо мной как на ладони, и я его видел. Это был он. Точно он. Я вспомнил об этом ночью, когда держал брата за руку, помогая уснуть.

— Сверху открывалась хорошая панорама?

— Каменистая тропинка была видна отлично, вернее, часть тропинки, и силуэты выделялись очень ясно.

— Собаки? Вы узнали его по собакам?

— Нет, по летнему плащу. И по фигуре. Всех деревенских мужчин — толстых и худых — природа словно топором рубила, кроме того, он был выше всех ростом. Это был судья, Данглар, он шел по тропинке к водокачке.

— Рафаэля тоже не было дома. Как и его пьяных дружков. И вас.

— Плевать. На следующий день я перелез через стену усадьбы и стал искать. В сарае, среди лопат и мотыг, были вилы. Вилы, Данглар.

Адамберг поднял здоровую руку и вытянул три пальца.

— Три зуба, три дырки на одной линии. Посмотрите на фотографию тела Лизы, — добавил он, вытаскивая ее из папки. — Видите безупречно ровную черту? Как мой брат, пьяный и испуганный, мог нанести три удара шилом с такой идеальной точностью?

Данглар посмотрел на фотографию. Раны действительно располагались на одной прямой. Теперь он понял, зачем Адамберг проводил измерения на фотографии из Шильтигема.

— Вы были тогда совсем молодым дознавателем, новичком. Как вы добыли эту фотографию?

— Стащил, — спокойно ответил Адамберг. — Эти вилы, Данглар, были очень старыми, с полированной резной ручкой и ржавой поперечиной. Но зубья блестели, они были начищены, никакой земли, никакой грязи. Вычищенные, нетронутые, чистые, как утренняя заря. Что вы на это скажете?

— Что это странно, но для обвинения маловато.

— Напротив, все ясно как день. Как только мой взгляд упал на вилы, у меня в голове словно что-то взорвалось — бах! — и я понял все.

— Взорвалось, как жаба?

— Вроде того. Мне вдруг открылось реальное нутро этого Сеньора, полное мерзостей и пороков. Я поднял глаза и вдруг увидел, что он стоит у двери сарая, держа на поводке своих дьявольских собак, которые покусали Жанно. И смотрит на меня. А когда судья Фюльжанс смотрел на кого-нибудь, Данглар, человек всегда пугался. Он спросил — с обычной надменностью в голосе, — какого черта я делаю в его владениях. Я ответил, что хотел устроить очередную пакость, развинтить верстак. Он поверил и повелительно указал мне на выход, сказав: «Беги, парень. Я считаю до четырех». Я помчался к ограде как сумасшедший, потому что знал: на счет «четыре» он спустит собак. Одна из них вцепилась мне в ногу, но я вырвался и перелез через стену.

Адамберг поднял брючину и ткнул пальцем в длинный шрам:

— На память от судьи Фюльжанса.

— Это собачий укус, — поправил Данглар.

— Это одно и то же.

Адамберг глотнул джина из стакана Данглара.

— На суде не были приняты во внимание мои показания о том, что я видел судью в лесу. Меня сочли необъективным свидетелем. И они не приняли вилы как улику, хотя расстояние между ранами точно соответствовало расстоянию между зубьями. С этим у них было много хлопот. Судья запугивал и угрожал, и новая экспертиза доказала, что глубина ран на полсантиметра превышает длину зубьев. Кретины! Как будто судья не мог сначала всадить вилы, потом воткнуть шило в каждое отверстие и сунуть его в руки моему брату. Не просто кретины, а трусы. Председатель суда тоже был прихлебателем Фюльжанса. Куда проще оказалось обвинить шестнадцатилетнего подростка.

— А глубина соответствовала длине шила?

— Да. Но я не мог предложить эту теорию, поскольку орудие убийства таинственным образом исчезло.

— Любопытно.

— Все говорило против Рафаэля: Лиза была его подругой, он встречался с ней вечером у водокачки, и она забеременела. Обвинитель заявил, что он испугался и убил ее. Но, чтобы осудить его, Данглар, им не хватало главного — орудия убийства, которое доказывало бы его присутствие на месте в это время. А ведь Рафаэля там не было — он играл со мной в карты. Помните, во дворике. Я заявил об этом под присягой.

— А поскольку вы были полицейским, ваше слово перевесило.

— Да, я воспользовался своим положением и врал до конца. А теперь, если хотите достать шило из заводи, прошу.

Адамберг посмотрел на своего заместителя, прикрыл глаза и улыбнулся — впервые с начала разговора.

— Это было бы пустой тратой времени, — сказал он. — Я давно выловил шило и выбросил в мусорный бак в Ниме. Вода ненадежна, как и ее бог.

— Вашего брата оправдали?

— Да. Но слухи не только не стихли, они росли и становились угрожающими. Никто с Рафаэлем не разговаривал, все его боялись. А он мучился из-за провала в памяти, он не знал, сделал он это или нет. Понимаете, Данглар? Не знал, убийца он или нет, и не смел ни к кому приближаться. Я вспорол брюхо шести старым подушкам, пытаясь доказать ему, что, нанося удары три раза, невозможно получить прямую линию. Я нанес двести четыре удара, чтобы убедить его. Тщетно. Он был уничтожен, он прятался от людей. Я работал в Тарбе и не мог постоянно держать его за руку. Так я потерял брата, Данглар.

Данглар протянул ему свой стакан. Адамберг сделал два глотка.

— А потом я начал жить одной мыслью — разоблачить судью. Он уехал из наших мест, ведь на его счет слухи тоже ходили. Я хотел загнать его, отдать под суд и обелить имя брата. Один я знал, что Фюльжанс виновен. В убийстве и в разрушении личности Рафаэля. Я неотступно преследовал его четырнадцать лет, отслеживая его перемещения по стране, упоминания о нем в архивах, в прессе.

Адамберг положил руку на папки.

— Восемь убийств с тремя ранами в одну линию. С сорок девятого по восемьдесят третий год. Восемь закрытых дел, восемь виновных, пойманных практически с оружием в руках. Семь несчастных в тюрьме и мой исчезнувший брат. Фюльжансу всегда удавалось выкрутиться. Дьявол вечно исчезает. Просмотрите эти папки у себя дома, Данглар, прочитайте внимательно. Я отправляюсь в отдел на встречу с Ретанкур, а сегодня поздно вечером заеду к вам. Идет?