Роман Добрый - Сыщик Путилин (сборник)

– Кто там? – раздался тихий голос.

– Человек божий… – так же тихо ответил я.

– А куда путь держишь?

– К самому батюшке Христу.

– А почто?

– По пиво духовное, по источник нетления.

– А сердце раскрыто?

– Любовь в нем живет.

– Милость и покров. Входи, миленький!

Ворота, или, вернее, калитка в воротах распахнулась, и я быстро направился внутрь, пробираясь по узким переходам в особую пристройку к нижнему этажу, выдвинувшуюся своими тремя стенами во двор и представлявшую из себя нечто вроде жилого летнего помещения. Тут, занимая почти все пространство пристройки, был навален всевозможный домашний скарб.

Услышав за собой шаги, я спрятался за ткацким станком. Мимо меня прошел высокий детина. Подойдя к углу, он быстро поднял крышку люка и скрылся в нем. Через минуту молодец вылез оттуда.

– Еще никого из деток там нет… – довольно громко пробормотал он, выходя из пристройки.

Быстрее молнии бросился я к этому люку. Дверца его теперь была открыта. Я спустился по узкой лесенке и попал в довольно обширную подземную комнату, слабо освещенную и разделенную дощатой перегородкой на две части. Там не было ни души.

Я быстро вошел в смежную, еще более просторную и ярко освещенную паникадилом подземную комнату. Тут тоже никого не было. В переднем углу, перед божницей, с завешенными пеленой иконами стоял большой, накрытый белоснежной скатертью стол с крестом и Евангелием посередине.

Я стремительно забрался под него. К моему счастью, он был на простых ножках, без перекладины, так что я спокойно уместился под ним. Но из-за спадавшей почти до пола скатерти я не мог ничего увидеть! Тогда я осторожно прорезал в скатерти маленькую дырочку, в которую и устремил лихорадочно-жадный взор. Не прошло и нескольких минут, как в странную, таинственную комнату стали входить люди обоего пола в необычных облачениях. Эти люди были одеты в длинные белые коленкоровые рубахи до пят.

– Христос воскресе!

– Свет истинный воскресе!

– Сударь-батюшка воскресе!

– Царь царям воскресе! – посыпались странные взаимные приветствия.

Я не буду тебе сейчас за недостатком времени рассказывать подробно все, что делали эти субъекты. Скажу только, что вдруг я побледнел и задрожал от радости. Я увидел среди собравшихся изуверов старшего приказчика и Аглаю Тимофеевну. И один, и другая были одеты в такие же белые рубахи. Красавицу Обольянинову все величали, помимо «сестрицы», еще и титулом «Богородица».

Затаив дыхание, я смотрел на старшего приказчика. Лицо его было ужасно! Глаза, в которых полыхало пламя бешенства, казалось, готовы были испепелить всю собравшуюся здесь обезумевшую братию.

– И тако реку: бых среди вас, но ушед аз есмь, во новый Сион тайного белого царя путь продержал, яко восхотев плодов райских вкусить в кипарисовом саду… – загремел вдруг старый изувер.

Он быстро уселся на пол и, точно одержимый бесами, стал бить себя в грудь кулаками. Страшная комната и страшные люди в белых рубахах содрогнулись, замерли, затаив дыхание. Сотни воспаленных глаз, в которых бушевало сектантское безумие, устремились на того пророка, который, по его словам, был когда-то среди них, но теперь ушел в какой-то таинственный кипарисовый сад.

– И паки реку: проклятию, треклятию и четвероклятию подлежит всяк женолюбец! Ужли не читали вы: «Откуда брани и свары в вас? Не отсюда ли, не от сластей ли ваших, воюющих во удех ваших?» Рази не сказано: «Да упразднится тело греховное» и паки: «Умертвите уды ваша, якоже блуд, нечистоту, страсть и похоть злую; оне блуд и есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную». «Погубится душа от рода своего у того, кто не обрежет плоти крайней своей в день осмый!» А вспомните, детки, что вещает пророк Исайя: «Каженникам лучшее место сынов и дщерей дается». Апостолы вещают: «Неоженившийся печется о господних, как угодить Господеве, а оженившийся печется о мирских, как угодить жене». Вникните и рассудите, детки, куда ведет вас ваше жало греховное, ваш змий-похотник? На погибель вечную, на погибель! Зане глаголено: «Блудники и прелюбодеи и осквернители телесем своих отыдут во огнь негасимый навеки. И горе им будет, яко никто же им не подаст воды, когда ни ороси глава их, ниже остудит перст един рук их, ни паки угаснет или переменит течение свое река, или утишатся быстрины реце огненней, но вовеки не угаснет никогда же».

Старший приказчик-изувер вскочил. Его всего трясло, лицо стало багровым.

– Гляньте, как живете вы, что вы делаете?! Вожделение содомское, плотское похотение, лобзание и осязание, скверное услаждение и запаление – вот ваши утехи, ваши боги. Аще реку вам: не заглядывайтесь, братья, на сестер, а сестры – на братьев! Плоть ибо взыскует плоть, вы же духовное есте и, яко сыны света, вослед батюшки Искупителя тецыте, истрясая в прах все бесовские ополчения. Бойтесь, страшитесь! Трепещите! Накроет вас земля и прочие каменья за ваше к вере нераденье!

Несколько минут после этой странной сектантско-бесовской проповеди в ритуальной комнате царило гробовое молчание. Все были подавлены, поражены, словно пригнулись. Но… прошли эти минуты, и при пении «Дай к нам, Господи, дай к нам Иисуса Христа» все словно чудом преобразились. Куда подевались страх на лицах, понурость, смирение! В глазах этих чудовищ в человеческом обличье засверкали прежние безумные огоньки. Мужчины стали приближаться к женщинам.

Клубы кадильного дыма стали обволакивать комнату, фигуры сектантов. Вся комната наполнилась как бы одним общим порывистым горячим дыханием. Чувствовалось, что то безумие, которое властно держит в своих цепких объятиях эту массу людей, вот сейчас, сию минуту должно прорваться и вылиться во что-нибудь отвратительное, гадкое, страшное. И действительно, так и случилось.

Я увидел, как около красавицы-волжанки – купеческой дочери – завертелся на одной ноге рыжий детина. Вдруг вся масса сумасшедших закружилась, завизжала, затопала и, подобно урагану, понеслась друг за дружкой вкруг, слева направо. Страшная комната задрожала. Отрывочные слова песни, ужасный топот босых ног о пол, шелестение взвивающихся вокруг разгоряченных тел, подолов, рубах, свист мелькавших в воздухе платков и полотенец – все это образовало один нестройный, страшный, адский гул. Казалось, в одном из кругов ада дьяволы и дьяволицы справляют свой бесовский праздник.

– Ай, Дух, ай, Дух! Царь Дух! Бог Дух! – гремели они.

– О, Ега! О, Ега! Гоп-та! – исступленно кричали другие.

– Накати! Накати! Благодать накати! – захлебывались третьи.

– Отсеките уды раздирающая и услаждающая, да беспечалие примите! Струями кровей своих умойтесь, и тако с Христом блаженны будете! Храните девство и чистоту! Неженимые – не женитесь, а женимые – разженитесь! – высоким и тонким, бабьим голосом до ужаса страшно кричал старший приказчик. – Отсеку! Отсеку! Печать царскую наложу! В чин архангельский произведу! Божьим знаменем благословлю! Огненным крестом окрещу! Кровь жидовскую спущу!

Но старика приказчика теперь плохо слушали. За общим гвалтом, за этим диким ужасным воем его слова терялись. Едва ли не один я был тем, кто их слышал. Огни вдруг стали притухать. Я увидел, как бесновато скачущий перед Аглаей Обольяниновой рыжий парень в белой рубахе исступленно схватил ее в свои объятия и повалил на пол.

Времени терять было нельзя. Я решил уйти, воспользовавшись всеобщим безумием, ибо началась отвратительная по своему бесстыдству оргия. Я тихонько выбрался из-под стола и пополз по направлению к входной двери, в комнату, откуда можно было выбраться через люк. Благополучно миновав – благодаря полутьме – это пространство, я бросился к лестнице люка и быстро поднялся по ней. Но, как только я попал в верхнюю пристройку, передо мной выросла огромная фигура.

– Стой! Откуда? Почему до пролития благодати? – раздался свистящий шепот.

Я почувствовал, как железная по силе рука схватила меня за шиворот.

– Сатана бо есмь![4] Сатана бо есмь! – дико вскрикнул я и, быстро выхватив свой фонарь, направил свет его на лицо державшего меня.

Я забыл сказать, что пальто свое я снял и спрятал за ткацким станком, так что стоял теперь перед ним в своей мантии Антихриста. Страшный крик ужаса вырвался из груди могучего детины. Он отпрянул от меня и застыл.

– Свят, свят, свят!.. Сатана, дьявол… Чур меня!..

– Погибнешь! – грянул я и быстрее молнии бросился бежать к воротам.

Стражник, прислуживающий около них, при виде развевающейся белой фигуры с изображением красных чертей, мчащейся с фонарем, бросился лицом на землю. А остальное вы знаете.

Да, остальное мы знали, я и агент Х., чуть ли не три часа стоявшие и мерзнувшие под прикрытием забора. Мы видели, как около трех часов ночи из ворот таинственного дома выскочила белая фигура.

– Это он! – шепнул мне агент Х.

Мы бросились к белой фигуре, которая действительно оказалась Путилиным. Агент накрыл его своим пальто. Мы не шли, а бежали и вскоре очутились в нашей гостинице.