Виктор Пронин - Фотография с прицелом (сборник)
В бухгалтерию Анфертьев вернулся в конце дня – повестка к Следователю давала ему право вообще в этот день не являться на работу. Женщины уже увязывали свои авоськи с дневными покупками, Зинаида Аркадьевна стояла на обычном своем месте – в проеме двери, зажатая в нем плотно и навсегда. В синих джинсах и сером свитере, Света сидела, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Во всем ее облике ощущалось что-то вдовье. Сейф был уже заперт, сумочка с ключами и косметикой лежала на столе. Все ждали, когда большая стрелка коснется верхней черточки, чтобы тут же выйти из этой провонявшей бумагами комнаты на свежий воздух, за проходную, и – по магазинам.
– А вот и Вадим Кузьмич, – обронила Зинаида Аркадьевна. – Здравствуйте, Вадим Кузьмич! Вы что, на вторую смену пришли?
Анфертьев рассеянно улыбнулся, боком, наискосок протиснулся к столу Светы, улыбаясь все так же неопределенно, нащупал спинку стула, не глядя, придвинул его и сел лицом к Свете.
– Что с тобой, Вадим? – спросила Света, но не изменила позы, не посмотрела на Анфертьева.
– Со мной… Со мной ничего. А как у тебя?
– Нормально.
В ее ответе прозвучала холодность, даже неприязнь. Последнее время она разговаривала с Анфертьевым таким вот тоном, словно пытаясь оттолкнуть его, отдалиться самой. И то, что он открыто подошел к ней, сел рядом, уставился в глаза, не осталось незамеченным, потому что все уже привыкли к их отчуждению. Женщины переглянулись, состроили озадаченные гримасы и засобирались, не дожидаясь стрелки. Света тоже поднялась, взяла сумочку, требовательно посмотрела на Анфертьева сверху вниз – он сидел, загораживая проход.
– Пропусти, пожалуйста, – сказала она, глядя на часы, на женщин, на закат, на звезды, на светящуюся между домами факельную букву М, пылающую с неуместной яркостью.
– Останься, – сказал он тихо. Свете ничего не оставалось, как пожать плечами, взглядом извиниться перед женщинами и сесть. Сумочку она оставила на коленях, подчеркивая этим, что не собирается задерживаться. Анфертьев взял сумочку и положил на стол: мы, дескать, будем здесь столько, сколько потребуется.
– Потом закроешь, Света, – напомнила Зинаида Аркадьевна.
– Да, я все сделаю.
Бухгалтерия опустела. Свет не включали, и в комнате наступил густой полумрак. Только из окна бил яркий свет от фонаря. Тень от рамы лежала на столе черным крестом.
– Слушаю, – сказала Света нетерпеливо.
– Борис Борисович прошлой ночью повесился в камере.
Света не издала ни звука. Она сидела все так же, скрестив руки на груди и глядя в окно. На лице ее лежали голубоватые блики перекальной лампы, и вся она в это время казалась бледно-голубой.
– Откуда ты знаешь?
– Я только что от Следователя.
– Борис Борисович мертв?
– Да. Он завещал мне свою машину.
– Покатаешь?
– Обязательно.
– Я хочу, чтобы ты свозил меня в Крым.
– Поедем в Крым. А в дороге будем слушать магнитофон, который он завещал тебе.
– Ты счастлив, Вадим? – Она повернулась к Анфертьеву.
– Не знаю… Вряд ли.
– Но ведь ты теперь состоятельный человек?
– Что ты имеешь в виду? – Анфертьев похолодел. В словах Светы он услышал намек не только на машину, не только на машину, не только, ребята, на машину. – Что ты имеешь в виду? – снова спросил он, не дождавшись ответа.
– Все.
– Что все?! Что?!
– Все, – чуть слышно повторила Света. – Все… Это ведь ты сделал, я знаю.
Анфертьев молчал, глядя на Свету широко раскрытыми глазами, в которых метались огни перекальной лампы. Он ощущал неудобство своей позы, затекшие ноги, слишком уж круто повернутую голову к Свете, но не мог пошевелиться, сесть удобнее.
– Я видела, – сказала Света буднично. – Ты остался в лаборатории, когда все вышли и заперли бухгалтерию. Я хотела тогда с тобой поговорить, поэтому и заметила. Я стучалась к тебе, но ты не отозвался.
– Что же из этого… Я часто остаюсь в лаборатории…
– Я видела, как ты выпрыгивал из окна, – она кивнула в сторону архива, – как раз в тот обед. А потом ты с Борисом пришел в буфет… Там с ним все и случилось… Краска и прочее… Я все знаю, Вадим. Я знала с самого начала. Это ты все подстроил. Я хотела тебя просить вернуть деньги, но теперь, когда Бориса нет… Даже не знаю.
Анфертьев молчал, ощущая ломоту в шее, в спине и не решаясь повернуться. Трудно сказать, сколько это продолжалось. Спутники описали полный круг у Земли, комета Галлея удалилась на миллион километров, доблестные металлурги выплавили немыслимое количество чугуна и стали, родились миллионы детей, а миллионы стариков зарыли в землю, сталкивались машины, падали самолеты, извергались вулканы, в кого-то втыкали нож, гремели свадебные марши, люди предавались любви и ненависти, американцы высаживались в Гренаде, японцы – в Америке, французы – в Африке, иранцы – в Ираке, принц саудовский бороздил космический океан, пенсионер Енсен к исходу вторых суток заканчивал свой семитысячный анекдот, а эти двое молчали в полутемной комнате, пропитанной запахами пыльных бумаг, женского пота и заводской гари.
Потом Анфертьев поднялся, с беспомощной улыбкой подошел к архиву, подналег на дверь, открыл ее и через минуту вышел. Не говоря ни слова, положил папку на стол, вынул из сумочки Ключ от Сейфа. Света безучастно смотрела, как Анфертьев открывает Сейф и ссыпает туда тугие денежные пачки. Папку и мешок он скомкал и сунул в мусорное ведро. Уборщица заберет их, даже не догадавшись, какие важные улики уничтожает.
– К тому времени, когда у людей появляются миллионы, они теряют желание их тратить, – криво усмехнулся Анфертьев.
– Там все? – спросила Света чужим голосом.
– Я к ним не прикасался.
– Приходи завтра за премией.
– Ты хочешь сказать…
– Приходите за премией, Вадим Кузьмич. Я шла сегодня мимо детского сада, видела Таньку… Ей нужны ботинки на осень. Она у вас до сих пор в босоножках бегает.
Они вместе вышли из заводоуправления, задержались, взглянули друг другу в глаза.
– Пока, – сказала Света.
Анфертьев боялся, что им придется разойтись в разные стороны, и в то же время хотел этого. Но, когда Света одним словом дала понять, что дороги у них разные, его охватило такое горе, что забылись все страхи, вся нервотрепка сегодняшнего дня. Простое «пока» оказалось куда безжалостнее всех подозрений Следователя.
Света привычно направилась к щели в заборе. Анфертьев хотел было пройти за ней, но не решился. Отныне он вынужден будет пользоваться проходной, он уже не имел права отличаться.
– Пойдем вместе? – Анфертьев сделал попытку повернуть колесо судьбы, вмешаться во вращение земного шара, подправить круговорот мировых событий. И конечно, за эту безрассудную попытку был тут же наказан – его отшвырнуло в прошлое, забросило в будущее, в безвременье, где уже нет никаких чувств, никаких привязанностей, нет ни любви, ни ненависти, есть только потребление пищи и отправление естественных надобностей.
– Послушай, – Света остановилась, повернулась к нему. – Борис некоторое время назад предложил мне жить вместе. Тебе понятно, о чем я говорю?
– Квардаков?
– Да, Борис, – подтвердила Света. – Теперь… не состоится. Здесь есть доля и твоей вины, правильно? Но ты не беспокойся, премию получишь. Там тебе около пятнадцати рублей причитается. Я, конечно, зря молчала, но… Понимаешь, все никак не могла решиться поговорить с тобой… А теперь уже ничего не изменить. – Света помолчала, глядя куда-то сквозь Анфертьева, потом тронула его за рукав, улыбнулась: – Не вздумай снова забраться…
Так, подумал Анфертьев. Еще раз по морде. Привыкай, дорогой. Отныне это будет самое обычное обращение с тобой.
Подняв воротник плаща, сунув руки в карманы, он мерно зашагал к проходной.
Наталью Михайловну Анфертьеву, в девичестве Воскресухину, ее муж Вадим Кузьмич Анфертьев застал в хорошем расположении духа. Она была возбуждена, щечки ее горели, пылали, светились, по дому Наталья Михайловна ходила походкой одухотворенной, на Вадима Кузьмича взглядывала усмешливо, свысока.
– Как поживаешь, дорогой? – спросила, обдав его душистым ветром, настоянным на духах из города Парижа, столицы прекрасной Франции. Спросила и тут же пропорхнула мимо, давая понять, что он отвечать вовсе не обязан, если уж это для него сложно, если слова у него тяжелы и громоздки, а сам он удручен и угнетен.
– Поживаю, – ответил Анфертьев, когда Наталья Михайловна была уже далеко, когда она уже забыла о своем вопросе и о странном человеке в мокром плаще, обреченно стоявшем посреди прихожей.
– Что-нибудь случилось? – снова спросила Наталья Михайловна, проносясь, как ласточка мимо завязшей в паутине мухи, – стремительно, нарядно, празднично.
– Нет, ничего, – выдавил из себя Анфертьев, как выдавливают засохшую зубную пасту из старого тюбика. – Завтра обещают премию.
– Премию? – игриво воскликнула Наталья Михайловна. – Тебе? За что?
