Александра Маринина - Стилист
Настя наклонилась, подняла их, аккуратно сложила на стол, молча обняла Соловьева и поцеловала его в губы.
– Ну что, Соловьев, поговорим о пожаре? – спросила она, отходя от него и усаживаясь на маленький кабинетный диванчик.
– О пожаре? – изумленно повторил он. – О каком пожаре?
– О пожаре далеких дней. Или наш поцелуй был недостаточно долог?
Краска бросилась ему в лицо. Он медленно снял очки и стал тереть пальцами лоб и виски.
Наш поцелуй прощальный был так долог…На улице среди глубокой ночи –Пожар далеких дней.
– Ты догадалась, – тихо сказал он. – Впрочем, что ж удивляться, ты должна была догадаться. Может быть, ты вообще единственная, кто мог это заметить.
– Не преувеличивай, любой, кто этим интересуется или занимается профессионально, мог заметить. Другое дело, что такие люди не читают литературу, которую ты переводишь. Для них это слишком примитивно. А те, кто читает боевики и триллеры про ниндзя, якудзa и прочие страсти, вряд ли интересуются японской классической поэзией. Так что вероятность распознавания подделки была достаточно мала. Тебе просто не повезло со мной.
– Но ведь это не преступление.
– Конечно, нет, – успокоила его Настя. – Волноваться не о чем. При условии, что автор поставлен в известность. Поставлен?
– Да, он знает. Собственно, на этом все и построено. Он знает, что его тексты годятся только для употребления в качестве бумаги. Можно отнести в туалет, можно сдать в макулатуру. Он блестящий фантазер, придумщик и знаток специфики, но писать он не может вообще. Совсем не может. Словарный запас – как у десятилетнего ребенка. Этого не смог бы читать даже самый тупой потребитель. Зато он продает свои рукописи по баснословно низкой цене. Фактически даром отдает. Ты, вероятно, знаешь, что за границей цены не такие, как у нас. Там и жилье, и машины намного дешевле, и то, что по нашим меркам считается грошами, для них – очень приличные деньги.
– А ты, Володя? Ты-то зачем это делаешь? Тебе много платят за обработку?
– Прилично. На жизнь хватает. И потом, мне нравится. Ты же знаешь, я всегда был неплохим стилистом, а вот фантазия бедновата, придумать ничего интересного не могу.
Это была правда. Еще тогда, много лет назад, он пытался сочинять рассказы, но его тексты больше напоминали стихотворения в прозе. В них не было ни сюжета, ни характеров, ни конфликтов, ни интриги. Зато были образы, тонкие и необычные сравнения, изящно выстроенные, отточенные фразы, богатый и яркий язык. Соловьев пытался опубликовать свои опусы, но ему везде вежливо и доходчиво объясняли, что это написано непонятно в каком жанре. Не рассказ, не очерк, не новелла. Даже не эссе. Просто нечто художественное.
Когда в издательстве «Шерхан» ему показали рукопись японского автора, Соловьев пришел в ужас. Безграмотный текст, сплошь состоящий из «он сказал», «она подошла», «он ушел», «она взяла». Он сделал над собой усилие и дочитал рукопись до конца и только тогда понял, что за этим беспомощным лингвистическим лепетом скрывается захватывающий сюжет с головокружительными поворотами. Но все нужно было переписывать заново. Причем так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что автор японец, а не американец и не русский. Книге, написанной русским автором про японскую жизнь, цена невелика. Это давно известно.
– Я могу попробовать, – нерешительно сказал он Есипову тогда. – Правда, не уверен, что у меня получится. Но в таком виде это никуда не годится. Вы уже купили рукопись у автора или только взяли на ознакомление?
– Купили, – вздохнул присутствовавший при разговоре Гриша Автаев, коммерческий директор издательства. – Попробуйте, Володя. Жаль будет, если деньги пропадут.
И он попробовал. В рукописи было вполне достаточно экзотических деталей и подробностей, относящихся к японскому укладу и японской культуре, но для стилистики изложения необходимо было имитировать особый аромат, особый флер образов и оборотов. Соловьев пошел по пути заимствований из классической японской поэзии, и именно это придало выходящим из-под его пера романам непередаваемое очарование изысканности.
Рукопись была сдана в издательство, но совершенно неожиданно буквально через неделю после выхода книги позвонил Семен Воронец, главный редактор «Шерхана». И предложил для перевода и обработки еще одну рукопись. Такую же, если не хуже.
– Зачем вы это берете? – недоумевал Соловьев. – Согласен, в первый раз вы не смогли разобраться, потому что у вас под рукой не оказалось переводчика, который посмотрел текст и смог бы его оценить. Но теперь-то вы уже знаете, что этот автор не может считаться писателем.
– Мы рассчитываем на вас, Володя, – просительным голосом заявил Воронец. – С первой рукописью вы справились просто блестяще. Вы можете делать из этого материала бестселлеры. Разумеется, ваш труд будет должным образом оплачен.
И Соловьев взялся за вторую книгу. Потом за третью, за четвертую. Он втянулся, работа ему нравилась, она позволяла быть стилистом и не требовала того, чего он в принципе не умел – создания сюжета и интриги. Это уже было сделано неким безграмотным японцем – мастером по производству захватывающих дух историй. Интенсивность труда у этого сюжетопроизводителя была поистине фантастическая, оказывается, он сочинял свои истории давно, и к тому моменту в его столе лежало десятка три рукописей, которые никому не были нужны, потому что японские издатели отказывались от них, взглянув на первые три строчки. «Это не литература, – говорили они, брезгливо кривясь, – это в лучшем случае сочинение ученика начальной школы, но даже для сочинения здесь многовато грамматических ошибок».
А автор-то был настоящим графоманом. Он сочинял свои истории без конца и не мог остановиться. Он был человеком вообще-то не бедным, много ездил по всему свету, и всюду у него были друзья и родственники, у которых он жил. Жизненных впечатлений, таким образом, у него хватало, а отсюда и рождались идеи, сюжеты, характеры, конфликты. Автор жаждал славы, он хотел видеть свое имя, напечатанное на ярких глянцевых обложках крупными буквами. Он хотел давать интервью в газетах и по телевидению, он мечтал о том, чтобы по его нетленным произведениям снимали фильмы, которые становились бы лауреатами «Оскаров». И не понимал, почему его творения никто не хочет печатать.
Отчаявшись завоевать благосклонность японских издателей, он пытался пристроить свои рукописи в других странах, но там ему объясняли, что могут рассмотреть вопрос только о книге, написанной на общедоступном языке, например, на английском. Чтобы оценить материал, написанный иероглифами, нужен переводчик, а труд переводчика должен быть оплачен. Кому ж охота платить переводчику, если нет гарантии, что вещь стоит того? Вот если бы речь шла о всемирно известном писателе, таком, например, как Мацумото или Ехира, тогда другое дело, потому что это признанные мастера и тут есть уверенность, что произведение хорошее. А если и плохое, то ведь такого масштаба имя само себя продает независимо от уровня написанного.
Автор за собственные деньги заказал перевод одной книги, но качества того, что в результате получилось, оценить не смог – английский он знал очень слабо, только на уровне бытовой разговорной речи, ни писать, ни читать на этом языке не мог. Вероятно, переводчик строго следовал оригиналу, потому что издательство, куда автор принес английский вариант, отказалось от рукописи, прочитав первые несколько страниц.
Неудачи не сломили этого жизнерадостного оптимиста. И он продолжал творить. То ли он твердо верил в свою звезду, то ли просто остановиться не мог. Его произведения больше напоминали очень сжатый пересказ насыщенного событиями кинофильма, но автор этого не понимал. Будучи человеком не особенно образованным и начитанным, он не видел разницы между своими творениями и той литературой, которая издавалась массовыми тиражами, он не замечал убогости своего языка, а если и замечал, то сделать с этим все равно ничего не мог.
И вдруг на горизонте возник российский издатель, который купил «на пробу» одну вещицу. Автор уже ни на что особо не надеялся, поэтому отдал рукопись за сущие гроши, только чтобы обозначить факт продажи. Он бы и задаром отдал, лишь бы напечатали, поскольку был, как уже говорилось, человеком небедным, но до крайности честолюбивым.
А переводчик Владимир Соловьев сделал из этого полубезграмотного рассказа настоящую конфетку. И этим было положено начало целой серии книг одного автора, книг, которые пользовались бешеным успехом у российских читателей и прекрасно раскупались, принося прибыль издательству. «Шерхан» приобрел тридцать две рукописи, из которых четырнадцать уже вышли в серии «Восточный бестселлер». Осталось еще восемнадцать, а автор-то продолжает сочинять…
– Теперь я понимаю, почему «Шерхан» так за тебя держится, – заметила Настя. – Деньги в рукописи уже вложены, а кроме тебя, никто не сможет с ними работать. Ты действительно незаменим для них. И понятно, почему они так боялись скандала, который ты мог устроить, уличив их в нарушении твоих прав. Ты из-за этого мог рассердиться и отказаться от сотрудничества с издательством. А я-то все голову ломала, почему они столько усилий приложили, чтобы раздобыть эту случайно попавшую к тебе бумажку. Мне казалось, что цель со средствами не соотносится. Уйдешь ты – найдут другого переводчика. А оказалось, что никакой другой переводчик их в принципе устроить не может. Им нужен только ты. И они вцепились в тебя мертвой хваткой. Володя, они действительно делают «левые» тиражи, я это совершенно случайно обнаружила, просто тебе не хотела говорить.
