Джон Вердон - Зажмурься покрепче
Хардвик посмотрел на потолок, словно там было что-то любопытное, и произнес:
— Помнишь пальчики, которые ты просил меня снять с того бокальчика?
Гурни занервничал.
— Сол Штек, он же Пол Старбак?
— Ну. Помнишь, кто это?
— Да, бывший актер, любитель малолеток, отбыл срок в дурке и растворился. К чему ты вспомнил?
— Паренек, которого я просил снять отпечатки и пробить их по базе, вчера вечером перезвонил и кое-что добавил к его портрету.
— Что?
— Еще до ареста у Штека был собственный порносайт, где Старбак был лишь одним из его псевдонимов. Сайт назывался «Логово Сэнди», и там висели фотки несовершеннолетних девчонок.
— Намекаешь, что Сэнди — расхожее сокращение для Александра или Алессандро, например, из «Карналы»?
Хардвик улыбнулся.
— Сечешь.
— Джек, в жизни до балды и больше бессмысленных совпадений.
Хардвик задумчиво кивнул и встал.
— Ладно, там машина приехала. Двое суток охраны вам обеспечено, а после посмотрим. Договорились?
— Да.
— Мадлен это переживет?
— Да.
— Тогда я помчал, спать хочу — помираю. Созвонимся.
— Спасибо, Джек.
Хардвик снова кивнул, но почему-то помедлил.
— У тебя после отставки пушка-то осталась?
— Нет. Я ее и по работе не слишком любил носить…
— Нда. А я бы на твоем месте сейчас обзавелся ружьем. Чисто на всякий случай.
Сидя за столом, Гурни наблюдал, как задние фары машины Хардвика удаляются. История с куклой и очередной вираж в расследовании погрузили его в оцепенение.
Действительно, был шанс, что имена Сэнди и Алессандро всплыли в контексте одной истории случайно, но по-хорошему на это не приходилось рассчитывать. Куда вероятнее, что хозяин порносайта с фотографиями малолеток и автор развратной съемки для «Карналы» — один человек, предположительно Сол Штек.
Но как на самом деле зовут Гектора Флореса?
И зачем он отрубил голову Джиллиан Перри?
А заодно Кики Мюллер?
Может, обе знали что-то важное насчет «Карналы»? Или о Штеке?..
Или о Флоресе?
А главное, для чего Штеку понадобилось его чем-то опаивать?
Чтобы сфотографировать в компании «дочек»? Для шантажа или чего-то похуже? Чтобы контролировать его участие в расследовании? Или это просто демонстрация власти над ним, как над сломанной куклой, чтобы он просто помнил о своей уязвимости? Чтобы испугался и отказался от дела?
Или, возможно, им двигала какая-то извращенная фантазия, мания гиперконтроля, необходимость доказать всем, что именно он правит балом?
В конце концов, может быть, он просто развлекался?
Гурни почувствовал, что его руки похолодели, и потер их, чтобы согреться, но дрожь уже охватила все тело. Он встал, похлопал себя по плечам и прошелся по комнате, затем присел перед камином, потому что иногда оттуда веяло теплом от золы, но на этот раз чугунная решетка оказалась ледяной.
Щелкнул выключатель в спальне, скрипнула дверь ванной. Нужно было поговорить с Мадлен, как-то ее успокоить, но Гурни не мог успокоить даже себя. Он выглянул за окно. Вид полицейской машины его немножко приободрил.
Он сделал глубокий вдох, выдохнул, вдохнул еще раз. Контроль. Решимость. Оптимизм. Думать о цели. Сохранять компетентность.
Он напомнил себе, что именно благодаря своей компетентности он обратил внимание на бокал, а затем вспомнил о нем в нужный момент и узнал про Штека. Благодаря чему, в свою очередь, смог увязать загадочного Йикинстила с загадочными исчезновениями выпускниц Мэйплшейда. Теперь у него был набор разрозненной, но однозначно полезной информации.
Именно его способность анализировать и увязывать факты друг с другом вытянули расследование из болота, где оно барахталось в безуспешных поисках неизвестного мексиканца. Именно он настоял на необходимости обзвонить всех выпускниц, благодаря чему стало известно о других пропавших и вскрылась история с Мелани Струм. Именно его догадка о значимой роли «Карналы» вытряхнула из Болстона признание, которое могло привести расследование к развязке.
Убийца тратил время, силы и другие ресурсы на попытки ему помешать, а значит, Гурни был на верном пути.
Дверь ванной снова скрипнула, а через десяток секунд опять щелкнул выключатель. Теперь, разложив все в уме по полочкам, Гурни был готов говорить с Мадлен. Но сначала он решил запереть боковую дверь не только на замок, но и на засов, которым они обычно не пользовались, а затем закрыл на щеколду все окна.
Наконец, он зашел в темную спальню, чувствуя себя спокойным и уверенным.
— Мэдди?
— Сукин ты сын!
Он ожидал, что она в кровати, но голос раздался из угла спальни.
— Ч-что?..
— Что ты наделал?! — она произнесла это почти шепотом, но в словах было столько ярости, что у Гурни зазвенело в ушах.
— А что я наделал?
— Это мой дом! Это святое для меня место!
— Я знаю.
— Ты знаешь — и? И все равно пустил на порог монстра!
Гурни замер, потрясенный этим обвинением. Пробравшись на ощупь вдоль кровати к тумбочке, он включил лампу.
Старинное кресло-качалка, которое обычно стояло в ногах кровати, было сдвинуто в дальний угол комнаты, подальше от окон. Мадлен сидела там, одетая, прижав колени к груди, и смотрела на него с неприкрытым гневом. В обеих руках она сжимала по паре ножниц.
У Гурни был богатый опыт общения с людьми в истерике и панике, он знал, что нужно сказать, чтобы успокоить человека, но все эти приемы казались сейчас неуместными. Он присел на ближний к Мадлен край кровати.
— Кто-то проник в мой дом, Дэвид. Объясни мне, чего он хотел?
— Не представляю.
— А по-моему, отлично представляешь!
Он внимательно смотрел на ножницы в ее руках. Костяшки ее пальцев побелели.
— Тебе должно быть не все равно, — прошептала она. — Ты должен хотеть, чтобы мы жили в безопасности. Но ты делаешь все, чтобы привлечь угрозу поближе. Чтобы какие-то уроды проникли в нашу жизнь, залезли в наш дом… Это мой дом, черт побери! — закричала она наконец. — Ты впустил сюда чудовище!
Гурни никогда прежде не видел, чтобы она так злилась, и поэтому ошарашенно молчал. В голове было пусто — ни слов, ни мыслей. Он сидел неподвижно, едва дыша. Взрыв ярости, казалось, опустошил не только его ум, но и комнату, и даже целый мир, не оставив ничего, кроме чистого возмущения. Гурни молча ждал, что будет дальше, потому что не знал, как еще возможно поступить в этом вакууме.
Он не понял, сколько прошло времени, когда Мадлен наконец произнесла:
— Уму не постижимо.
— Я не хотел, чтобы так получилось, — сказал Гурни, и собственный голос показался ему чужим. Робким, жалким.
Мадлен усмехнулась.
— Все началось, когда ты увлекся портретами этих выродков, — сказала она. — Выбрал в качестве хобби работу с исчадиями ада. Но этого было мало! Никак нельзя было оставить их в компьютере, откуда они просто молча бы таращились.
— Мэдди, клянусь, кто бы ни проник в наш дом, я найду его. Найду и разберусь. И это никогда не повторится.
Она покачала головой.
— Слишком поздно, Дэвид. Ты что, не понял, что случилось?
— Я понял, что мне объявили войну. Что преступник залез к нам в дом…
— Нет, ты все-таки не понял.
— Я искал ответы и случайно разбудил змею.
— И теперь она охотится на нас!
Гурни молча опустил голову. Она продолжила:
— Когда мы переехали, я думала, что здесь рай на земле. Такая тишь да красота — сирень и яблони, зеркальный пруд…
— Мэдди, я убью змею, и все это вернется.
Она снова усмехнулась и кивнула в сторону окна.
— Я любила гулять по этому лесу. А теперь он там прячется и наблюдает за мной.
— С чего ты взяла, что кто-то за тобой наблюдает?
— А это не очевидно?! Он положил куклу не куда-нибудь, а в комнату с моим любимым окном, с видом на этот самый лес! Он отлично знал, что именно там я провожу много времени. В другую спальню, через коридор, я не захожу неделями, и он почему-то не оставил в ней куклу! Значит, он наблюдал. Окно прекрасно видно из леса. Окно, у которого я все время сижу и вяжу, — она помолчала и добавила: — Ты отобрал у меня лес, Дэвид. Я больше не смогу спокойно там гулять.
Он исступленно повторил:
— Мэдди, я убью змею. Там снова будет безопасно.
— Ничего подобного, потому что следом за этой змеей ты выкопаешь следующую! В голове не укладывается. Как ты мог навлечь этот ужас на лучшее место в мире?
Вселенная, которая обычно равнодушна к человеческим страстям, внезапно решила поучаствовать в накале, и за сараем завыли койоты.
Мадлен закрыла глаза и опустила ноги на пол, а руки с ножницами сложила на коленях. Затем она откинула голову на спинку кресла и вздохнула, но не с облегчением, а как будто вой, который она раньше слушала просто с тревогой, на этот раз вынул из нее душу.
