Сергей Бетев - Без права на поражение (сборник)
И только одна жена знала, как ворочается он ночами с боку на бок, мучаясь бессонницей и
какими-то своими мыслями, о которых она привыкла не спрашивать.
И уж совсем никто не мог догадаться, что во всем, что произошло в доме Червяковых,
Ефим Афанасьев винил себя. Отсюда, из Красногвардейска, он уходил когда-то в армию. После
службы за границей истосковался по дому. Когда вернулся, райком комсомола даже отдохнуть не
дал, направил на работу в милицию. До сих пор работалось, можно сказать, легко. Потому что
кругом были свои, с детства знакомые люди. Ефиму даже казалось, что именно из-за того, что в
Красногвардейске участковый уполномоченный он, Ефим Афанасьев, здесь никакого
преступления серьезного и случиться не может, так как не заслужил он такой обиды. Да и знал
он всех настолько, что и в мыслях допустить не мог, как это от него можно плохое скрыть. Сам
он взыскивать с людей не любил, от всякой дури старался просто удержать. А перед
праздниками заходил в магазин и отдавал продавщице список: кому не следует продавать в эти
дни больше чем пол-литра. Добавлял при этом:
— А коли ругаться начнут да просить жалобную книгу, то по такому поводу ее не
выдавать. Нечего пьяниц до чистой бумаги допускать. За разъяснениями ко мне присылайте,
даже на дом можно. Так и говорите, что я велел.
И вдруг — грабеж, да еще с применением оружия!
Только сейчас и понял, где промахнулся. Пять лет уже работал участковым, на всех
совещаниях только одни похвалы слышал, в прошлом году звание офицерское присвоили. И все
эти годы полагался только на своих, коренных красногвардейских. А сколько в последнее время
новых людей понаехало! И не только специалистов да рабочих кадровых, но и тех, с кривой
душой, которые болтаются по белому свету без всякого смысла. Знал ведь об этом! А что мог о
них сказать? Ничего. И получилось, что оторвался от жизни. Вот где собака-то зарыта!..
...В поселковой столовой сказали, что Катька-буфетчица работала вчера, а сегодня
отдыхает.
Поглядел на часы. Время двигалось к полудню. Решил сходить к Катьке домой, хоть и
далеко да и не больно хотелось. Такая она уж была Катька: с другой женщиной мужчина пройдет
рядом — и никто слова не скажет, а кто возле Катьки побыл — всякое доверие теряет. И все
равно мужики возле нее вертятся. А она только похохатывает.
И Афанасьеву дверь она открыла широко, забелела зубами в улыбке, словно ждала:
— Проходите. Вот так гость!
— Не ждала, что ли? — тоже улыбнулся он.
— Я сроду никого не жду. Ко мне сами ходят. А ты испугал.— И хохотнула весело.
— Вот и я сам пришел.
— Вина не прихватил? — пошутила.
— В такую-то рань?
— Сегодня можно: все равно же завтра воскресенье!
— Ладно,— сказал Афанасьев.— Знаю, что женщина ты веселая, гостей любишь, а я — по
делу, Хотел кавалером одним твоим поинтересоваться...
— Которым?— прыснула она.
— Часто меняешь? — решил подковырнуть ее.
— А что делать, если они испытания моего не выдерживают? — нисколько не смутилась
она.—То дурак попадет, то наоборот — такой умный, аж противно. Один на телка похож, другой
на петуха. Не хочешь, да расчет дашь!
— Правильно. Воюй, пока порох есть,
— Не война это, одно расстройство...
— Так вот. Слышал я, есть или был, не знаю уж какой, кавалер один возле тебя. А нынче
понадобился он мне по одному вопросу. Думаю, поможешь мне найти его...
— Чего это ты, Ефим, сыздаля ко мне подъезжаешь, как к незнакомой? — упрекнула она.
— Сказал бы кто, и все. Мне ведь скрывать нечего, вся на виду. Кто такой?
— В том-то и дело, что ни имени, ни фамилии его не знаю.
— Ну, хоть с виду-то какой? Мне аж самой интересно.
— Хрипловатый голос у него.
— Кто же это? — силилась вспомнить Катька.— Точно: со мной видели?
— Чего мне обманывать.
— Хрипловатый... Так это Колька Ширяев, химлесхозовский. Ну и вспомнили! Со смеху
помереть можно. Я его уже с полгода на вытянутую руку не подпускаю. Конечно, только Колька
Ширяев и говорит так, будто у него в глотку вата натолкана. От водки, наверное, охрип на всю
жизнь!
— Где он сейчас, не знаешь?
— И знать не хочу! Околачивается у себя, думаю. Где ему больше и быть, как не в лесу?
— Уезжать он не собирался?
— А бог его знает! Он трепач, так пойми его. Пускай катится на все четыре стороны!
— Дружок у него есть?
— Такой же, как сам,— Петька Гилев, с одной колодки спущены.
— Давно в химлесхозе они?
— Года полтора. Колька из заключения приехал, а Петька за неделю. до него появился. Вот
и смахнулись.
— А ты как узнала его?
— Я всех одинаково узнаю: мало их трется у меня возле стойки? Разлив же: у одного до
пол-литры не хватает, ко мне идет. Я и рубель беру.
— Фотокарточки нет у тебя с него?
— Откуда? Не жених ведь. Что это они так понадобились тебе? Нашкодили, знать? Они с
пьяных глаз все могут. .
— Придется в химлесхоз идти,— сказал Ефим, поднимаясь.— Не лишку ты рассказала
мне, А на этой неделе не видела их в поселке?
— Давно не встречала, Ефим. Хочешь верь, хочешь не верь,— ответила она по-серьезному.
Афанасьев видел, не врет. Да и знал, что Катька — баба честная и прямая, хитрости в ней
никакой нет. Вся недостача ее — по женской линии.
В химлесхозе Афанасьев без труда установил, что Ширяев и Гилев получили расчет за
день до происшествия в доме Червякова.
Ни одного хорошего слова не услышал о них Афанасьев,
За полтора года Ширяев и Гилев едва ли ночевали в общежитии половину ночей, а когда
являлись, то непременно пьяными. В небольшом клубике лесного хозяйства без них не
обошлось ни одного скандала. Жадные до денег, они пропадали в лесу неделями, а когда
получали заработанные деньги, не уходили из поселка, пока не спускали все. Так и жили, не
заглядывая вперед, довольствуясь тем, что есть на сегодня.
Ребята из общежития, которые жили вместе с Ширяевым и Гилевым, рассказали, что
друзья последнее время забросили пьянку и налегали на работу. Собирались уезжать.
— И хорошо заработали? — спросил Афанасьев.
— Тысяч по пять, самое малое, увезли,— прикинули соседи.— В бухгалтерии вам точно
могут сказать.
— Что ж у них багажа не было, коль они так много зарабатывать могли?
— А Колька всегда говорил, что маленький, да тугой бумажник в сто раз лучше большого
чемодана с тряпьем.
— За что сидел Ширяев в тюрьме, не рассказывал вам?
— Спрашивали, да он увертывался: за божий промысел, отвечал.
— В общежитии ни у кого ничего не пропадало при них?
— Этого сказать не можем. Что делали на стороне, нам неизвестно, а здесь парни рук не
замарали. Ручаемся.
Ребята из общежития помогли Афанасьеву и найти фотографии Ширяева и Гилева.
Не откладывая, Ефим зашел в аптеку и в числе разных других показал фотографии
девушке, которая видела на вокзале парней, обогнавших ее на дороге.
— Есть на этих фотографиях они? — спросил ее Афанасьев.
— Вот эти,— уверенно выбрала она нужные.
Разыскал домашний адрес станционной буфетчицы Фаи. Сходил с фотографиями и к ней,
получил еще одно подтверждение.
И только после этого отправился домой. И хотя время двигалось к девяти, чувствовал себя
легко, даже сам не заметил, как тихонько стал подпевать в такт своим шагам... Зашел домой и
распорядился с порога:
— Маруся, давай-ка в ружье! Если поторопишься, так на девять часов в кино успеем!..
6
А ранним утром Афанасьева разбудил Никишин. На мотоцикле его изрядно заляпало
грязью, но он был бодр и весел. Ворвавшись в дом, заявил громко:
— Долго спишь, Афанасьев! Пора дела начинать да по инстанциям докладывать!
— За нами задержки не будет.
— Итак, зовут наших крестников — Николай Ширяев да Петр Гилев. Только они двое и
выписались в этом месяце из Красногвардейска. Работали в химлесхозе. И биографии у них на
обвиниловку похожи...
— Знаю,— проговорил Афанасьев, натягивая на теплую портянку сапог. Притопнул ногой
и закончил:— Уехали как раз в тот день, когда Червякову ранили.
— Точно — уехали?
— На сто процентов. И в общежитии говорили, и расчет за день до этого взяли, и на
вокзале их видели. Вот фотографии.— Пока Никишин рассматривал их, Афанасьев умылся и,
вытираясь посреди комнаты, говорил: — Как искать их теперь? Россия-то большая, а они не