Фридрих Незнанский - Направленный взрыв
Васин отошел в сторону, давая больному собрать снег. Он сначала подумал, что для этой встречи он и должен был оказаться сегодня на свежем воздухе, но, немного приглядевшись к усердному, раскрасневшемуся больному, он решил, что нет, это не тот голос, который он слышал за дверью своей камеры.
— А я что делаю? Тут снега уже почти не осталось…
— А в башке твоей что-нибудь осталось или нет? — услышал Васин тот же голос. Больной сгребал снег и говорил, не разгибая спины.
— Не понял… Чего тебе от меня надо?
— Да хотел узнать, ты продал ракеты аль-Рунишу или не удалось?
Васин на несколько секунд замер, потом оглянулся. Контролеры по-прежнему не обращали на больных особого внимания. Васин взялся за лопату и с усердием стал сгребать снег.
— А тебе какое дело? Какие еще ракеты? Если ты ненормальный, так и скажи…
— Тут все ненормальные, почти все. — Тот, что говорил, на секунду прервал работу и посмотрел в лицо Васина. — Если что-то вспомнил, держи язык за зубами, полковник Васин!
Васин молча кивнул и слушал, не перебивая, что ему говорил этот раскрасневшийся, в рваной телогрейке мужчина лет сорока с умными глазами и без всяких признаков какой-либо болезни.
— Ты можешь мне доверять, я следователь Мосгорпрокуратуры. Федя Полетаев, врач, тоже наш человек. Здесь еще есть Королев, но он уже при смерти. Вот так-то, полковник! Не удалась твоя афера…
Васин выпрямился, остолбенев от известия. Значит, Королев жив, он здесь, он при смерти?! Видимо, его избили?
— Давай работай, у нас времени в обрез. Слушай и запоминай, — говорил следователь Васину, который снова начал быстро работать лопатой. — Я попробую достать тебе и себе оружие, но не сегодня. Ты должен вести себя крайне осторожно, никто не должен знать, что ты что-то вспомнил. Требуй, чтобы тебя из одиночки перевели в общую палату. Если не удастся, требуй, чтобы днем ты работал вместе со всеми.
— Ясно, — тихо отвечал Васин. — Потребую.
— Ты шить умеешь?
— Шить? Может быть, еще вышивать? — усмехнулся Васин. — Нет, я столярничал когда-то на досуге. Я по дереву люблю…
— Ну вот и отлично, — многозначительно сказал Турецкий. — Так и заяви. Завтра наверняка уже гроб надо делать для Юрия Королева…
Васин перестал работать, лицо его исказила гримаса боли.
— Где он находится? Может его можно спасти? Я хочу его видеть!
— Говорят, что медицина бессильна. «Дипломат» для Татьяны Холод — твоих рук дело?
— Нет!..
— Тише, не ори. Я спрашиваю, это ты документы должен был передать?
— Он, Королев, по моей просьбе… Его взяли люди Ваганова. «Дипломат», видимо, подменили.
— И без тебя теперь ясно, что подменили. Что было в документах? Компромат на Ваганова?
— Да, но не только. Там были копии договоров с аль-Рунишем о поставке ракет «Пика-2». И еще мне удалось раздобыть бумаги с подлинной подписью Ваганова: две неотправленные собственноручные записки генерала, они предназначались для бывшего министра обороны… Я изъял их у наших шифровальщиков…
— Содержание записок?
— Путч. Военный переворот.
— Ну, путч у нас уже случился.
— Нет, новый переворот. Во главе — руководители Западной группы войск. Но теперь все документальные свидетельства, добытые мной с таким трудом, все у него, — вздохнул Васин.
— Ничего. Мы пока живы, и это главное. Прорвемся. И твоего шефа прищучим. Если, конечно, не допустим ни одной ошибки…
— А откуда ты знаешь? Ну что я был там, в Афганистане?
— Читал. Признаюсь, у тебя некоторые литературные способности. Ты там много насочинял, в своих записках?
— Почти ничего. Изменил только некоторые имена и фамилии.
— Помню-помню. Ваганов под фамилией Вагина у тебя проходит, точно?
— Точно. Я передал рукопись Татьяне, она говорила, может, удастся опубликовать, — глубоко вздохнул Васин.
— И чем там дело кончилось, полковник? Я остановился на том месте, где ты встречаешься с этим Рунишем…
Васин, воткнув лопату в снег, распрямился.
— Вот тем и кончилось, что мы с тобой здесь! Ничем хорошим мои записки не закончились, — чуть ли не вскричал полковник.
— Тише! Работай давай. Здесь содержится один парень — продолжает заниматься твоими ракетами, которыми вы с Вагановым торговали. Он вроде как изобретатель, вернее, помощник изобретателя этих ракет. Как думаешь ты, военный, что он может еще с этими ракетами делать, усовершенствовать?
— Не уверен. Может, перепрограммировать? На другие цели… — понизив голос, прошептал Васин.
«Узнаю тебя, жизнь, принимаю! И приветствую звоном щита!» — раздался громкий звонкий голос.
Васин и следователь повернули головы и увидели, что во дворе, в форме военного медика, стоит Федор Полетаев и протягивает руки вверх, к солнцу, декламируя стихи.
— Это и есть наш парень, Федька Полетаев, это он помог нам обрести память, — шепнул Турецкий.
— Какая чудная погодка, ах, какой морозец! — громко кричал Полетаев.
К нему подошел Иван Кошкин и тоже стал восторгаться ярким, морозным солнцем. Полетаев совсем не хотел видеть Кошкина, но тот со двора уходить не собирался.
Кошкин ждал, поглядывая на раскрытые железные ворота.
Где-то через минуту послышался звук подъезжавшего военного грузовика.
Грузовик въехал во двор, Кошкин исчез за дверью, ведущей на галерею, которую по-прежнему лениво красили психи.
Из кабины машины выпрыгнул капитан медицины, поздоровался с Полетаевым, они обменялись ничего не значащими фразами: долго ли простоит такая благодать и не ожидается ли нового потепления. Поговорили о том, что зимы совсем не стало в последние годы, в январе — дожди в Смоленске, ну куда это годится… Видать, скоро конец света будет.
Этого капитана медицины Федя Полетаев почти не знал. Он видел его всего лишь несколько раз, когда капитан приезжал в Ильинское в числе сопровождения Ваганова.
Появился Ваня Кошкин, в руках он нес два тяжелых немецких контейнера, те, которые Полетаев видел у него в подвале.
Полетаев помрачнел, спросил, что за контейнеры, но Иван Кошкин ничего не объяснил.
Кошкин вручил контейнеры капитану, тот погрузил их в кабину машины, потом Кошкин вместе с капитаном запрыгнули в грузовик, и машина выехала за ворота, провожаемая взглядом Полетаева.
— Все, кончай работу! — послышался крик медсестры Нины. — Обедать! Всем обедать!
Контролеры стали подгонять работавших, говоря, чтобы бросали лопаты, закончат чистить двор после обеда.
Все потянулись в помещение столовой. К Васину подошел один из контролеров, который сказал, что прогулка закончена. Обедать Васин будет, как и обычно, в своей камере.
Полетаев решил не подходить к Турецкому, слишком много было контролерских глаз во дворе, да и из окна второго этажа во дворе мог их видеть Федор Устимович…
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
КОНЕЦ «АРМЕЙСКОЙ ПАНАМЫ»
1. Важное поручение
В психзоне Ильинское явно чувствовалось ожидание высоких гостей.
В последние три дня почти половина больных была брошена для приведения территории в порядок. Среди зимы стали красить белой краской подоконники, двери. Вот уже второй день ночью давали на «колючку» напряжение. В ярко-синий цвет покрасили ворота.
Спешно освобождали двор бывшего монастыря от снега.
Весь день мне не удавалось состыковаться с Полетаевым, и ему со мной тоже. Постоянно кто-нибудь из контролеров или медсестер был рядом, мне это показалось даже подозрительным.
Уже ближе к вечеру, когда меня вели на ужин в общую столовую, я услышал из ординаторской голос Полетаева, который уговаривал Кошкина, чтобы тот оставил его дежурить сегодня ночью. Полетаев возбужденно говорил, что Королев при смерти и до утра не дотянет. На что Кошкин ответил категорично: «Ничего страшного, я один справлюсь».
Я понял, Полетаев сегодня не сумеет заглянуть в мою камеру среди ночи. Нужно ждать завтрашнего дня.
На следующий день я увидел Полетаева в пошивочной мастерской, а я, как и обычно последние дни, подрубал верхонки на швейной машинке; Полетаев мне на ходу шепнул, что сегодня будет дежурить, а завтра, если ничего не случится, поедет в райцентр, даст телеграмму в Москву или позвонит, если будет уверен, что безопасно.
Я шепнул, чтобы он, не согласовав со мной, ничего не предпринимал. И потребовал, чтобы ночью он обязательно пришел, раз ключи от палат его отделения подходят к моей камере. Полетаев пообещал, что будет.
Время близилось к полуночи, а Феди все не было. Я лежал прислушиваясь — в тишине в мою камеру доносились чьи-то далекие, едва различимые голоса, женский смех. Потом смех стал приближаться. Смолк. Чьи-то шаги в коридоре. Еще через несколько минут скрип вставляемого в замочную скважину массивного ключа.
