Аркадий Вайнер - Эра милосердия
— Вот и я так полагаю, — сказал я. — Давай только подумаем, как хитрее ее вытащить.
— Не об этом надо думать, — покачал головой Жеглов. — Вытащим как-нибудь. Думать надо о другом — что мы с ней будем делать? А если она не знает или не захочет нам показать банду?
— А что мы теряем? — спросил я. — Допросим, а там видно будет…
— Не-е, это ты не прав, Шарапов, — протянул Глеб. — Нам надо иметь четкий план. Ты ведь небось разведкой так не занимался: пойти туда — не знаю куда, принести то — не знаю что? Надо себе точно представить, что именно нам от нее, от Ани, значитца, нужно и каким способом это добыть. Вот когда придумаем, тогда поговорим…
Долго я сидел и размышлял обо всем этом, и все время мне мешала мысль о том, что, прежде чем допрашивать Аню, ее надо как-то вытащить, зря Жеглов отмахивается от этой задачи, будто можно взять ее и вытащить из кармана. Пасюк прав, конечно: надо ее как-то «пидмануть» — в лоб, нахрапом, с подругой Фокса не справиться. Так и этак выстраивал я разные комбинации, даже на бумаге рисовал, и каждый раз оказывалось, что от того, как мы ее заманим на встречу с нами, будет зависеть все остальное. И еще я понял: иначе как изнутри мы сейчас банду взорвать не сможем…
Значит, еще раз, сначала. Вытаскиваем Аню. Как? С помощью Волокушиной? Не годится. Фокс ей даже звонить-то по этому телефону запретил, и на свидание с ней Аня, скорей всего, не пойдет… А выстрел окажется холостым… С кем же Аня захочет встретиться? Пожалуй… пожалуй… только с человеком, у которого есть известие от Фокса… Так, так, вроде нащупывается… У кого может быть такое известие? Тоже ясно — только у человека, с которым Фокс сидел в одной камере. Так. И этот человек вышел на волю… Почему? Почему вышел на волю?.. Ну ладно, это мы придумаем… Есть, допустим, у сокамерника письмо для Ани… или поручение на словах… Письмо она может потребовать послать по почте… Хотя нет — надо же адрес дать!.. Так, так… Встретились, допустим… Но ведь тащить ее к нам нелепо… Ее самое и сажать-то не за что, пока не доказано соучастие в банде…
Есть идея! Есть! И я помчался в управленческую библиотеку…
Конвоир прищелкнул сапогами, расцепил наручники, и Фокс с облегчением потряс затекшими кистями, приветливо мне улыбнулся:
— Здравствуйте, Владимир Иваныч…
Каким-то непостижимым образом он уже знал каждого из нас по имени-отчеству и на допросах преимущественно дурачился, сводя все ответы к шуткам, выступал этаким жизнерадостным придурком, которого несчастная страсть к игре и женщинам ввергает каждый раз в неприятности. Я протянул ему записку Груздева и сказал:
— Мы нашли ваше письмо с угрозами в адрес Ларисы Груздевой. Это будет очень веским доказательством по делу.
Он, небрежно улыбаясь, взял записку, прочитал ее, поцокал языком:
— Опять ошибка, Владимир Иваныч. Это не мое письмо.
— Как не ваше, а чье же?
— Не знаю! — Фокс развел руками. — Это не я писал.
На этот раз уже хитро заулыбался я:
— Мы предвидели, что вы будете отказываться. Еще бы, такая улика! Но графическая экспертиза все докажет…
— Пожалуйста, — ухмыльнулся Фокс. — Доказывайте…
Я взял со своего стола листок тонкой оберточной бумаги, карандаш, передал Фоксу:
— Пишите: образец свободного почерка гражданина Фокса Евгения…
Фокс, не споря, написал, поднял голову в ожидании дальнейшего. Я объяснил ему:
— Для экспертизы потребуются три документа: образец свободного почерка, образец диктовки и, наконец, образец вашего письма, не связанного с этим уголовным делом.
Фокс снова ухмыльнулся:
— Тогда вам придется разыскать мои школьные сочинения. Правда, боюсь, что в войну они пошли на растопку за отсутствием художественной ценности…
— Ничего, нас устроят ваши снабженческие заявки на сатураторы.
Фокс пожал плечами, спросил:
— Ну, что дальше?
— Дальше пишите свободно, что хочется. На ваше усмотрение.
Фокс взял карандаш, послюнил его — на глянцевитой поверхности оберточной бумаги химический карандаш оставлял слишком бледный след — и начал писать, преувеличенно старательно, хитро поглядывая на меня.
Вывел несколько строк, покрыв бумагу кривыми колючими буквами, показал мне:
— Хватит, что ли?
На бумажке было написано: «Добрый хороший мальчик Фокс мучается здесь в тюряге ни за что, нет правды на свете, нет счастья в жизни. Мучители не кормят, зажали мою служащую карточку, и в очко сыграть не с кем».
— Все шутите, Фокс, — сурово пробурчал я, в глубине души очень довольный, что он принял мою игру. Беспокоило только, не сорвался бы он с крючка в последний момент. — Теперь текст под диктовку. Вот еще бумага, надпишите ее: «Фокс Евгений Петрович».
Он взял бумагу, надписал. А я сказал, показывая ему книжку, взятую под честное слово на два часа:
— Вот из этого учебника я вам буду диктовать разные предложения. А вы записывайте, по возможности без ошибок.
— Ну, это еще надо посмотреть, кто из нас с ошибками пишет, — нахально сказал Фокс и приготовился писать.
— «Лев Кассиль». С новой строки. «Что это значит — нет биографии? Это все старомодная интеллигентщина, дорогой мой. Не биография делает человека, а человек биографию. С биографией родятся только наследные принцы», — продиктовал я, — Готово? Давай дальше, с новой строки… «А. С. Пушкин». С новой строки. «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но переменять его на четвертого не желаю: от добра добра не ищут…»
Фокс старательно скрипел карандашом, время от времени слюня его, и я подумал, что, пока он с интересом относится к развлечению, которое я ему предложил, надо печь свои пироги.
— Готово? — спросил я. — Так, прекрасно. Еще одно. С новой строки. «Борский». Так. С новой строки. «Весточка моя с синего моря-океана. Здесь сильно штормит, боимся, как бы не потонуть. Боцман наш по болезни уволился, шлю тебе с ним, Анюта, живой привет, будь с ним ласкова, за добрые слова его одень, обуй и накорми — вечно твой друг». Так, число теперь поставь, распишись. — Я взял обе бумажки, вернулся за свой стол, а Фокс принялся своим немыслимо красивым платочком с вензелями по углам вытирать руки. Покончив с этим, он поднял глаза, и, наверное, слишком уж самодовольное у меня было лицо, потому что он вдруг спросил с подозрением:
— Борский — это что за писатель такой? Я вроде и не слыхал.
На что я ему сказал важно:
— Есть, есть такой писатель, очень даже прекрасные романы пишет.
— Современный, что ли? — продолжал сомневаться Фокс.
— Уж куда современней… — засмеялся я; и до сих пор не знаю, что за бес меня дернул, или, может быть, от такой нечисти, как Фокс, таиться не хотелось, только разгладил я вторую бумажку, аккуратно сложил ее в том месте, где слова Пушкина кончались и фамилия Борского значилась, ногтем проутюжил и на глазах у Фокса весь низ оторвал. И лежало теперь передо мною письмо «с синего моря-окияна», адресованное Анюте и лично подписанное Фоксом, даже с числом сегодняшним!
Умный, конечно, мерзавец был Фокс, ничего не скажешь. Все, все сообразил он за одну секундочку, и моргнуть я не успел, как он уже птицей перелетел через кабинет, целясь на мою глотку, а заодно и на письмо злополучное. Да уж верно сказано, что это он после драки кулаками надумал махать, — принял я его, субчика, прямым встречным в челюсть. Ей-богу, хрястнул я его по скуле от души и, чтобы впредь отбить охоту к ужимкам и прыжкам, сделал ему подсечку. Тоже мне кипяток какой горячий! Лег он поскучать на пол и приподняться не успел, как прибежал на шум конвоир и в два счета наручники, как по инструкции полагается, на него нацепил. Тогда снова вернулась к Фоксу улыбочка эта его паскудненькая, и он мне тихо сказал:
— Не для протокола, Шарапов, а для души мои слова тебе. Хитры вы, конечно, суки лягавые, с подходцами вашими. Но заточек у нас хватит для вас всех — всегда пожалуйста, наглотаетесь досыта. Как недавно на Цветном бульваре… Будь, Шарапов! И не кашляй!.. — И уже из коридора, не таясь, крикнул: Песику вашему, Сенечке Тузику, персональный привет!
Затихли шаги в коридоре. Я снова прочитал письмо Фокса и от удовольствия его рукой разгладил. Молодец, Шарапов!
Вот теперь было о чем Ане звонить! Было о чем с ней разговаривать! Пришедшему Жеглову я показал письмо и предложил:
— Звоним ей через бабку Задохину и назначаем свидание — мол, речь о жизни и смерти Фокса идет! Не может она на такую вещь не клюнуть.
— Не скажи, — покачал головой Жеглов. — Может, у них для такого случая другая предусмотрена связь?
— Да брось ты, Глеб, что они, в самом деле, шпионы, что ли?! Нормальные бандиты, уголовники. Странно, что они этот-то телефон обеспечили. По случаю, наверное…
