Станислас-Андре Стееман - Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
Но в понедельник американцы и русские запустили по ракете в космос. На земле два ближневосточных народа принялись осыпать друг друга ракетами поменьше. Французская республика сменила президента. Один хирург пересадил тонкий кишечник одному рыночному грузчику.
Уже все это заполнило колонки, а вдобавок один знаменитый велогонщик, чемпион, отказался пописать в пробирку, что до предела накалило общественные страсти.
Так что ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду о деле Марсова поля и сада Трокадеро не упомянули и словом, и Франсуаза продолжала пребывать в неопределенности и тревоге.
2
Звонок застиг Франсуазу в момент, когда она в третий раз за ночь пыталась закопать труп Гнуса под одной из опор Эйфелевой башни. Она сняла трубку, которую протянул ей жандарм с физиономией Сиберга, и услышала: «Алло! Дорогая мадемуазель? Это опять я!»
Жандарм улетучился вместе cf Эйфелевой башней, и Франсуаза вмиг проснулась в холодном поту тревоги.
Тревога не покинула ее, даже когда она поняла, что это не телефон, а звонок входной двери. Застыв как сидела, она лихорадочно соображала, кто бы это мог быть. В такой ранний час это могла быть только консьержка с почтой, но та всегда звонит дважды. Тогда как сейчас нетерпеливые звонки следовали один за другим.
Франсуаза поднялась и с трудом попала ногами в тапочки, а руками — в рукава дезабилье. Настырный звонок не предвещал ничего хорошего.
— Господи, — взмолилась она, надевая шляпку с воланами, вышитыми гладью, — сделай так, чтобы это была не полиция!
С пересохшим ртом и вспотевшими ладонями она направилась к двери, отодвинула задвижку, сняла цепочку и открыла. Тут ее отпустило, и она возродилась к жизни.
— Жоржетта!.. Ну да, ведь сегодня четверг! Ваш день! А у меня-то и из головы вон!
Жоржетта продолжала стоять на пороге, бледная, прижимая руку к груди.
— Ах, мадемуазель! Как же вы меня напугали!
— Напугала? Вас? Но чем?
— Вы так долго не открывали — я подумала, что вы умерли.
— Какая чушь! — радостно воскликнула Франсуаза. — Да не стойте вы там, входите!
Жоржетта вошла, не отнимая руки от сердца, и сбивчиво затараторила:
— Дак ведь я почему: мои наниматели нынче мрут как мухи! По двое зараз! В один вечер! Если так пойдет дальше, скоро я останусь без работы! Так что можете себе представить, как я себя чувствовала, стоя тут перед закрытой дверью! Я подумала: «Ну всё, вот и ее у меня ухайдакали!»
Франсуаза перестала улыбаться.
— Двоих ваших хозяев убили? Как это?
— Вы только подумайте! — продолжала Жоржетта. — Я оказалась в центре расследования!
— Вы? Вы — и в центре расследования?
— Да! Меня называют свидетелем номер один!
— Свидетелем? Так это вы! — воскликнула Франсуаза, не успев прикусить язык.
Но Жоржетта, никак на это не отреагировав, продолжала:
— Дайте я расскажу вам все с самого начала. Помните, я говорила вам об одном из моих нанимателей, господине Сиберге? Который писал такие замечательные книжки и у которого матушка сердечница? Вспоминаете?
— Смутно… Очень, очень смутно…
— Так вот, представьте себе: этого бедного господина Сиберга обнаружили в пятницу вечером неподалеку от дворца Шайо убитым наповал!
— Не может быть!
— Да-да! Но вы еще не слышали самого главного! В тот же вечер неподалеку от Эйфелевой башни нашли другого моего нанимателя, господина Летуара, и тоже убитым наповал!
На этот раз Франсуаза сумела удержаться от восклицания — только внутри у нее все кричало. Вслух же она сказала:
— Какое совпадение!
— Вовсе нет! Никакое это не совпадение! Полиция тотчас установила, что господин Сиберг был убит из того же револьвера, что и господин Летуар. А поскольку господин Сиберг был убит первым, она сделала вывод, что господин Летуар вначале убил господина Сиберга, а потом отошел в сторонку и убил себя.
— Но зачем бы этому Гну… этому Летуару убивать этого Сиберга?
— Погодите, это еще цветочки! Вы не знаете, что еще обнаружила полиция? Держитесь крепче!
— Так что же?
— Что у господина Сиберга и у господина Летуара не было ни общей работы, ни общих друзей, ни общих знакомых. Единственное, что у них было общее, — это я! Я убирала у них обоих!
— Но не ради же вас они поубивали друг друга!
— Не ради, а в какой-то мере из-за…
— Из-за вас?
Физиономия Жоржетты выразила величайшее смущение.
— Ну да. Однажды, за обычным трепом, я рассказала господину Сибергу кое-что о господине Летуаре. Так, совсем чуть-чуть, но, похоже, господин Сиберг заключил из того, что господин Летуар кого-то убил!..
— Вот-вот, — вырвалось у Франсуазы, — так я и думала: то-то у него была рожа висельника!
— Вы его знали? — поинтересовалась Жоржетта.
— Я? Да нет, конечно! Отнюдь! Я просто предполагаю, что у него должна была быть рожа висельника. А что, разве нет?
— Да не больше, чем у вас!
— Что-что? — дернулась Франсуаза.
— Я говорю: не больше, чем у вас или у меня. У него было вполне нормальное лицо! Разве что в разговоре он все время пялился на ноги. В общем, короче говоря, господин Сиберг, уж и не знаю как, понял, что господин Летуар кого-то убил. Но он не донес на него в полицию, и это меня не удивляет: доносить на людей было не в его привычках. И разве господину Летуару не следовало быть ему за это благодарным? Ну так вот, ничего подобного! Под тем предлогом, что господин Сиберг время от времени одалживал у него немного денег, он его взял да и шлепнул! Надо сказать, это не принесло ему счастья, поскольку он тотчас после этого наложил на себя руки. Лично я думаю, что это от угрызений совести, но полиция считает, это потому, что он был уверен: рано или поздно он попадется…
— Полиция так считает? Вы это точно знаете?
— Все, что я вам тут говорю, — это рассуждения комиссара, господина Снулли. Славный, скажу я вам, человек, только вот все время зевает. К тому же, по словам комиссара, револьвер принадлежал господину Летуару. Из него же, кстати, он ухлопал и своего первого. Должно быть, для него это было дело привычное.
— А первую его жертву нашли?
— Ну да, и опять-таки благодаря мне! Когда я повторила полицейским то, что рассказала в свое время господину Сибергу, они поехали обшаривать сад господина Летуара и нашли труп — он был закопан там вместо картошки!
— Итак, — осторожно начала Франсуаза, — мне вы рассказывали об этом Сиберге. Сибергу вы рассказывали о Летуаре. Ну а Летуару вы часом не рассказывали обо мне?
— Так, самую малость, — с живостью воскликнула Жоржетта, — словечко-другое промежду прочим. Упомянула, что вашему жениху было бы неприятно узнать, что вы в свое время были танцовщицей… Я слышала, как вы говорили об этом по телефону, понимаете?
— Да, я даже очень хорошо понимаю, — пробормотала Франсуаза. И небрежным тоном добавила: — А полиции вы обо мне рассказывали?
Жоржетта сделала удивленные глаза:
— О вас? Нет! Они расспрашивали меня только о господине Летуаре и о господине Сиберге. А что, надо было?
— Вы поступили правильно. Это было бы совершенно излишне! Они еще будут вас допрашивать?
— О нет! Сколько ж можно — уже четыре дня кряду. Они дали мне подписать то, что я им рассказала, и сказали, что на этом конец!
— Конец?
— Ко-нец! И слава Богу! Терпеть не могу распространяться о чужих делах!
— Жоржетта! — вскричала Франсуаза. — Жизнь прекрасна! Если б вы только знали, как она прекрасна!
— Да ну? — заинтересовалась Жоржетта. — Отчего же это?
— Потому что… потому что мой жених назначил день нашей свадьбы: через две недели!
— А и правда, мадемуазель, вот уж действительно хорошая новость!
Франсуаза глубоко вздохнула. Ей самой не нравилось то, что она собиралась предпринять, но рано или поздно это все равно надо сделать: сжечь за собой мосты. Забыть. Жоржетта как раз и есть такой мост. Сжечь. И чем скорее, тем лучше.
— Увы, бедная моя Жоржетта, — сказала она, — боюсь, для вас это не такая уж хорошая новость!
— Для меня? Почему? Я всегда радуюсь счастью других!
— Очень мило с вашей стороны. К сожалению, я буду вынуждена с вами расстаться…
— О мадемуазель!
— Да-да: после замужества я не стану держать эту квартиру!
— Я могу убирать и вашу новую квартиру!
— Боюсь, мой жених уже позаботился о наших будущих слугах.
— А-а.
— Да.
Внезапно Жоржетту осенило:
— Скажите, мадемуазель, вы часом не осерчали на меня за то, что я рассказала о вас господину Летуару?.. Может, вы решили, что не можете полагаться на мою скромность?
— Да нет, Жоржетта! Чего это вы вообразили?
— Правда?
