Валентин Иванов - Желтый металл

– По мелочам. Он столяр-то аховый. Полочку смастерил, табуретку начал, да не выходило у него все.

В узком, свободном от дров пространстве около твори?ла (так называют люк, прикрывающий погреб) лежало несколько брусков, заготовленных для табуретки.

«Решать за противника» – так на военном языке называется логическое проникновение в замыслы врага.

Где он сам, Нестеров, припрятал бы здесь небольшой предмет: скажем, мешочек величиной со стакан, бутылку, жестянку? Стены, набранные из досок внахлестку, не годились. В земляном полу, под корьем и щепками? Придется взять рабочих, вынести дрова. У Нестерова был с собой щуп – острый, стальной прут. Но сначала осмотреть погреб.

Откинув обитое войлоком и рогожей твори?ло, Нестеров слез по приставной лестнице, светя электрическим фонариком.

Стены просторного погреба были забраны поставленными вертикально бревнышками лиственницы, хорошо сопротивляющейся сырости. На них опирался бревенчатый накат. Овощи сложены кучками, морковь по-хозяйски засыпана песком. На стенах, подвешенные за корни, висели кочаны капусты в листьях. Правый угол был разрушен, материковая глина осыпалась крутым откосом.

Нестеров позвал хозяйку и понятых. При них он щупом принялся пробовать глину. И что-то почувствовал. Он дал щуп понятому.

– Будто камень, – заметил тот.

Конец щупа скользил по твердому, гладкому предмету.

– Лопатка у вас найдется? – спросил следователь хозяйку.

– Вот, – подала лопатку Самсонова.

– Хороша, и наточена, – заметил понятой.

Это была так называемая «носимая лопата» военного образца. Редкий мужчина не держал ее в руках.

– Это ваша? – спросил Самсонову следователь.

– Нет, кажется… У зятя такой будто бы и не было. Не Генина ли?

– Чья?

– Да племянника, который у вас сидит.

– Ладно. Копните-ка, товарищ, – предложил Нестеров понятому. – Осторожнее, осторожнее. Не разваливайте.

Понятой бросил лопатку и запустил руку в разрыхленную глину.

– Есть!

Луч света показал аптечную склянку.

– Оно! – сказал понятой, взвесив склянку в руке.

Самсонова охнула и – не держали ноги – присела на кучу картофеля.

– Так как же будем, что нужно думать? – спросил ее Нестеров.

– Зарезал он меня, проклятый, – со слезами ответила Самсонова. – Чтоб не жить ему! Молодежь пошла!..

– Ври, да не завирайся, Михайловна, – оговорил ее знакомый понятой. – Воров никак не переведем, вот так и скажи! Повелся Самсонов с Окуневым, с Густиновым. Послушайте, что о них люди говорят.

Верно. Говорили на Сендунах о семействе Густинова, поминая, как Филат над родным сыном Василием измывался, пока не сбыл его государству на хлеба, как, живя богато, не брезгал спекульнуть тем, другим. Говорили о пьянках «втихую» и о буйных кутежах, о широкой жизни мастера Окунева, Самсонова и некоторых других. Общественное мнение вставало против них, ходившие слухи о хищениях золота принимались за бесспорное.

У Нестерова и у его товарищей по работе возникал иной вопрос, который они ничуть не стеснялись задавать поздним обличителям:

– Хорошо, товарищи. Ваши показания помогают следствию. Судите вы правильно. А позвольте вас спросить вот о чем: не день, не месяц, не год сорят люди деньгами, живут куда выше трудового дохода, который у них такой же, как у вас. Вы это видите. Теперь вы об этом охотно говорите. А где вы были раньше и о чем вы думали? Почему вы раньше, два года тому назад, не пришли сюда поделиться тем, о чем мы сейчас с вами беседуем?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Чувства следователя находятся под влиянием, под непосредственным воздействием личностей подследственных и свидетелей. Хочет он или не хочет, у него возникают симпатии и антипатии. И он старается контролировать их фактами, истолкованием фактов.

Сознание подследственного ценно следователю как правдоподобное объяснение факта, но не само по себе. Без той или иной последовательности фактов признание не имеет никакой цены.

Следователь обязательно творит, в своем воображении он воссоздает обстоятельства преступления и проверяет их: правдоподобие должно быть доведено до степени бесспорной истины.

Следователь вступает в диалектическое противоречие, которое присутствует, как высший контроль его деятельности, на всех этапах работы: он стремится изобличить подследственных, но он убежден в том, что следственная ошибка является наихудшим преступлением перед обществом. Если будут осуждены невиновные, то преступники останутся на свободе. Органы юстиции, в которые пробрались небрежные работники, бюрократы, карьеристы, разрушают государство – так Нестеров понимал свою работу.

Полковник Турканов и практические воспитатели Нестерова сумели создать у начинающего следователя не опасливую недоверчивость, а здоровую потребность в трезвой критике и фактов и собственных умозаключений. Девизом старшего лейтенанта милиции Нестерова было: допускай все, но принимай лишь реальное.

И в мыслях Нестеров допускал решительно все, даже недобросовестность Сендунской милиции: кто-либо из ее работников мог сфабриковать против Окунева и Самсонова ложное обвинение из-за личных счетов, наконец, с карьеристскими целями.

Александр Иванович Окунев не подозревал, что пока его виновность не доказана и не стала для следователя бесспорной, в лице следователя он имеет защитника. Такова подлинная самокритика нашего следствия. Улики многосторонни, и чрезмерное доверие к одной их стороне, против подследственного, опасно, особенно в первой стадии следствия.

Возвращаясь из поездки в С-и, следователь знал, что Окунев виновен. Предстояло выполнить долг, обеспечить суд бесспорными доказательствами.

После находки в погребе Самсоновой на приисках заговорили об «удачливости» и проницательности московского следователя. Кто радовался, а кто, надо думать, поджал хвост и призадумался. В числе последних был и Василий Елизарович Луганов.

А Геннадий Самсонов перестал запираться. Он признал, что золотой песок, найденный в погребе его тетки, был спрятан им и составляет его часть похищенного при промывке металла. Самсонов назвал количество песка, и оно совпало с весом найденного золота – тысяча восемьсот десять граммов. Похититель взвешивал золото на ручных весах, которые были изъяты у Александра Окунева при обыске.

Самсонов похищал золото вместе с мастером Окуневым. Они пользовались халатностью государственного контролера Токаревой, которая, доверяя Окуневу, часто отлучалась и подписывала установленные инструкцией акты задним числом.

Самсонов пояснил, что хранил золото-шлих в погребе своей тетки без ее ведома и накопил, так как выдерживал. За украденное Самсоновым ранее золото в количестве около четырех килограммов Окунев платил по десяти рублей за грамм. За это же золото Самсонов хотел получить по двенадцати рублей и торговался с Окуневым.

– Почему вы решили получить больше, чем вам предлагал Окунев? – спросил следователь.

– Был слух, что платят по двенадцати рублей.

– Кто платит?

– Не знаю.

– А от кого слышали?

Самсонов назвал одного рабочего. Вызванный Нестеровым рабочий Ф. подтвердил, что слух такой был и что в разговоре с Самсоновым он действительно помянул о цене в двенадцать рублей за грамм. Рабочий Ф., в свою очередь, вспомнил, от кого слышал он. Нестеров вызвал того. Тот сообщил, что краем уха слыхал что-то о скупке по двенадцати рублей за грамм в швейной мастерской, где ждал примерки.

– А кто там говорил?

Свидетель отозвался незнанием и тем, что думал тогда о чем-то другом. Слова, случайно залетевшие в ухо, он случайно запомнил.

– Хорошо ли получилось?

– Нескладно вышло, – согласился свидетель.

– А почему, по-вашему, нескладно?

– Чего ж говорить-то, – промямлил свидетель. – Бдительность не того…

С бдительностью было действительно «не того», как образно выражаемся мы, вкладывая в эти два коротеньких слова большой смысл.

Борьба ли кипела на приисках? Шла ли масса воров штурмом на администрацию приисков?

Нестеров был далек от столь несправедливых обобщений. А вот что здесь, на этих приисках, некоторые безусловно честные люди были мягкотелы и ротозействовали, это было для Нестерова бесспорно. Пользуясь понижением бдительности, и совершали свои наскоки на государственное имущество Сендунских приисков Окунев, Густинов, Самсонов и кто-то еще. Кто?..

Загадку конверта с золотым песком, найденным в отделении милиции, Самсонов раскрывал так:

– Конверты делал Окунев, у него всегда был с собой такой конверт «на случай». Тогда мы еще не поделили металл, а нас взяли. В отделении, чувствую, Окунев сует мне в руку. Я сначала не понял, оттолкнул. Думаю: «Что он мне-то подсовывает!» Он шепнул, и я смекнул, что ему неудобно, а мне сподручно опустить. Я рядом со столом стоял. Я вроде подавился слюной, закашлялся, согнулся – и готово.